Анатолий Мошковский - Ленькина радуга

Анатолий Иванович Мошковский

Ленькина радуга

На что никогда нельзя положиться, так это на небо. От него всегда жди каверз. Затянется тучами, навалится на город, тоскливо-тяжелое, дождливое, — и пиши пропало.

А Леньке так нужно, чтобы завтра оно было синее, ясное, летнее. Ну пусть не совсем синее, не совсем чистое и ясное, пусть половину его забьют облака, и даже будет не очень тепло. Только бы не обложило все небо серой скукой, только бы не сеялся из него холодный меленький дождик, от которого хандра сводит суставы.

С вечера Ленька усиленно готовился к поездке. Осмотрел велосипед, смыл несколько пятен с синих тренировочных брюк — два пятна симметрично украшали его зад, купил двести граммов «Раковых шеек» и четыре отличных грузинских груши на рынке. С этими грушами была целая история: хитроглазый смуглый грузин требовал за килограмм два рубля. Груши были отменные: большие, матово-золотые, аппетитно изогнутые. Прежде чем прицениваться, Ленька попробовал ломтик от нарезанной на пробу груши. Сладкий прохладный сок затопил горло, и Ленька глотнул, чтобы не захлебнуться.

Но груши были разорительно дороги. Его финансы трещали. Его ждало явное банкротство.

— Ничего, — сказал Ленька по поводу проглоченного ломтика груши, — не очень спелая… Полтора можно дать. — И, отходя от прилавка, сделал вид, что впился глазами в гору груш соседа.

— Совести в тебе нет, наисладчайший товар! — гортанно, чуть врастяжку пропел грузин. — Иди бери, так уж и быть, да-а-а-ром даю.

И стал накладывать на чашку весов груши.

Две из них были нормальные, третья — сильно помятая, четвертая — с какими-то не очень привлекательными рыжими пятнами на коже. Ленька тут же заменил их более качественными и красивыми. Увидев в корзине крупную грушу — это была поэма, а не груша! — произвел еще одну замену и под причитания грузина: «Ай-ай, молодой человек!» — за хвостики опустил их в газетный куль и обанкротился на половину своих денег. И скорей понес ноги с этого рынка.

Потом, уже дома, Ленька долго чистил и смазывал велосипед и даже подкрасил раму в тех местах, где облупилась эмаль. Хорошенько почистил сине-белые кеды. И вот тогда-то, кончив свои земные приготовления, Ленька обратился к небу.

Здесь уж он ничего не мог поделать. Не дотянешься руками до туч, не отодвинешь их куда-нибудь в сторону каракумских песков, не выторгуешь на все оставшиеся деньги даже клочка синевы. Незаметно для себя он стал говорить сам с собой, а потом — с небом:

— Ну и везет же мне… Весь день было сносно, а к вечеру заволокло. И солнце село в тучу. Дело дрянь. Неужели так и не выберемся? Если бы хоть Инга не была трусихой, а то ведь упрется, скажет «нет», и дело с концом. Очень ей охота мокнуть. Скверное ты, небо. Хоть бы на один день осталось чистым — завтра. А там хоть до конца года исходи дождями. Неужто один день жалко побыть чистым?

Тар-тар-тар! — ответило ему небо треском вертолета.

Оно по-прежнему оставалось беспросветно хмурым и равнодушным ко всем его заклинаниям.

Спалось Леньке плохо. И не потому, что брат Аркадий, студент авиационного института, заявился домой во втором часу, и не потому, что до утра хрипло кашлял отец. И даже не потому, что старинный сундук, на котором с детских лет ему стелили, был жесток и очень короток. За последние два года Ленька сильно вытянулся, рос, как бамбук, перерос почти всех в классе, а сундук оставался таким же, каким был при дедах, и Леньке приходилось подгибать ноги…

Всему виной было небо. Ненадежное, плохое небо.

И почему это народная легенда поселила бога именно туда, вверх, почему рай устроен именно там? Не хотел бы Ленька очутиться в раю, в этой слякоти и хляби. Бр-р-р…

А Инга тоже хороша! Ну, ливень, конечно, всем неприятен. Даже ему, Леньке. Но чего же бояться маленького дождика? Сахарная она, что ли? Растает — и будто не было ее на свете? И Ленька вдруг отчетливо представил, что Инга в самом деле сахарная. Ноги, руки, голова, туфли, лицо, даже нейлоновый бантик в волосах и тот сделан из чистейшего сахара.

И вот они мчатся сквозь ливень. Она впереди, он позади. И вдруг?.. Вдруг на его глазах она тает. Исчезают голова, шея, спина, руки, сжимающие руль, ноги… Пустой велосипед кренится и падает в грязный кювет…

Была — и не стало. Нет больше Инги, нет.

Представить это было невозможно. Как это ее вдруг может не быть? Смех, да и только.

Но что делать с небом? Лучше бы вообще жить без него, если оно такое непослушное. Что хочется ему, то и делает. Кое-как с ним и можно бы примириться, если бы вчера Инга не сказала, подумав малость:

— Что ж, съездим. Только если будет хорошая погода.

Сделала ему рукой «приветик» и ушла, оставив Леньку в тягчайших сомнениях и раздумьях о несовершенстве вселенной.

Несколько раз подбегал он к окну — темно и мрачно. Через три дня она уезжает к тетке на Кубань. Или сегодня они выберутся, или никогда в это лето.

И все-таки Ленька заснул и спал довольно крепко. А когда проснулся, сразу бросился к окну. На небе была сплошная неразбериха: и синева, и грязные тучи, и мгла, и яркое солнце, и тягостная близость дождя…

Отец уходил на завод в семь. Ленька вышел вместе с ним. Тротуары ничего, сухие. Ветер рябил позавчерашние отстоявшиеся лужи, пересчитывал листки на тополях, холодил Ленькин разгоряченный лоб.

«Если будет хорошая погода»… Какой можно считать эту погоду? Вроде бы ничего. Для такого лета, как это, просто отменная погода. Ох, и избалованная же она девчонка! Недаром все говорят, что сейчас очень избалованные девчонки…

К тому ж у нее папа очень важный. Директор фабрики-кухни. Не какой-то там рабочий. Балует ее, видно.

Встретиться они условились в девять утра у киоска «Мосгорсправка». Опять-таки если будет хорошая погода. До девяти еще далеко, почти два часа. Может, и разгуляется. А может, наоборот. Кто ее знает. Разве можно что-нибудь точно знать о небе? Институт прогнозов — вроде научная организация, а за что сотрудникам только деньги платят? И наверно, немалые деньги.

Погода между тем улучшалась слабовато. А если быть мужественным — портилась погодка-то!

Ленька понуро побрел домой. Кулаки его сами по себе сжимались. Ох как хотелось стукнуть это предательское небо! Кулаком по скуле. Ленька еще парень не слишком взрослый, но кулаки у него будь здоров. Кое-кто уже испытал. За дело, конечно. Кулаки — это холодное оружие, и пускать их без дела в ход негоже.

Дома Ленька упаковал в рюкзак груши, пакетик «Раковых шеек», две московские булочки, спички, складной нож, чистое полотенце. Сказав матери, что ребята их класса организовали поездку за город, повел велосипед по длинному полутемному коридору, заставленному какими-то ящиками, старыми кроватями и табуретами, — по коридору коммунальной квартиры.

И здесь, что-то вспомнив, бросился в комнату, схватил с комода зеркальце и юркнул в туалет. Стал рассматривать себя, свое худущее насупленное лицо, большегубое, чуточку свирепое и чуточку телячье. До того как у Леньки отросли кулаки, классный верзила Митька, по кличке Ломаный Нос, так и называл его — Теленком.

В общем, лицо было ничего. Жаль только, волосы подстричь не успел, торчат возле ушей и на глаза лезут.

В дверь оглушительно забарабанили.

Ленька весь затрясся от неожиданности, сунул зеркальце в карман, спустил для маскировки воду и откинул крючок.

— А я думаю, кто тут целый час сидит! — хрипло завопила тощая старуха Галчиха, как ее звали в квартире.

Ленька на нее не обиделся. Разве можно за такие пустяки обижаться на человека, который видал, как ты без штанов когда-то бегал вот по этому пропахшему мышами и кошками темному и длинному коридору!

Через пять минут Ленька сводил по лестнице велосипед. Часы у почты показывали полдевятого, дул ветер, светило солнце, и все небо было в дождевых — черт бы их побрал! — тучах. «Если будет хорошая погода…» Вряд ли она уж очень хорошая, но и вряд ли слишком плохая…

Придет или нет?

Прислонив к стенке дома велосипед, вошел в телефонную будку, бросил в косую щель автомата двухкопеечную монету. В трубке раздался спокойный ровный гудок. Набрал букву — гудок в трубке замер.

А что, если к телефону подойдет ее мать? Инга пообещала сказать матери то же, что сказал и он. Услышав Ленькин голос, ее мать может подумать, что… Впрочем, ясно, что она может подумать. Возьмет и не пустит Ингу. И дело с концом.

Маленькая стрелка на циферблате шла на сближение с девяткой. Ленька повел велосипед к киоску справочного бюро. Киоск траурно блестел толстым черным стеклом и не предвещал ничего веселого.

Ленька смотрел на людей, ожидавших у окошечка справки, на проносившиеся мимо машины, на небо и гадал: хорошая сегодня погода или нет? Ожидать бы он мог сколько угодно, если бы в точности знал, что она придет.