Мы с Витькой(Повесть) - Бедарев Олег Кельсиевич

Олег Бедарев

МЫ С ВИТЬКОЙ

1. «ОБСТОЯТЕЛЬСТВО МЕСТА»

Когда в соседней комнате слышался раздраженный голос Петра Николаевича, глухо рокотавший, словно отдаленный раскат грома, я уже знал, что через минуту-другую найду своего приятеля Витьку на сундуке в коридоре или в ванной комнате.

Обычно все происходило как по летнему расписанию пригородных поездов — минута в минуту. Голос за стеной усиливался и усиливался, точно в приемнике подкручивали реостат громкости, фразы становились короче и резче, наконец последняя раздавалась в коридоре:

— А ну иди, голубчик, прохладись! Я тебе не позволю командовать в доме! Пока я жив, все будет так, как я считаю необходимым. Понятно?

Дверь захлопывалась. Я выжидал для безопасности несколько минут, а потом входил потихоньку в ванную. Лампочку мы там не включали — хватало света от небольшого окна под потолком, выходившего в кухню. Полумрак ванной больше соответствовал нашему настроению.

— За что тебя? — участливо интересовался я.

— Не знаешь, Сергей, что ли? — отмахивался Витька.

Я, конечно, знал. Мы учились в одном классе. В этот раз на уроке русского языка Витька засыпался на «обстоятельстве места» — не выучил правила и получил двойку. Именно это обстоятельство и возмутило его отца, а после того, как сын стал огрызаться, определило и место охлаждения Витьки — ванную комнату.

Но не это место, не эти обстоятельства наводили нас на грустные размышления. Пожалуй, мы были даже рады оставаться вдвоем в маленькой полутемной комнате, особенно с тех пор как нам запретили вместе готовить уроки. Витькин отец считал, что вдвоем мы только балуемся и бездельничаем.

В уныние же нас приводило то, что в нашей жизни не происходит ничего интересного. Все выдающееся совершилось без нас. Революция прошла без нас, Северный морской путь открыли без нас, война прошла без нас… Вот, может быть, ракета на Марс полетит…

— Это еще когда будет… — тянет Витька.

— Наверное, скоро! — говорю я.

— Скоро, так нас не возьмут…

— А если возьмут?..

И тут стены раздвигались, исчезали крючки с полотенцами и полки со стаканами, зубными щетками, мочалками, мыльницами, губками. Ванна превращалась то в ледокол, то в ледяные торосы, а газовая колонка становилась машиной корабля или межпланетной ракетой.

Нам ничего не стоило пробиться на своем ледоколе через все северные моря, пройти экватор и врезаться в глубь Антарктиды. Мы легко отрывались от Земли и улетали на Луну или на Марс.

Но чем дальше мы залетали, тем печальнее было наше приземление. В ванной загорался свет, и появлялась моя или Витькина мама.

— Вот они, дружочки! Опять неплохо устроились! А кто уроки будет готовить?

При ярком свете электричества на нас снова глядели скучные стены ванной, до половины покрашенные голубой масляной краской, закоптелая газовая колонка с грустно опущенным носом крана. И даже поникшие с крючков седые бородатые полотенца словно печалились вместе с нами. А мы шли читать географию, историю, решать задачи и примеры, писать сочинения.

Хорошо взрослым! Им не надо учить уроки, их никто не заставляет. Что захотел, то и делай. Хочешь — иди в кино, хочешь — гуляй, отправляйся на каток, поезжай за город. И у каждого из них в жизни было что-нибудь настоящее. Им, конечно, легко рассуждать!

Возьмите хотя бы Витькиного отца. Он первое метро в Москве строил. У него до сих пор метростроевский значок хранится. Да что Витькин отец — моя мама, такая тихая, рассудительная, а начнет рассказывать, как сама была маленькой, так слушаешь и удивляешься! Неужели и правда такое интересное детство бывает?

Они и с мальчишками дрались, и в походы ходили на лыжах, а еще с уроков на реку или на каток удирали. У нас только попробуй что-нибудь такое сделать, так потом разговоров не оберешься. Вот я в прошлом году перед уроком немецкого языка классную доску парафином натер. Приходит наша Герта Иосифовна, говорит:

— Дети, тише! На прошлом уроке мы с вами изучали глагол «хабен»…

Берет мел. Чирь-чирь-чирь по доске. Перевернет мел, опять чирь-чирь-чирь, и ничего не видно. В классе, конечно, смех. Герта Иосифовна ушла, хлопнула дверью. Ну подумаешь, великое происшествие — не было одного урока немецкого языка! Все равно никто ничего не знает по-немецки.

А тут, батюшки-матушки мои, как пошло! Сначала завуч появилась:

— Ребята, это срыв урока, нарушение учебной дисциплины!

Вожатый прибежал. Сам директор пришел:

— Ребята, тот, кто сделал это, вредит всему классу. Вы должны сказать, чья это работа.

Все молчат как рыбы. Директор на своем настаивает:

— Нельзя выдавать товарища, это я понимаю. Но тот, кто мешает заниматься всему классу, не может считаться вашим товарищем.

Люська Семенова не выдержала и ляпнула про меня. Она видела, как я этим делом занимался. Так после я целый месяц покоя не знал ни в школе, ни в отряде, ни дома. Будто пилой пилили: чуик-чуик, чуик-чуик! В школе — вожатый, классный руководитель, а придешь домой — мама: чуик-чуик, чуик-чуик!

Или в прошлом году летом мы с Витькой были в пионерском лагере. Чуть ли не весь месяц за ручку ходили. Речка — переплюйка, воробью по колено, а вожатый так и крутится, словно ястреб:

— Не отходите далеко! Купайтесь возле берега!

Докторша шумит:

— Дети, долго купаться вредно. Одевайтесь!

В футбол играть — по часам. В лес на прогулку — по часам. Возле костра соберемся: два притопа, три прихлопа, какая-нибудь Милочка стишок расскажет, а потом с девчонками хоровод води.

Один раз интересное дело началось — военная игра. Мы с Витькой разведчиками были. Забрался он на дерево и кричит мне:

— Нас обходят!

Стал спускаться, не удержался за сучок и шлепнулся на землю. Конечно, ногу повредил немного, хоть и не с самой вершины упал. Что тут было!

Кроме Витькиных родителей, понаехали из райкома, из горкома. Витьку повезли в Институт Склифосовского. А он хохочет. Его там просвечивали и нашли, что какая-то мелкая косточка треснула. Не знаю, так оно или не так, а через неделю Витька в футбол вовсю гонял, и ничего не трещало, не хрупало в ноге.

В лагере совещания, заседания. Старого вожатого сняли, приехал новый и еще пуще прежнего началось: «Не отходите далеко от берега!», «Не купайтесь долго!», «Не ходите в лес одни!»

И все это будто бы для нас самих, для нашей пользы. Забыли небось, что им в детстве на пользу было, а что во вред. Я как-то сказал маме:

— Сама рассказывала, какие вы шутки в школе проделывали, а на меня кричишь…

Так потом не рад был, что и сказал. Как принялась мне мама доказывать!

— Мы, — говорит, — были глупые. У нас другое время было. На нас было некогда родителям внимание обращать. Я хочу, чтобы тебе лучше жилось, чем мне.

Все, выходит, лучше нас знают, что нам хорошо, что плохо. Даже дворник, дядя Федя, и тот о нашей пользе заботится, когда нас со двора выгоняет.

— Для вас же лучше. Ценили бы. В наше-то время мелкоте условий таких не предоставляли, да и то в люди выбивались. А у вас все есть. Так учились бы лучше, чем мяч-то по двору гонять да день-деньской на собаках шерсть бить…

Вот уж чего я никогда в жизни не пробовал!

Одним словом, однажды мы с Витькой решили, что так больше жить нельзя.

— Надо ехать! — сказал я.

— Надо ехать! — отозвался с готовностью Витька.

Совершенно ясно: путь наш должен лежать на Север. Это единственное на земле место, где еще остались настоящие трудности для открывателей. Кроме того, мы были глубоко убеждены, что там, на Севере, если как следует поискать, еще можно найти новые земли. Если не материки, то, во всяком случае, мелкие острова где-нибудь под снегом должны быть.