Йен Макдональд - Будь моим врагом

Йен Макдональд

БУДЬ МОИМ ВРАГОМ

1

Автомобиль возник словно из ниоткуда. «Кажется, черный», — в последнюю долю секунды мелькнула мысль. Черный, дорогой и огромный, наверняка немецкий. Тонированные стекла, маслянистые капли дождя на полированной поверхности.

На Рождество школа закрывалась. Утром была игра; косой дождь со снегом чертил футбольное поле. Иногда дождь припускал с такой силой, что приходилось щуриться, чтобы разглядеть ворота противника.

Дождь выстудил его изнутри. Он в одиночестве коротал время на линии ворот, стуча перчатками и время от времени подпрыгивая на месте, чтобы прогнать из костей холод. Футбольная площадка напоминала пашню; заляпанные с головы до пят грязью, Алые и Золотые почти не отличались друг от друга. Мяч не пересекал его половину поля целых десять минут, а сам он вступил в игру лишь на двадцать пятой минуте.

Крики, свисток, вскинутые руки. Он прищурился сквозь дождь. Гол. Вратарь соперника вынул мяч из сетки и запустил на другую половину поля, но голкиперша Алых не слишком старалась — ветер подхватил мяч и унес за пределы площадки. Мистер Армстронг трижды дунул в свисток. Команды Алых и Золотых — впрочем, сейчас обе с равным успехом могли именоваться командой Грязных — побрели в раздевалку. Сегодняшняя победа со счетом три: ноль над единственными серьезными соперниками в кубке Лиги Бон-грин стала решающей, но он устал и хотел одного — побыстрее добраться домой. И кому только пришло в голову устроить матч в последний день перед каникулами?.. Но больше всего донимал холод, холод, холод. Не помогал даже горячий душ. Согреть не могли даже праздничные огни Рождества, Дивали и Хануки.

В душном актовом зале, где директриса, миссис Абрахамс, собрала учеников для поздравлений, его трясло от холода. Он успел забыть, как бывает тепло.

Он вжал голову в плечи и побежал по аллее, прозванной Собачьей радостью, то и дело перепрыгивая через кучки свежего дерьма — и не только собачьего. Свернул на кладбище Эбни-Парк. Викторианские надгробия влажно блестели под дождем. На шеях ангелов топорщились кружевные воротнички инея. Качались ветки, темные тучи бежали по низкому небу.

Остался еще один рождественский подарок, самый трудный. Девчонкам не понять; ни один из его школьных приятелей толком не знал, что дарить матерям на Рождество. Наибольшим успехом пользовались подарочные сертификаты: натуральная косметика, средства для ванны… Матери обожают такие вещицы. Бездумные дары. На это Рождество ему придется выбрать для Лоры что-то особенное, выбрать терпеливо и тщательно. В последний раз, когда они с Колеттой ели в городе суши, он приметил магазинчик, торгующий товарами для йоги. В витрине были выставлены коврики, резиновые мячи, оздоровительные чаи и светлые эластичные топы из хлопка. Тогда он не думал о рождественских подарках. Тогда он вообще ни о чем не думал. Когда человек, вокруг которого крутилась твоя жизнь, погибает, ты не способен думать, а лишь мучительно пытаешься с этим свыкнуться.

Велосипед обошелся в четыре тысячи фунтов. Подарок на сорок первый день рождения. Теджендра подробно расписал ему все технические характеристики: легчайшая карбоновая рама, классический переключатель скоростей Кампаньолы, алюминиевый руль… И все равно, на эти деньги велосипед не выглядел. Услыхав цену, Лора расширила глаза — дело было на отдыхе в Турции, — но Теджендра заверил ее, что купил самый дешевый велосипед в своем классе — цены на модели с карбоновой рамой доходили до восьми тысяч. Ее глаза стали еще шире, когда Лора увидела мужа на шоссе в трико и жилете с отражающими полосками. Мужчина средних лет в флуоресцентной лайкре.

— Ты собираешься так ездить в колледж? — спросила она.

— И даже из колледжа.

Пять месяцев, весну и лето, он держал обещание; Лоре пришлось признать, что муж стал стройнее, энергичнее и лучше спит. Теджендра заявил, что подумывает об участии в стомильной велогонке — физический факультет собирает небольшую команду.

За три дня до соревнований Теджендра встал на светофоре рядом с грузовиком. И попал под колеса. Грузовик поворачивал налево, а Теджендра оказался в том участке обзора, где водитель не мог его видеть. Физик забыл простейшее правило физики, за что и поплатился.

— Я его не заметил, — покаянно твердил водитель грузовика. — Я просто не мог его заметить!

Карбоновую раму раздробило, словно кость. Теджендра умер на месте, в шлеме, жилете и велосипедном трико. «Скорой» потребовалось полчаса, чтобы добраться до места происшествия по утренним пробкам. Даже Луна оказалась бессильна. Там, наверху, они посылали зонды к далеким планетам, открывали ворота в параллельные миры, но не умели оживлять мертвых. А возможно, им просто не было дела до людей.

— Там, наверху, ты будешь перешагивать из одной вселенной в другую, — говорил Теджендра. — Думаю, физику есть чем заняться там, наверху.

Из одной вселенной в другую. От мира — к миру. Из живого — в мертвое. Миры разделял только шаг. Ни предупреждения, ни объяснения. И полная бессмысленность протеста. Был отец — и вот отца не стало.

Его направили к школьному психологу, миссис Пэкхем. На сеансах он валял дурака: прикидывался то мрачным, то тихим, то угрюмым, то буйным. Он не обольщался — психолог немедленно раскусила его уловку, — но изображать из себя бедного сиротку отказывался. Правда — то, что он ощущал в глубине души, невозможность принять случившееся, медленное осознание факта, что ничего не исправить — оскорбляла все, чему учил отец: вселенная есть рациональное, упорядоченное место, подчиняющееся незыблемым законам.

Оставались разговоры с Колеттой, коллегой отца и другом семьи. С неофициальной старшей сестрой или тетушкой. Колетта слушала молча, не предлагая ни советов, ни объяснений, только угощала его хорошими суши и японским чаем — таким горячим, что обжигал вкусовые сосочки на языке.

Отец погиб три месяца назад. Лето закончилось, начался новый учебный год, и вот уже впереди, словно громадная сверкающая люстра, маячило Рождество. После Нового года они начнут жизнь сначала. Длинными вечерами после коротких зимних дней двинутся дальше.

Итак, подарок, только хороший. Сквозь кладбищенские ворота он заметил нахохлившихся людей на автобусной остановке, вынул телефон: семьдесят третий будет через тридцать восемь секунд. Дождь размывал картинку на экране. Он стряхнул капли. На появившейся карте анимированный автобус неспешно катил по Норсуолд-роуд: новенький, двухэтажный, лавирует между юркими легковушками и белыми фургонами. С тех пор, как емкие батареи с Луны вошли в обиход и дешевый электрический транспорт оказался незаменимым, на дорогах стало гораздо тише. Некогда ревущая Стоук-ньюингтон-хай-стрит теперь нежно урчала.

Он отпрянул, давая дорогу прогулочной коляске с близнецами, и чуть не упал. Приземистая молодая женщина с черными гладкими волосами вскинула глаза.

— Извините, пожалуйста.

В кои-то веки на остановке не было припаркованных в обход правил машин, и автобус уверенно приближался к цели. А теперь бегом. Главное, не выбиться из графика, упустишь этот автобус — прощай, магазины. До пешеходного перехода метров сто, но в потоке машин виден разрыв. Теперь правильно рассчитать относительную скорость. Как в футболе: мяч, линия ворот, корпус. Машины пришли в движение, он бросился между припаркованным «Ситроеном» и старым фургончиком.

И так и не заметил автомобиля, который возник словно ниоткуда. А когда заметил — черный, капли дождя на полированном капоте, — было слишком поздно. Его ударило сильнее, чем когда-либо в жизни, ударило и подбросило в воздух. Автомобиль не остановился, и, падая, он стукнулся о капот, еще сильнее, чем в прошлый раз. Удар отшиб все, кроме зрения и сознания. А потом он упал на дорогу, и этот третий, последний удар вышиб из тела остатки жизни. Черный автомобиль, черный дождь. Чернота.

От черного — к белому. Чистая прохладная белизна. Он рванулся в белизну, словно пловец к поверхности воды…

Он лежал на белой кровати, в белой комнате, на белых простынях, глядя в белый потолок. Задыхаясь, сел. С тех пор, как погиб отец, он постоянно просыпался среди ночи, не соображая, где он, кто он, чей это дом, комната, постель, чье тело. Впрочем, спустя мгновение разум нагонял чувства. Я в безопасности, я дома. Сегодня все было иначе. Даже если он снова заснет, то уже не проснется в своей постели на Роудинг-роуд. Настоящее реально.

Он поежился, обнял себя руками. Холодно. Мороз пробирал до костей.

Напротив кровати располагалось окно во всю стену. Черное, с проблесками огней, словно стоишь ночью у окна небоскреба и смотришь на другой небоскреб, заполнивший весь обзор. Казалось, что небоскреб загибается внутрь по краям. Какой-то сияющий белый объект промелькнул мимо окна, слишком быстро, чтобы разум осознал его движение. Объект походил на насекомое из пластика и железа, с окнами внутри. Огромными окнами, размером не меньше «Боинга».