Александр Шаров - Человек-Горошина и Простак Страница 8

— Ать… два… Ать… два, — приплясывая и хихикая, командовал Турропуто.

Откуда-то у человечков появились пики и барабаны.

— Не могу, — сказала Ахумдус, перелетая в каморку Магистра.

Магистр, как был одетый, спал на узкой железной койке.

Возле него на табуретке лежал кошелек. По стенам ползали мокрицы, струйками стекала вода; каморка походила на тюремную камеру.

Но тут не было одинаковых человечков и злых Ножниц, и тут легче дышалось…

— Отдохнем, — прожужжала Ахумдус, устраиваясь на потолке и закрывая глаза.

В дверь юркнул Турропуто. Воровато оглянувшись, он склонился над Магистром, сразу выпрямился и исчез.

Я подумал, что Турропуто украл у Магистра жалкие его гроши, но кошелек по-прежнему лежал на табуретке, и я успокоился.

— Нет, нет, — тревожно жужжала Ахумдус. — Что-нибудь пакостное он сотворил.

Магистр дышал во сне ровно и спокойно.

Мы снова вылетели в первую комнату. Турропуто стоял на подоконнике. Взмахнув плащом, он сказал:

— Я удаляюсь, божественные, чтобы в тиши создать в вашу честь гениальную поэму, пока холод вашей любви наполняет мое сердце. В Ледяном Мире будем счастливы только мы двое — вы, Ножницы, и я!

Вот, значит, как далеко зашло! И что это еще за "Ледяной Мир"?!

Турропуто стал быстро спускаться, оказалось, что под плющом в стене башни железная лестница.

— Летим, — в волнении прожужжала Ахумдус.

В дверях показался Магистр. Он шел, полузакрыв глаза и протянув вперед руки, словно во сне. Лицо его было очень бледно.

Свечи все разом погасли, словно от порыва ветра, но я не почувствовал ветра.

В комнату проник столб невиданно яркого света луны!

Доносился перезвон городских часов:

Донн-донн-донн —Это песня о том, что,Если не струсишь, сбудется!Если полюбишь, сбудется!А черное горе забудется.

Магистр водил руками по лунному лучу, будто что-то лепил из него. В луче возникла — не знаю как сказать иначе — Принцесса. Никогда она не была так хороша, как в тот момент.

Ахумдус тихонько ахнула, а у меня глаза наполнились слезами.

— Здравствуй, отец! — сказала Принцесса.

— Здравствуй, девочка! — ласково ответил Магистр. — Звезды говорят, что в эту ночь кончится заклятье, которым Турропуто околдовал тебя. Пусть! Пусть! Пусть твое сердце снова станет нежным и сострадательным. Оно оживет, бедное твое сердце?

Принцесса молчала. Только грустная улыбка засветилась в ее синих глазах.

— Ты должна встретиться с Сильвером, — продолжал Магистр. — Сегодня все решится!

— Раз ты велишь, отец, я пойду.

Она скрылась за окном. Каменный Юноша — то есть, наверно, в тот момент он уже не был совсем каменным — нетерпеливо шагнул к краю крыши.

"Он же ничего не видит и не слышит. Сейчас упадет и разобьется", — подумал я и, вспомнив о своей волшебной веревочке, изо всей силы размахнулся и бросил ее через улицу Юноша, привязав веревочку к водосточной трубе, спустился на площадь.

Веревочка свернулась клубком, перелетела обратно ко мне и, как ни в чем не бывало, забралась в узелок.

Стоя у окна башни, Магистр провожал взглядом Принцессу и Юношу, удалявшихся по освещенной луной площади Послышалось злое лязганье Ножниц, о которых я было совсем забыл:

— Негодяй выглядывал ее, а не нас, этот юнец, только притворявшийся каменным. "Прекрасная Принцесса"… Мир помешался на красоте. Наша бы воля, мы бы вырезали влечение к прекрасному еще в младенчестве, как удаляют аденоиды. Тогда бы царствовали мы, Ножницы, а глупым Принцессам нечего было бы делать на свете… Но ничего, нас любит богатый и знатный Чужестранец. А если… В крайнем случае сойдет старикашка Магистр…

Ножницы говорили тихо, почти шепотом. Но все-таки мы с Ахумдус ведь разобрали все! Почему же бедный Магистр ничего не слышал?

— Влюбленные мухи хотя бы не глохнут, — задумчиво прожужжала Ахумдус.

— Чудится мне, это будет страшная, а может быть, и счастливейшая ночь, — сказал Магистр.

Часы идут назад

Мы вылетели из башни.

— За Турропуто! — азартно жужжала Ахумдус. — Догоним Колдуна и расправимся с ним, иначе он натворит такого…

— Как мы с ним расправимся? — робко спросил я.

— Уж я-то придумаю, Простак! Положись на Ахумдус!

В светлой ночи повеяло холодом. Черная тень легла на площадь. "Дон", — последний раз прозвенели часы, и раздались совсем другие звуки, будто кто-то ножом скреб по стеклу. "Тжарч-тжарч-тжарч", — хрипели часы.

Обратно в чужие, глухие века…Слепые, немые.Где солнце не светит и ночь глубока;Где правда распята и царствует ложь;Где правит законы кровавые нож,И сказку на плаху выводит палач.

…Слепые, немые века.Тжарч… Тжарч… Тжарч…

Часы повторяли и повторяли страшные строки.

— Что это значит? — испуганно спросила Ахумдус.

— Не знаю… Может быть, часам кажется, будто возвращаются Средние Века?! — ответил я.

— Средние?! Хм! — прожужжала Ахумдус обычным своим поучительным тоном. — Не так уж плохо. «Среднее», конечно, хуже «хорошего», но лучше «плохого». Не нужно быть мухой, чтобы додуматься до этого.

— Нет… Нет! — сказал я, стараясь вспомнить все, что учил в школе об ужасных Средних Веках, — Тогда были такие палачи — инквизиторы. Они сжигали ученых за то, что те смотрят на звезды. Сжигали девушек за то, что они красивые и веселые, больше любят танцевать, чем слушать проповеди. И сжигали добрых людей, которые писали книги, высмеивающие и проклинающие палачей.

— Странные существа — люди, — прожужжала Ахумдус. — Нет, мухи не сжигают мух…

В окошке показался Магистр.

— Несчастье! — воскликнул он. — Украли ключ! Часы пошли назад. Неужели опягь Турропуто?!

Услышав слова Магистра, Ахумдус круто повернула, и мы вновь подлетели к башне.

— Кто тут был, пока я спал? Умоляю вас, Ножницы, скажите правду! — спросил Магистр, шагнув в глубину комнаты.

— Никого, Магиструшка! — лязгающим лживым голосом ответили Ножницы. — Мы не отходили от тебя ни на шаг, все отгоняли надоедливых и глупых мух.

— Подлые Ножницы! — возмущенно прожужжала Ахумдус. — Но я еще посчитаюсь с вами.

Помолчав, Магистр громко сказал:

— Я верю вам. Нельзя предать человека, если он так вас любит…

Бедный Магистр, я вот тоже верю людям. Но кто я? "Простак", — как выражается Ахумдус. А ученейший человек должен бы знать, кому верить и кому верить нельзя.

Иначе к чему вся его ученость?…

Глава четвертая

ГОРОД ОДИНАКОВЫХ ЧЕЛОВЕЧКОВ

Ледяная тюрьма

Мы летели над площадью, от башни к ратуше. Под крылом Ахумдус показался странный город. Как он возник на пустой каменной площади, там, где только что не было ни одного строения? В сером холодном свете протянулись прямые улицы. По ним, между квадратными домами, маршировали, не сгибая колен, одинаковые человечки в серых мундирах, с барабанами и пиками.

Сквозь грохот барабанов послышалось шакалье завыванье:

Употребляйте только мысли плоские,Мысли плоские практичнее в носке!Вот он где, наш враг Турропуто!

Ахумдус стала круто снижаться, заходя на посадку, но не коснулась земли и, трепеща крылышками, неподвижно повисла в воздухе.

— Что с тобой? — спросил я.

— Не могу! — дрожащим голосом отозвалась Ахумдус. — Там "смерть мухам"!

Ей почудилось, будто улицы замощены клейкой бумагой.

Я пробовал переубедить ее, но она только отрицательно мотала головой.

— Делай, как хочешь, я прыгну сам, — вырвалось у меня.

Я прыгнул, еще в воздухе пожалев об этом своем поступке.

Упал на каменную мостовую, с трудом поднялся и, прихрамывая, пошел по одной из улиц.

Отовсюду слышались команды: "Ать-два!", "Р-равняйсь!"

Мне повстречались два одинаковых человечка.

— Как называется ваш город? — спросил я.

Отвечая, они говорили по очереди одинаковыми голосами:

— Это знаменитый "Город Одинаковых Человечков"!

— Всем известный город!

— У нас все одинаково — и люди, и дома.

— И это прекрасно. Ведь если бы не все было одинаковым, то появились бы различия.

— И для разных человечков понадобились бы различные мундиры.

— А для разноцветных домов — разные краски.

— И для разных мыслей — разные головы.

Снова донеслось завыванье Турропуто:

Смотрите только сны рекомендованные,Прокипяченные и расфасованные.Сны, которые сами рождаются,Строго-настрого смотреть воспрещается!

Я побежал на голос Колдуна, но скоро понял, что заблудился и кружусь на одном месте.