Пол Гэллико - Снежный гусь

Великая Топь расположена на прилегающей к морю территории Эссекса между деревней Челмбери и древним саксонским рыбацким селом Уикельдрот. Это одно из последних необжитых мест в Англии, представляющее собой далеко простирающуюся низменность, покрытую травой и камышом и полузатопленными лугами и заканчивающуюся огромными солончаками и омываемым приливами и отливами берегом беспокойного моря.

Образуемые приливом бухты, эстуарии и извилистые рукава многочисленных небольших речушек, чьи устья как будто впиваются в край моря, разрезают пропитанную влагой землю, и кажется, что земля дышит, поднимаясь и опускаясь вместе с ежедневными приливами и отливами. Это безлюдный и пустынный край, ощущение заброшенности которого еще больше усиливается криками диких птиц, вьющих гнезда в топях и солончаках, – диких гусей и чаек, чирков и свиязей, красноножек и кроншнепов, которые ищут себе пропитание в заполненных водой низинах. Люди здесь не живут, и почти никто не забредает сюда, за исключением охотников на птиц и местных рыбаков, ведущих торговлю, которая существовала еще во времена прихода норманнов в Гастингс.

Здесь преобладают серые, голубые и бледно-зеленые краски, поскольку большую часть времени, особенно долгой зимой, небо окрашено в холодный и мрачный цвет, отражаемый покрытыми водой участками земли. Но иногда, во время рассвета и заката, небо и земля загораются красным и золотым огнем.

Вблизи одного из петляющих рукавов небольшой реки Элдер тянется насыпь старого волнолома, гладкая и цельная, без единой трещины, созданная для защиты наземных сооружений от посягающего на них моря. Она заходит далеко в солончак, и на расстоянии около трех миль от Английского канала поворачивает на север. На этом повороте ее поверхность выдолблена, расколота и раздроблена. В насыпи имеется брешь, в которую уже давно проникло голодное море, чтобы завладеть землей и всем, что оказалось на его пути.

Во время отлива над поверхностью воды выступают почерневшие и потрескавшиеся камни развалин заброшенного маяка, и кое-где, как опознавательные буйки, выглядывают верхушки столбов покосившегося ограждения. Когда-то этот маяк стоял на границе моря и суши и подавал сигналы для кораблей. Со временем уровень моря изменился, и маяк стал бесполезным.

Впоследствии он снова стал использоваться, но уже в качестве человеческого жилья. В нем жил один одинокий человек. Его тело было изуродовано, но в его сердце жили любовь и сострадание к диким животным, становящимся жертвами охотников. Он имел отталкивающую внешность, но умел создавать настоящую красоту. Именно об этом человеке, а также о девочке, сумевшей разглядеть под непривлекательной оболочкой тонкую и красивую душу, и рассказывается в этой истории.

Эта история не из тех, что легко складываются в последовательное повествование. Она была собрана по частям из разных источников и от разных людей. Некоторые ее фрагменты представляют собой рассказы очевидцев необыкновенных и жестоких сцен. Но теперь уже невозможно проверить правдивость этой истории, потому что море заявило свои права на это место, накрыв его волнистым одеялом своих вод, а прекрасная белая птица с крыльями с черными кончиками, которая была свидетелем всего произошедшего с начала и до конца, вернулась в темное, холодное безмолвие северных стран, где она появилась на свет.

В конце весны 1930 года Филип Райадер поселился на заброшенном маяке возле устья Элдера. Он купил сам маяк, а также несколько акров окружающей его болотистой земли и солончаков.

Филип жил и работал там в одиночестве круглый год. Он был художником и изображал на своих картинах птиц и виды природы. Его отшельническая жизнь была вызвана определенными причинами, некоторые из которых становились понятными, когда он раз в две недели приходил в деревушку Челмбери за продовольствием, где местные жители провожали его уродливое тело и мрачное выражение лица косыми взглядами. Уродливым его делали горб и искалеченная левая рука, худая и согнутая в запястье, похожая на коготь птицы.

Через некоторое время жители деревни привыкли к его странной фигуре, маленькой, но мощной, бородатому лицу и темной массивной голове, посаженной чуть ниже горба, страстному взгляду и уродливой руке, и называли его «тем странным парнем-художником, который живет на маяке».

Физическое уродство зачастую рождает в человеке ненависть к другим людям. Райадеру ненависть была чужда; он любил всех – людей, животных, природу. Его сердце было исполнено жалости и понимания. Со временем он смирился со своими физическими недостатками, но смириться с вызываемым ими отчуждением не смог, и продолжал страдать от него. Его уединение было вызвано тем, что он нигде не находил отклика тем теплым чувствам, которые исходили из его души. Женщины испытывали к нему отвращение. Мужчины, если им удавалось поближе узнать его, проявляли к нему участие, но сам факт, что людям приходилось делать над собой усилие, чтобы общаться с ним, причинял Райадеру боль и заставлял сторониться их.

Ему было двадцать семь лет, когда он поселился в Великой Топи. Он много путешествовал и отчаянно боролся, прежде чем принял решение отъединиться от мира, частью которого он не мог стать наравне с другими людьми, поскольку вся восприимчивость художника и все нежные чувства по отношению к женщинам оставались запертыми в его груди, а ему было не чуждо ничто человеческое.

Одиночество Райадера скрашивали его птицы, его картины и его лодка. У него была шестнадцатифутовая лодка, на которой он плавал, проявляя потрясающую сноровку. Один, никем не видимый, он справлялся с управлением, несмотря на искалеченную руку, и часто использовал свои сильные зубы, чтобы удерживать паруса, вздымаемые коварным ветром.

Он выходил в море через маленькие бухты и устья рек, и пропадал иногда на несколько дней в поисках новых видов птиц для фотографирования и набросков. Он научился ловить их для пополнения своей коллекции прирученных диких птиц, содержавшихся в небольшом загоне рядом с его студией, которая составляла сердце его убежища.

Райадер никогда не стрелял в птиц, и охотники за птицами не были желанными гостями вблизи его владений. Он был другом всех диких животных, и они отплачивали ему тем же.

В его огороженном дворе содержались прирученные птицы, которые спускались на берег, прилетая из Исландии и Шпицбергена каждый год в октябре. Они летали большими, затемнявшими небо стаями и наполняли воздух своими криками – розовоногие гуси с коричневыми телами, белощекие казарки с белыми грудками, темными шейками и клоунскими масками, дикие белолобые гуси с черными полосами на груди и множество видов диких уток – свиязи, кряквы, шилохвости, чирки и широконоски.

У некоторых были подрезаны крылья, поэтому они постоянно оставались там и служили сигналом для диких птиц, прилетавших в начале каждой весны, о том, что здесь есть пища и убежище.

Сотни птиц прилетали и оставались у него на всю зиму с октября до ранней весны, когда они снова мигрировали на север к своим местам кормежки.

Райадеру было приятно сознавать, что, когда бушует шторм или свирепствует мороз и трудно найти пищу или когда гремят отдаленные выстрелы охотничьих ружей, его птицы пребывают в безопасности, что он предоставил кров и защиту всем этим диким и прекрасным созданиям, которые узнавали его и доверяли ему.

Весной они откликнутся на зов севера, но когда наступит осень, они вернутся, оглашая пасмурное небо лаем, криком и гиканьем, чтобы описать круг над старым маяком и опуститься на землю рядом с ним и снова быть его гостями. И он узнает этих птиц, которых он запомнил с прошлого года.

И это делало Райадера счастливым, поскольку он знал, что где-то в глубине их существа сохранилась память о нем и о его надежном приюте, что эта память стала их частичкой и что при наступлении холодов и северных ветров она безошибочно направит их назад к нему.

А в остальном его сердце и душа были посвящены созданию картин, изображающих страну, в которой он жил, и ее обитателей. Немногие из произведений Райадера сохранились. Он складывал их сотнями в своем маяке и в кладовых и ревностно охранял от посторонних глаз. Он не был доволен ими, потому что, как всякий настоящий художник, непрестанно стремился к совершенству.

Но те немногие, которые попали на рынок, – это настоящие шедевры, полные сверкающих цветов, зажженных отраженным от топей светом, ощущения полета, красоты птиц, рассекающих грудью утренний воздух, силы ветра, сгибающего высокий тростник. Он изображал одиночество и запах покрытой солью холодной земли, вечность и бесконечность топей, диких живых существ, утренние полеты и бегство в небо спугнутых птиц, и крылатые ночные тени, прячущиеся от луны.