Алексей Федоров - Моя война

Алексей Фёдоров

Моя война

© А. Фёдоров, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2016

В воскресенье 22 июня 1941 года cовет cпортивного общества завода «Серп и молот», где я тогда работал, наметил провести в Измайловском парке Москвы профсоюзно-комсомольский кросс. И мне, как одному из лучших бегунов на средние дистанции, не раз отстаивавшему спортивную честь нашего завода на соревнованиях, предстояло принять в нем участие. Но в тот день всем было не до спортивных мероприятий: началась война, которую у нас назвали Великой Отечественной, и судьбы большинства людей в ту пору, да и моя тоже, круто изменились. Я, тогда двадцатипятилетний советский человек, глубоко переживал случившееся, обивал пороги военкомата – просился на фронт, хотел бить проклятых фашистов, посягнувших на мою Родину… Но добровольцем меня не брали: кому-то ведь надо работать, обеспечивать армию оружием, обмундированием и военной техникой. Таинственное слово «бронь» в каких-то списках напротив фамилии «Фёдоров» удерживало меня на рабочем месте.

Темп работы нашего завода непрерывно нарастал. Приходилось вкалывать в две смены, а потом еще ночью надо было дежурить на крыше лаборатории – тушить немецкие «зажигалки».

15 октября 1941 года в Москве началась паника, люди рванули на восток страны. На шоссе Энтузиастов машины выстроились в шесть рядов и еле-еле двигались вперед…

И тогда я решил вступить в ряды коммунистической партии. Не ради карьеры, как это делали некоторые в мирное время. Тогда, в начале войны, иные из тех липовых коммунистов готовы были вовсе отказаться от своего высокого звания. Оно ведь могло и жизни стоить. Зная об этом, сбежали из города и люди, которые обещали дать мне рекомендации. Им было не до партии, не до народа, и уж точно не до рекомендаций. Они спасали свою шкуру. После войны я их встречал в министерстве – отделались легким испугом, даже по партийной линии получили только выговор, да директор завода Г. М. Ильин обратно на завод их не взял. А ведь они – дезертиры, на мой взгляд, настоящие предатели. Один из них – бывший начальник технического отдела завода.

16 октября меня вызвал секретарь парткома А. Д. Серов и сказал: «Хотя ты и беспартийный, но мы тебе доверяем. Хочешь сражаться за Москву – можешь пойти добровольцем в рядах коммунистических батальонов, которые создаются в эти дни в столице». Я, конечно, согласился, и больше того – обрадовался: наконец-то!

1

Коммунистический батальон, в который входили жители Первомайского района, формировался в школе у Горбатого моста на шоссе Энтузиастов. Там записали наши адреса и другие необходимые данные, а после окончания формирования всех вместе отправили в Тимирязевскую академию, где нас построили и провели перекличку. Мы стояли в строю без оружия, были в своей гражданской одежде. Кто-то из военных сказал соответствующие случаю слова о том, что Москву проклятому фашисту не отдадим, что её защищают на дальних подступах войска под командованием генерала Г. К. Жукова, а на ближних подступах – воинские части под командованием генерал-лейтенанта П. А. Артемьева. В состав войск, обороняющих Москву на ближних подступах, вошли и наши наспех сформированные коммунистические батальоны. Из них образовали полки, а потом и дивизии, получившие свои номера. Они стали называться дивизиями московских рабочих.

Я попал в первый стрелковый полк третьей дивизии московских рабочих (потом она стала гвардейской Тартусской дивизией), которая заняла позиции в районе Ховрина. Народ в этих формированиях был очень разный как по возрасту, так и по своим мирным профессиям. Некоторые когда-то проходили службу в Красной армии, но большинство держали винтовку в руках впервые.

Однажды полк построили, и вышедший перед бойцами командир спросил: кто хочет вступить в разведку? Желающих было много, и я, тогда молодой и сильный, с хорошей спортивной подготовкой, конечно же оказался в числе добровольцев. Меня зачислили в конный взвод разведки первого стрелкового полка.

Положение нашей армии под Москвой было сложным, и у разведчиков в то время дел хватало. Периодически они поступали в распоряжение штаба армии или 7-й гвардейской дивизии. И наш разведвзвод не раз выполнял задания командования этих частей, переходя линию фронта и бывая в немецком тылу.

Командиром нашим назначили молодого солдата-пограничника Ломтева. Он был, наверно, единственным профессиональным военным. Остальные: рабочие, инженеры, учёные – в общем, люди мирных профессий. Всего во взводе было 23 человека.

Случилось так, что однажды мы оказались в распоряжении штаба армии, обороняющей Москву на Ленинградском шоссе в районе села Ложки. Армейское командование приказало Ломтеву узнать, что за танковая часть вошла в соседнее село Х, и почему от её командования в штаб армии не поступало никаких сведений.

Оставив лошадей при штабе, мы, проваливаясь по пояс в снегу, лесом двинулись на выполнение приказа. Я шёл в головном дозоре: смотрел прямо и направо, а шедший за мной Борис Березанский – прямо и налево. И надо же, солдатское счастье: я на несколько градусов сбился с проложенного пути, и мы оказались совсем в другой конечной точке, как выяснилось – в деревне Терехово. Она была пуста и безлюдна. Только в одном доме жители спешно грузили пожитки на сани, стараясь как можно быстрее покинуть родное жилище. Когда я спросил о нужной нам деревне Х, они сказали, что до неё километра два, и вообще она занята немцами. Мы усмехнулись: генералы-то уж лучше этих деревенских мужиков знают, кто занял деревню. Вот мы сейчас проверим, кто там засел…

Не выходя на дорогу, пробираясь со стороны предполагаемой линии фронта, мы лесом двинулись по направлению к интересующему нас населённому пункту. И правильно сделали, что осторожничали, – это нас и спасло. Лес кончился – поляна, кусты… Вдруг слышу, командир шепчет: «Лёшка, танки!» Мы тут же плюхнулись в снег. Огляделись: слева перед деревней стоят два танка. Чьи?.. Разглядеть невозможно. Ломтев подползает ко мне, вместе ползём к этим машинам. До них – всего ничего: метров двести.

Я уже хотел подняться и идти к танкам, чтобы выяснить, какой такой части они принадлежат, всё же не очень приятно барахтаться в сухом сыпучем снегу. Но не зря наш командир был пограничником – он всегда мыслил: а вдруг… Поэтому мы снова поползли. Подобравшись к танкам, залегли. Совсем рядом, за кустами, работал мотор, слышны были голоса, но разобрать, кто и на каком языке говорил, было невозможно, мешал шум.

Мы задумались. Может, всё-таки встать и пойти? Нет, пожалуй, не стоит. Лучше приготовим гранаты. Так оно надежней.

Вдруг из танковых пушек раздались два выстрела, и снаряды, просвистев над нашими головами, полетели в сторону леса, откуда мы только что пришли. В следующую минуту, развернувшись, тяжёлые машины пошли в нашем направлении. На их заиндевелых металлических боках ясно были видны белые кресты – немцы!.. Мы отползли в лес, вышли на опушку и увидели, как немецкие танки, а за ними пехота начали наступление на деревню Ложки, откуда наши начальники отправляли нас на задание.

К слову, позже в Ложках к немцам перешёл наш боец по фамилии Бабкин. Когда мы подошли к южной оконечности села, где ещё оборонялись красноармейцы, и вместе с отступающими начали отстреливаться, Бабкин залез под мостик через кювет и в ответ на наши сигналы об отходе помахал на прощание рукой и исчез. Сначала мы не поняли его поведение и только на пути в деревню Х вспомнили, что он часто говорил, будто немцы ведь не звери, как пишут наши газеты, и, кто знает, в плену, может быть, не так и плохо. Восстановив в памяти поведение Бориса, мы поняли, что он добровольно перешёл к врагу.

Ну а тогда, после разведки, домой, в часть, нам пришлось добираться пешком: наши лошадки достались занявшим деревню фашистам.

2

Радостным для всех советских людей было время зимы 1941 года, когда Красная армия разгромила войска фашистских захватчиков под Москвой. Горжусь, что в той исторической битве в составе нашего полка принимал участие и я.

Вот ещё одно, почему-то застрявшее в памяти, воспоминание о том времени. Однажды я верхом возвращался в свой полк с донесением. Навстречу проехали несколько легковых автомашин. Знакомый постовой остановил меня, спросил пароль, пропуск и поинтересовался, знаю ли я, кто ехал в машинах. Я ответил, что мне, мол, не докладывают. На что он, ухмыльнувшись, сообщил: на фронт к генералу Рокоссовскому поехали сам Сталин (!) и Иден (министр иностранных дел Англии, между прочим, в те времена считавшийся одним из самых красивых мужчин Европы).

Второго января 1942 года отдел кадров МВО попытался отозвать меня из армии. Тогда многих отзывали – оставшись без специалистов, предприятия, работающие на армию, оказались в труднейшем положении. Но я попросил меня оставить в армии, и моё желание удовлетворили, но предупредили, что, прежде чем вернуть на фронт, меня отправят на курсы младших лейтенантов в знаменитые Гороховецкие лагеря. 5 января второго военного года я туда и прибыл.