Александр Эткинд - Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить XX век

Александр Эткинд

Мир мог быть другим

Уильям Буллит в попытках изменить XX век

© Александр Эткинд, 2015

© Валерий Калныньш, оформление, 2015

© «Время», 2015

В оформлении использована фотография «Уильям Буллит – Посол США во Франции (журнал Life)»

Введение

Это книга о человеке, который понимал, как устроен мир и куда он движется через XX век. Надеясь спасти мир, он пытался передать свое знание самым могущественным людям его времени. Но те ценили в нем качества светского человека, а не пророка. Когда он настаивал на своем, карьера его обрывалась. Так происходило не раз, и обычно он оказывался прав, но это уже оказывалось интересно только историкам, да и им не очень.

Все же американский журналист, дипломат и писатель Уильям Кристиан Буллит сделал большую карьеру. Он был участником Американской делегации на Парижской мирной конференции (1918), послом Соединенных Штатов в Советском Союзе (1933–1936) и Франции (1936–1940), специальным представителем Президента США на Ближнем Востоке (1940). Он не занял высших постов, на которые рассчитывал, в американском правительстве военного времени, но был счастлив, когда надел военную форму. Только это была не американская форма. В годы Второй мировой войны он стал майором французской армии, и именно это считал вершиной своей карьеры.

Рано облысевший, тщательно одетый, позировавший с широкой улыбкой, на фотографиях Буллит кажется обычным американцем, олицетворением успеха. Но вице-президент США Генри Уоллес характеризовал его как «необыкновенно притягательную личность». Уоллеса – провинциального политика левых убеждений – поражало, как много Буллит путешествовал по свету, знал толк в изысканных развлечениях, остроумной беседе и всегда «имел огромный запас разных анекдотических историй […] о многих знаменитых людях за границей»{1}.

Сотрудник Буллита в Москве, трезвый дипломат Чарльз Боулен писал о нем как o человеке, способном излучать сияние, причем сияние это он контролировал – мог включать и выключать, когда хотел{2}. Другой бывший сотрудник Буллита, дипломат и историк Джордж Кеннан отмечал его уверенность в себе, необыкновенную быстроту реакции и вместе с тем эгоцентричность и высокомерие. Кеннан суммировал эти качества в понятии «опасной свободы»: то была свобода человека, который «никогда не подчинял свою жизнь потребностям другого человеческого существа»{3}. Для Кеннана Буллит был «кем-то вроде духовного царя Мидаса: все свои золотые качества он превращал в камень, потому что никогда никого не любил так, как любил самого себя». Обязанный Буллиту карьерой, но поссорившийся с ним в конце жизни, Кеннан писал о нем как о блестящем, но несчастном человеке. Великий эгоист, по словам Кеннана, но и великий энтузиаст – отмечал он в Буллите и куда более редкую черту. С неожиданной страстью Кеннан писал, что Буллит «вливал свой энтузиазм слишком быстро, слишком избыточно и нетерпеливо в сосуды слишком узкие, чтобы принять его энергию». В итоге Буллит оказался человеком, не вполне востребованным своим временем: он «давал жизни больше, чем та была готова от него взять», и «заслужил от своей страны больше, чем получил»{4}. Еще он обладал редким для его круга качеством: был совершенно чужд снобизма. «Он чувствовал презрение к своему классу, которое мог испытывать только тот, кто ясно сознавал принадлежность к нему и потому был свободен от зависти или чувства неполноценности», писал о нем Кеннан{5}.

Человек больших амбиций, громких скандалов и горьких разочарований, Билл – как называли его и друзья, и враги – прожил большую часть жизни частным лицом. Критический анализ настоящего и горькие предсказания будущего он чаще излагал публичным языком свободного интеллектуала, чем придворным словом высокого чиновника. Дважды разведенный холостяк, он культивировал очень личные отношения со знаменитостями от Ленина до Рузвельта и от Фрейда до Булгакова. Просвещенный либерал, а в конце жизни консерватор, он увлекался левыми идеями, столь важными для его времени, и страстно преодолевал их соблазны. Самый космополитичный из американских политиков XX века, он необычно хорошо говорил на европейских языках, путешествовал по Азии и подолгу жил в Европе. При этом он был искренним патриотом Америки, который верил в превосходство ее ценностей и в то, что со временем весь мир последует ее примеру. Человек мира, обожавший Францию, не любивший Англию и раньше других понявший значение Китая, он всю жизнь занимался Россией. Практиковавший реальную политику, он часто писал об упущенных возможностях, которые могли бы изменить мир, каким он его знал и который нравился ему все меньше.

Революционные идеи никогда не были близки Буллиту, но во время Первой мировой войны он понял, что крах старых режимов в Европе неминуем. Пережив два периода бурной активности при двух демократических администрациях, Вильсона и Рузвельта, Буллит каждый раз оказывался левее своих высоких начальников. Давно замечено, что закончив войну, победители подражают побежденным. После Первой мировой войны в Америке развивалось социалистическое движение, которое пришло туда из проигравших войну стран Центральной Европы. Буллит был ранним сторонником этого движения; Лев Троцкий называл таких людей попутчиками, и с его легкой руки аналогичное понятие (fellow-traveller) вошло в американскую политическую речь. Как и многие американцы, Буллит сочувствовал русской революции; чтобы разочароваться в этом «провалившемся боге», Буллиту понадобился личный опыт жизни в Москве, какого не было тогда у множества западных «попутчиков». Личное знакомство с практикой социалистического строительства превратило его в консерватора, сторонника ядерного сдерживания и ястреба Холодной войны. Эта история очарования социалистической теорией, а потом мучительных сравнений ее с реальностью советской жизни – один из центральных, типических сюжетов XX века.

Самым необычным способом Буллит соединил два великих идейных наследства, американский либерализм с европейским космополитизмом. И еще в нем была особенная тайна, энергия, чертовщина. В отличие от того, что обычно думают о либералах, он совсем не был склонен к компромиссам. Обладавший редким даром дружбы, он бывал нетерпим к окружающим и умел расставаться с людьми, даже когда от них зависел. В конце концов он оказался правее либерального мейнстрима и кончил свою карьеру в горьком одиночестве. И, конечно, он всегда был предметом светских сплетен и политических слухов. Брат Буллита писал, что Билл был, «конечно, спорной личностью»: o нем говорили «то как о большевике, то как о фашисте», то как о поджигателе войны, то наоборот, как о слишком гибком политике, готовом на уступки{6}. На деле, вспоминал брат, «Биллу было присуще уважение к правам человека, а также сильное отвращение к косности господствующего класса».

Войны ведут солдаты, но заканчивают их люди в штатском, которые за столом переговоров увенчивают или, наоборот, зачеркивают работу военных. Историку интересны те и другие, но героизм личного действия – кульминацию почти любой биографии – легче разглядеть в пыли сражений, чем в роскоши залов заседаний. Буллит знал толк и в роскоши; но где бы ни застал его XX век, он мыслью и словом опережал своих высокопоставленных друзей, и этого они не прощали. Все же Буллиту удалось повлиять на ключевые решения, принятые американской администрацией между двумя мировыми войнами. Роль его учеников и не всегда верных ему последователей была определяющей в начале следующей, предсказанной им Холодной войны. Он умер в любимом им Париже, но похоронен в родной ему Филадельфии. Так и после смерти проявилась его особенная способность сочетать космополитизм с патриотизмом.

Глава 1

Мир до войны

Родившийся в 1891 году, Буллит принадлежал к филадельфийской семье из тех, которые в Америке называют аристократическими: его предки по отцу были гугенотами, по матери евреями, но и те и другие оказались среди ранних поселенцев на Восточном берегу. Предок Билла со стороны отца, Жозеф Буле, прибыл в Мэриленд из Франции в 1685 году; он англизировал свое имя, и так появилась фамилия Буллит. Через несколько поколений его потомок, дед Билла, написал городской устав Филадельфии. Предок со стороны матери, берлинский еврей Джонатан Хорвитц, прибыв в Америку около 1710 года, крестился в епископальной церкви, закончил университет Пенсильвании и стал врачом; его потомки тоже становились врачами. Отец Буллита, потомок гугенотов, занимался обычным для филадельфийской элиты бизнесом: поставлял уголь пенсильванских шахт военному флоту и трансатлантическим пароходным компаниям. Семейные традиции смешивались, и мать Билла говорила с сыновьями по-французски. Летом они плавали в Европу; тогда юный Буллит узнал, «как выглядят и как пахнут разные народы и страны. Мне нравились все европейские государства, но я считал их ниже Соединенных Штатов. Чем больше я путешествовал за границей, тем больше я становился неисправимым американцем». Любимое его развлечение в детстве тоже было самым американским: стрелять уток с отцом; потом отец стал учить его боксу. В доме были верховые лошади и рысаки.