Сергей Соловьев - Те, с которыми я… Иннокентий Смоктуновский

Сергей Александрович Соловьев

Те, с которыми я… Иннокентий Смоктуновский

© Соловьев С.А., 2017

© Государственный центральный музей кино. Фото, 2017

© ООО ТД «Белый город», дизайн обложки и макет, 2017

От издательства

Мы не случайно начали этот большой проект в 2016 году, объявленном президентом Российской Федерации Годом российского кино. Золотой фонд советского и российского кино является одним из ключевых пластов в нашей истории и культуре. Даже в тяжелые для России времена, в военный период или в сложные годы перестройки, великие артисты, режиссеры, сценаристы, писатели и художники – деятели культуры, которыми так богата наша большая страна, продолжали создавать свои произведения, творить на благо нашей страны.

Коллектив издательства заинтересован в том, чтобы и современная аудитория, и наше будущее поколение могло бы знакомиться с жизнью и творчеством великих людей, которые внесли свой весомый вклад в русскую культуру и искусство.

Одним из ярких представителей кинематографических деятелей является Сергей Александрович Соловьев – не только выдающийся сценарист и кинорежиссер, фильмы которого стали классикой отечественного экрана, но и яркий просветитель-телеведущий, вдумчивый педагог. Наконец, он еще и самобытный «кинематографический писатель», памятливый мемуарист. Его авторский цикл «Те, с которыми я…» для телеканала «Культура» создан с подкупающей искренностью, он пронизан трепетным отношением к выдающимся современникам, с которыми Сергея Соловьева сводила судьба на съемочной площадке и за ее пределами. Его словесные портреты выдающихся мастеров экрана лишены банальных черт, общеизвестных фактов, они согреты неповторимой личностной интонацией автора, который рассказывает о своих коллегах по искусству (в большинстве случаев они являются его друзьями) свободно, раскованно, иронично, но и нежно, с массой ярких деталей и подробностей, которые известны только ему.

На страницах каждой книги этого проекта мы старались передать живую речь Сергея Александровича, отрывки из его диалогов с героями передач, его мысли и воспоминания о моментах, проведенных вместе с ними. Книги написаны ярко и необычно, они как бы пронизаны голосами автора и его героев, погружают читателя в полноценную беседу.

Наши соотечественники за рубежом, которые по стечению различных обстоятельств находятся вдали от своей родины, также любят и помнят прекрасных артистов, на фильмах которых они выросли и которые пересматривают до сих пор. Мы уверены, что этот цикл книг будет востребован у наших соотечественников, у молодого поколения, проживающего в разных странах, которые (что вполне возможно) про некоторых деятелей культуры и искусства могут узнать впервые из этого проекта.

В следующих книгах серии будут представлены и другие яркие представители своей творческой профессии: Александр Абдулов, Татьяна Друбич, Алексей Баталов, Михаил Жванецкий, Александр Збруев, Юрий Соломин, Исаак Шварц, Марлен Хуциев, Николай Губенко и многие-многие другие.

Мы надеемся, что эти блестяще написанные книги сохранят память обо всех ныне живущих и тех, кто, к сожалению, уже ушел в другой мир. Память об этих людях – наше бесценное духовное наследие и богатство.

Сергей Соловьев об Иннокентии Смоктуновском

В среде кинематографистов во второй половине минувшего двадцатого века Иннокентия Михайловича Смоктуновского звали Гением. Вот такая была странная кличка. Естественно, звали неясно – не то в шутку, не то всерьез. Но вообще-то я не слышал, чтоб так шутили ни про кого из кинематографистов. Ну, может, еще про Георгия Ивановича Рерберга тоже говорили, что кинооператор был такой выдающийся. Замечательный кинооператор, который снял «Зеркало» Тарковского и еще массу других чудесных картин. Вот про него еще иногда говорили: гений, а про Иннокентия Михайловича почти всегда говорили: гений. «Ну что ты хочешь от Кеши? Что ты хочешь от Иннокентия Михайловича? Что ты хочешь от Смоктуновского? Что с него взять? Он – гений!» Наверное, так оно и было. Я на самом деле тоже так думаю, что он был гений. А гений – это, конечно, нечто особенное, нечто невероятное, нечто вроде как занесенное с других планет или с других миров, во всяком случае, нечто удивительное. Вот с таким удивительным явлением в моей жизни – артистическим явлением – мне повезло встретиться. Удивительный совершенно! Я не переставал удивляться, изумляться, восхищаться, но самое главное, наверное, – поражаться: откуда он такой мог взяться? Как он мог среди нас оказаться и вообще с нами вроде как общаться, дружить, улыбаться, жать руки, шутить, валять дурака, о чем-то серьезном говорить. Редко, но тоже иногда и такое было. Откуда это все могло появиться?

Мне как-то странно, с одной стороны, повезло, а с другой стороны, очень не повезло. Я, в силу каких-то полусмешных и полупридурственных обстоятельств, Иннокентия Михайловича знал, наверное, лет двадцать пять. Первые годы еще ничего такого не было, а вот в последние лет пятнадцать мы с ним все собирались что-нибудь сделать вместе. Как-то, значит, поработать. И ничего у нас не получилось…

Поэтому это будет особенный рассказ не про того человека, с которым я много-много чего сделал. Это странный рассказ про человека, с которым я до сих пор хотел бы – я говорю такую мистическую глупость, – но страшно хотел бы что-нибудь сделать. Но… Вот бог не дал… Хотя шансов было много. Шансы были все по-своему удивительные, часть из них – безумно смешные, часть из них – дико драматические.

А самое драматическое все-таки событие среди всех других событий – это жалость и печаль, что не случилось. Так бы мне хотелось, чтоб случилось, но не произошло…

А началось все в Большом драматическом театре имени Горького – так тогда назывался Товстоноговский театр. В середине пятидесятых годов, в 1956–1957 годах, когда меня случайно на улице, на Невском проспекте, обнаружил замечательный режиссер, исключительно запоминающийся человек Игорь Петрович Владимиров, который тогда работал очередным режиссером в БДТ у Товстоногова. Он обнаружил меня на Невском и пригласил в этот театр играть одну роль. Был такой драматург Николай Вирта, у него была такая пьеса «Дали неоглядные»… И вот в Театре Товстоногова Игорь Владимиров ставил у Вирты «Дали неоглядные», и там была довольно большая роль мальчика.

Солдаты

Солдаты

И я этого мальчика как бы сыграл. И была, конечно, у меня очень странная жизнь; мне было, наверное, лет тринадцать. И меня оформили на работу в БДТ, выдали мне удостоверение – оно когда-то у мамы хранилось и даже, наверное, до сих пор где-то лежит. Там было написано так: «Ленинградский Большой драматический театр имени Горького», открываешь – там моя фотография и написано: «Сережа Соловьев является актером БДТ имени Горького в городе Ленинграде». И я приходил туда на работу и получал деньги. Мне присылали такую ежемесячную книжечку репертуара. И я испытывал чувство очень большой рабочей ответственности за то, чтобы вовремя приходить, вовремя садиться на грим, включать радио, слышать, что происходит на сцене, вовремя выходить на сцену и играть свою роль. Кстати, тогда же я запомнил удивительное, очень странное ощущение сцены. Особенно вот в таком старом академическом театре, в академическом зале, когда выходишь на сцену и там огромная, гигантских размеров пропасть, просто яма черная. И ничего не видно со сцены… Свет только… И в этой яме только поблескивают очки у людей и еще бинокли. И вот это чувство поблескивающей, дышащей ямы я очень хорошо помню и до сих пор.

Но самое удивительное, что я запомнил, – это, конечно, разговоры. Гримерные соединяла большая комната с зеркалом. Вот здесь все и собирались. Там собирались все: и Владислав Игнатьевич Стржельчик, и молодой Кирилл Лавров, и молодой Юрский, и замечательный Полицеймако – немолодой, очень солидный, очень уважаемый Полицеймако. Гениальные актеры, гениальные люди! И вот они собирались и разговаривали перед спектаклем, но это был какой-то совершенно непонятный оазис великого артистизма. Они рассказывали такие истории! Я там сидел открыв рот и, забившись в угол, слушал, чего они друг другу говорят и на каком языке они разговаривают. Нужно сказать, что практически отсутствовала ненормативная лексика, разговаривали вроде как на русском языке, но на каком-то удивительно превосходном, артистичном русском языке, который я слушал, слушал и слушал… И самый такой тихий и незаметный, самый запоминающийся рассказчик был Иннокентий Михайлович Смоктуновский, который в «Далях неоглядных» не участвовал, но иногда заходил по каким-то делам в театр. И он тоже там сидел на каком-то стуле и тоже чего-нибудь рассказывал из своей жизни или из жизни окружающих. Рассказывал очень тихо. Очень тихо, но все затихали и слушали его.