Геннадий Прашкевич - Перечитывая Уэллса

Геннадий Прашкевич

Перечитывая Уэллса

© Прашкевич Г. М., 2015

© ООО «Литературный Совет», 2015

Наша истинная национальность – человечество.

Вступление (происхождение, детство, юность)

Я человек, я посредине мира,За мною мириады инфузорий,Передо мною мириады звезд.Я между ними лег во весь свой рост —Два берега связующие море,Два космоса соединивший мост.

Открытие мира

1

Герберт Джордж Уэллс родился 21 сентября 1866 года в маленьком английском городке Бромли (графство Кент). Все достопримечательности Бромли того времени сводились к небольшому рынку и старой церкви, выстроенной в готическом стиле, да к минеральному источнику, известному под именем колодца святого Власия Севастийского, или, как именуют его сами англичане, святого Блэза. Газовые фонари, вымощенные камнем улочки, продуктовые фургоны. На козлах кэбов красовались извозчики в высоких цилиндрах, громыхали по камням конные омнибусы. Благословенное царствование королевы Виктории длилось с 1837 года (по 1901 год) – всё вокруг казалось прочным, построенным на века, ничто не предвещало никаких катастроф.

Британцы и вообще-то самодостаточны, а провинциальные британцы – самодостаточны стопроцентно. Слухи с континента мало кого волновали. А ведь всего лишь за четыре года до рождения Уэллса (разумеется, без какой бы то ни было связи между этими событиями) премьер-министром Пруссии стал Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк (Шёнхаузен) – «железный канцлер», объединивший наконец Германию, сделавший ее мощной индустриальной державой. Греки изгнали ненавистного им короля Оттона, в России отменили телесные наказания, в США вступил в действие закон об освобождении рабов. Множество крупных и мелких событий перекраивали карту мира. Ну кто сегодня помнит Австро-Венгерскую империю, занимавшую огромную часть Европы, или Болгарию, имевшую прямой выход на Средиземное море, или захватывающие подробности Польского восстания? Время летит неумолимо, его бег стремителен. Всего за год до рождения Уэллса был убит Авраам Линкольн, шестнадцатый президент США, окончательно покончивший с рабством, вспыхнуло восстание фениев в Ирландии, американцы купили у России Аляску и Алеутские острова, Канада была объявлена доминионом Великобритании…

И все такое прочее, как говорил один известный поэт.

Не меньше, чем политические события, потрясали и меняли мир научные открытия и технические новшества. Монах Грегор Мендель открыл законы наследственности. Чарльз Дарвин и его сторонники разработали теорию эволюции. В физике и химии произошли поистине революционные изменения. В год рождения Уэллса был проложен первый телеграфный кабель через Атлантический океан между Англией и США, а Роберт Уайтхед изобрел самодвижущиеся подводные мины (торпеды); был закончен Суэцкий канал, соединивший Средиземное и Красное моря. Мир жадно вбирал, мир жадно использовал многочисленные открытия химиков, физиков, биологов. Профессия инженера становилась все более престижной, не случайно откликающийся на все проявления прогресса Редьярд Киплинг пропел осанну паровозам в великолепной книге «Дни работ». Чайные клиперы ставили рекорд за рекордом, в считаные сутки пересекая океан, первые авиаторы неуклюже взлетали в воздух. Менялся быт, менялась литература. Сказки о драконах и спящих принцессах приелись даже в Бромли. Понятно, что инерция общества велика: во все времена основную массу литературы занимали сказания все о тех же принцессах и драконах, под какими бы личинами все это ни скрывалось (сегодняшние фэнтези – это всё тот же порядочно залежалый товар), – но мир мощно требовал обновления. К тому же мир всегда нуждается в деятелях, умеющих объяснять непривычные новшества. На материке таким человеком стал Жюль Верн. Он понятно и увлекательно объяснял пораженным обывателям, что наша планета велика, что белые пятна с географических карт не так-то просто стереть, но и остановить этот процесс уже невозможно. Познанию мира, указывал он, часто помогают не только романтики вроде Жака Паганеля, секретаря Парижского географического общества, но и люди, откровенно делающие политику, скажем, такие, как индиец капитан Немо или благородный мадьяр граф Матияш Шандор…

2

Сохранилась фотография Уэллса, сделанная в 1869 году: рядом с Фрэнком, старшим братом (это он впоследствии подсказал брату идею романа «Война миров»), сидит в креслице маленький Герберт. Он в платьице, в отличие от мальчишеского костюмчика Фрэнка (в книгах о великих людях XIX века часто можно видеть подобные фотографии). А вот еще одна: нагловатый рыжеусый джентльмен в котелке, чрезвычайно обыденный на вид. Трудно соотнести эти фотографии с образом автора «семи знаменитых романов», скажем, с той же «Войной миров» – кстати, первым попавшим когда-то мне в руки. Томик был иллюстрирован поистине чудесными иллюстрациями художника Альвэм-Коррэа. Книгу эту можно перелистать, подготавливая себя к чтению, дивясь необычным подписям.

«Астроном Ловелл заметил поток раскаленных газов…»

На черно-белой иллюстрации изображалась загадочная планета Марс, густо иссеченная каналами, отмеченная загадочной огненной вспышкой.

«Цилиндр имел вид вкопанного в землю старого газометра…»

Сочетание упавшего с неба цилиндра и какого-то неизвестного мне старого газометра странно волновало.

«Марсианин держал генератор теплового луча…»

Взбесившийся треножник в металлической шляпе, похожей на шляпы китайских кули, нёсся в сторону уткнувшегося в берег колесного парохода.

«Дома стали казаться призраками, глядящими на меня тысячами очей…»

Мертвый Лондон, тщательно и не раз описанный Уэллсом. Странное ощущение непреходящего ужаса и восхищения.

И все же одна из последних иллюстраций излучала истинный оптимизм.

«Осмотр машин, оставленных марсианами, дал замечательные результаты…»

Сохранились и другие фотографии молодого Уэллса. Вот он в Нормальной школе Южного Кенсингтона – с человечьим черепом в правой руке, а левую руку положил на скелет человекообразной обезьяны. А вот 1895 год – задумчивый усатый молодой человек в домашней куртке, с пером в руке…

Да, с пером! И с листками рукописи!

«Человек творческого труда – это не обычное существо, он не может и не испытывает ни малейшего желания жить как все нормальные люди. Он хочет вести жизнь необычную». Так позже написал сам Уэллс в своей замечательной книге «Опыт автобиографии». Подзаголовок книги звучал непривычно: «Открытия и заключения одного вполне заурядного ума (начиная с 1866 года)». Мне явственно слышится в этом отзвук превозносимого Уэллсом Чарльза Дарвина («Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение избранных пород в борьбе за существование»). На собственном примере Уэллс попытался показать, как развивается отдельный человек – в обществе. В своих книгах, кстати, он выделил множество отдельных видов человека, которые, по его мнению, живут среди нас, часто никак не способствуя процветанию человечества, и даже напротив, ограничивая его развитие, его свободу. А ведь для того, чтобы мыслить, развиваться и познавать мир, нужна свобода.

Уэллс всю жизнь добивался свободы.

И, несомненно, достиг в этом больших успехов.

«Чем дольше я живу, – писал он, – тем более проясняется и год от года крепнет во мне желание стать выше элементарных житейских потребностей, сосредоточиться по возможности на чем-то главном… И в этом я вижу не только основную линию моего жизненного поведения, желание найти выход из собственных затруднений, но и ключ к преодолению препятствий, стоящих на пути большинства ученых, философов, художников и вообще всех творческих людей, мужчин и женщин, погребенных под грузом повседневности. Подобно доисторическим амфибиям, мы все, можно сказать, пытаемся выбраться на воздух из воды, где доселе обретались, научиться дышать по-новому, освободиться от всего общепринятого, ранее не подвергавшегося сомнению».

И далее: «Жить без надежды продолжить дело, для которого, думаю, я предназначен, мне представляется в высшей степени бессмысленным. Не хочу сказать, что повседневность, которая в свое время казалась мне бесконечно интересной, все эти сшибки и борьба индивидуальностей, музыка и красота, путешествия и встречи с людьми, новые земли и необычные зрелища, работа ради успеха и игра ради игры, и юмор, и радость выздоровления, привычные удовольствия и среди них самое ощутимое – удовольствие потешить свое тщеславие, безвозвратно канули в Лету. Во мне по-прежнему живет чувство благодарности за все, что дает нам жизнь. Но я уже сполна насладился этим и жить во имя получения бо́льших благ отказываюсь».