Александр Ливергант - Киплинг

Ливергант А. Я. Киплинг

Введение

Даже те, кто никогда не читал или подзабыл классику, русскую и зарубежную, живо откликнутся на такие азбучные цитаты, как «Все смешалось в доме Облонских», «Человек — это звучит гордо» или «Быть или не быть?».

Редьярд Киплинг — которого сегодня если и читают, то разве что в детстве (удел многих, со временем «молодеющих» классиков), если и помнят, то «Книгу джунглей» и «Просто сказки», если и цитируют, то Багиру и Рикки-Тикки-Тави, а не Кима, полицейского Стрикленда или художника Дика Хелдера, — пополнил эту коллекцию такими хрестоматийными словосочетаниями, как «закон джунглей» или «бремя белого человека». Такими поэтическими строками, как «Запад есть Запад, Восток есть Восток» или «Наполни смыслом каждое мгновенье, часов и дней неумолимый бег…».

Слава «барда Британской империи», который, по словам его друга и вечного оппонента Герберта Уэллса, «поразительно подчинил нас себе… вбил нам в головы звенящие и неотступные строки, заставил многих… подражать себе… дал особенную окраску нашему повседневному языку», была столь же фомкой, сколь и недолговечной. В 90-е годы позапрошлого века «туземнорожденный» Киплинг единодушно считался первым писателем Англии, однако до конца столетия все главное было уже им создано. После Первой мировой войны писатель сначала отошел в тень, а затем, еще при жизни, был прочно забыт и вписан в пантеон почитаемых, но не читаемых классиков. По словам крупнейшего англоязычного поэта XX века Томаса Стернза Элиота, вновь, уже перед самым началом Второй мировой войны, открывшего киплинговскую поэзию, Киплинг еще при жизни стал «забытой знаменитостью», «лауреатом без лавров».

Похороны первого английского нобелиата в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства были столь же торжественны, сколь и немноголюдны, и в этом не было ничего удивительного: Киплинг-поэт, Киплинг-властитель дум был, по существу, похоронен несколькими десятилетиями ранее. Но довольно скоро выяснилось, что его творчество затронуло умы и сердца британских — и не только британских — читателей куда глубже, чем хотелось бы его хулителям. «На протяжении пяти литературных поколений, — писал о нем Джордж Оруэлл, отнюдь не разделявший политических воззрений автора „Книг джунглей“ и „Кима“, — всякий просвещенный человек презирал Киплинга, но, в конце концов, девять десятых этих просвещенных людей оказались забыты, Киплинг же по-прежнему с нами». А презирали Киплинга не только за реакционные политические взгляды, но еще и потому, что забыли про его поэтическую «Просьбу»: «Расспрашивайте про меня лишь у моих же книг[1]». Для писателя — а Киплинг, не будем этого забывать, был прежде всего писателем, — такая просьба вполне оправданна.

Глава первая ДВА ДЕТСТВА

Из церкви Сент-Мэри Эбботс в Кенсингтоне молодые отправились не на свадебный ужин вместе с гостями, а на пароход, отбывавший в Бомбей. Свадьбу праздновали без них.

Без Джона Локвуда Киплинга, художника-иллюстратора, скульптора, архитектора, искусствоведа, дельного и энергичного администратора, отлично справившегося с должностью директора музеев и художественных школ в Бомбее и в Лахоре, и, вдобавок, способного литератора, тонкого стилиста, про которого его знаменитый сын сказал как-то, что отец владеет пером лучше, чем он сам.

И без Алисы Киплинг, урожденной Макдональд, родившейся в том же 1837 году, что и ее избранник, но происходившей из семьи более культурной и образованной, с куда большими связями, стоявшей на общественной лестнице выше Киплингов.

Прадед писателя по отцовской линии Джон Киплинг был простым йоркширским фермером, а дед, один из шестерых его детей, преподобный Джозеф Киплинг — методистским священником. 6 июля 1837 года у него и у его жены, дочери мажордома лорда Малгрейва Франсес Локвуд, родился первенец Джон Локвуд. Семейство преподобного Джозефа Киплинга часто переезжало, по долгу службы главы семьи, с места на место, и мальчика определили в почтенную, с традициями методистскую школу Вудхаус-Гроув под Лидсом. В 1851 году тринадцатилетний Джон Локвуд отправился с классом на экскурсионном поезде в Лондон, на Всемирную выставку в Гайд-парке, и поездка эта оказалась в его жизни решающей. Прошло всего несколько лет, а молодой человек уже подвизался скульптором на строительстве Музея Южного Кенсингтона (теперь — Виктории и Альберта), о чем, между прочим, свидетельствует его портрет на стенной росписи, для которой он позировал собственной персоной.

В 1859 году в жизни Джона Локвуда, работавшего в то время в Берслеме в гончарной мастерской и дававшего для заработка уроки французского (в Вудхаус-Гроув языкам, как, впрочем, и другим предметам, учили на совесть), происходит еще одно памятное событие: он сходится со своим сверстником, священником, преподобным Фредериком Макдональдом, и весной 1863 года на пикнике на озере Редьярд в Стаффордшире знакомится с его сестрой и своей будущей женой Алисой, которая была старше его — впрочем, всего на несколько недель.

В жилах Макдональдов текла кельтская (шотландская, ирландская и валлийская) кровь. Дед и отец Алисы, двух ее братьев и четырех сестер были, как и отец ее мужа, священниками-методистами. Отец, преподобный Джордж Макдональд, как и его будущий зять, получил образование в Вудхаус-Гроув. В пятидесятые годы методистская «охота к перемене мест» приводит Джорджа Макдональда в Бирмингем, а его старшего сына — в тамошнюю художественную школу короля Эдуарда, где непререкаемым авторитетом пользуется самый одаренный из учащихся — будущий знаменитый художник-прерафаэлит Эдвард Бёрн-Джонс. Когда спустя несколько лет Бёрн-Джонс переехал в столицу, в его лондонскую мастерскую, которую он снимал на паях с другой знаменитостью и тоже прерафаэлитом Уильямом Моррисом, наведывались и бывший его соученик Генри, и младший брат Фредерик, и любимица семьи Макдональдов, старшая сестра Джорджина. В 1860 году Джорджина вышла замуж за Бёрн-Джонса, и спустя четыре года уже обремененные семейством молодые люди переехали в Фулхэм, в большой старинный особняк на Норт-Энд-роуд, именуемый Грейндж (мыза, ферма). Этому-то особняку, где некогда живал знаменитый автор «Памелы» и «Клариссы» Сэмюэл Ричардсон, и предстояло на три с лишним десятилетия стать местом встречи многочисленного и дружного семейства Макдональдов. Здесь родители развлекали детей, а дети родителей. Здесь принято было играть с детьми под Рождество в магический фонарь и «изюминку на спиртовке», учить их рисовать и писать стихи, читать им книги и рассказывать невероятные истории. В нелегкие семидесятые, когда юный Редьярд Киплинг был оторван от родителей и жил «в людях», Грейндж, Бёрн-Джонсы, дядя Топси, как дети звали У. Морриса, старшие и младшие кузены и кузины станут для него отдушиной и подспорьем, праздником, который, увы, был с ним далеко не всегда.