Фемида "особого совещания" - Иосиф Шадыро Страница 13

Во время проверки перебросился несколькими фразами с Луневой. Она ра­ботает в Печоре, в железнодорожной поликлинике. Я похвалился, что имею пропуск и иногда бываю в Печоре. Таня пригласила меня заходить в поликлинику, где можно будет спокойно поговорить. Рассказала, что в 4-м лазарете находится дочь Тухачевского. Она с этапом прибыла на швейкомбинат, а оттуда попала в госпиталь. Осуждена на 10 лет, как член семьи врага народа.

После этой короткой встречи у меня появилась радость и надежда. Про себя я решил, что сделаю все, чтобы быть с этим человеком вместе.

Вскоре по селектору был зачитан приказ о результатах проверки и распреде­лении призовых мест. 1-е место занял наш лазарет, 2-е — лазарет № 4, на 3-м оказался лазарет № 1. Все были довольны. Елена Николаевна Сурина всех по­благодарила, и эта ее человеческая благодарность была мне очень дорога. Хоте­лось работать еще лучше.

Таня. Сын

Шло время. Осталось 2 года из 10-летнего срока, который назначило мне «особое совещание» НКВД. Что это за «особое совещание», почему оно возникло и кто дал ему право распоряжаться судьбами десятков, а может, и сотен тысяч, да еще с такой жестокостью и бесчеловечностью? С 1937 по 1945 годы я написал свыше 30 жалоб в самые разные инстанции и ни разу не получил ответа.

Меня отвергла страна, отреклась от меня. Она назвала меня врагом. За что? За то, что рисковал жизнью ради того, чтобы помочь ей, чтобы жить с ее народом, делить его радости и горести...

С получением пропуска стало морально легче переносить свое заключение. Выходя за зону, иногда даже забывал, что я «зэк». Все время мечтал получить командировку в Печору и встретиться с Таней Луневой. Ее теплое отношение ко мне вселяло надежду и оптимизм. Только бы увидеть ее, посмотреть в ее голубые глаза, перекинуться словечком...

Судьбе угодно было осуществить мою мечту. Главному врачу пришел наряд на меня для отправки в центральную пекарню, где я должен был поработать техноруком. Срок командировки — 10 суток.

Пассажирским поездом Кожва — Печора я поехал в Козловое. Ночей в это время на севере не бывает, круглые сутки светло. Прямо с поезда пошел на пекарню, которая находилась недалеко от станции. Мельком ознакомившись с по­ложением дел, отправился в зону, где должен был стать на довольствие и ночлег. На вахте меня отправили в барак к поварам. Здесь я увидел своего друга Сашу Шумяленко. Встреча была неожиданной, радостной. Начались расспросы, уго­щение едой. Саша шутя называл меня «вольняшкой» — словцо, которым в лагере называли вольнонаемных. Подумать только, без конвоя разъезжает по Коми АССР!.. Почти всю ночь мы проговорили, и только к утру я заснул. После завтрака пошел к начальнику лазарета, главврачу Власовой Валентине Александровне. Встретила приветливо, слушала с большим вниманием, ведь она знала меня как старого шефа кухни. Я передал Валентине Александровне письмо от начальника ЧОС (часть общего снабжения), в котором предписывалось руководству лазарета оказание мне всяческого содействия. Тут же было собрано совещание работников пекарни, где мы сообща наметили план работы. Вскоре из города Печоры приехала смена пекарей, и работа пошла полным ходом. Каждый день с пекарни лазарета № 4, со ст. Козловое, мы стали отправлять в Печору тонну хлеба.

Незадолго до моего отъезда Саша Шумяленко пригласил на обед дочку мар­шала Тухачевского. Это была совсем молоденькая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Очень похожая на отца, лицо которого я знал по фотографиям. Приветливая, словоохотливая, хотя о своей семье ничего не говорила. Рассказы­вала о народной артистке Руслановой, осужденной на 25 лет за какую-то политическую контрабанду. Теперь она еще здесь, на Крайнем Севере. Выступает с концертами по лагерям. Как-то должна была выступить на колонне, где находи­лась дочь Тухачевского. В клубе собрались одни «вольняшки» со своими семьями. Долго не открывался занавес, наконец, вышла Русланова и заявила, что петь не будет до тех пор, пока не увидит «своего зрителя». И только после того как все «вольняшки» покинули зал, а их места заняли «зэки», начался концерт...

Настал день отъезда. Простившись с Сашей, пошел на станцию. Дождался поезда, вошел в вагон и — просто чудо! — в другом конце вагона увидел Таню. Увидев друг друга, мы даже растерялись и некоторое время лишь удивленно смотрели друг на друга и молчали. Наконец, я сел напротив, и мы стали тихо разговаривать. Она — вольная, я — заключенный, «враг народа». Два простых чело­века, симпатизирующих друг другу. Таня сказала, что возвращается из коман­дировки в Абиз. За разговорами время пролетело быстро. Приехали в Печору.

На прощание Таня пригласила заходить в поликлинику. Я был на седьмом небе...

Вернувшись на свою пекарню, занялся привычными делами.

Возчиком у нас работал степенный мужчина примерно моих лет. Звали его Василём. Мы сдружились. Освободившись по амнистии, он не поехал домой, а, встретив женщину, построил небольшую рубленую хату и жил, как мне казалось, счастливо. Глядя на него, я также часто задумывался о своей дальнейшей жизни. До освобождения оставалось менее двух лет. Что буду делать дальше? Мне уже почти 35. Медичка Таня Лунева очень мне нравилась, но что с этого: она вольная, в любое время может выйти замуж и уехать...

Печора на моих глазах стала неузнаваемой. Построено много жилых домов, депо, железнодорожная станция, красивый Дом культуры. И все — руками заклю­ченных, за горбушку. А сколько безвинных людей навсегда осталось в холодных недрах печорской земли? Все шло по страшной лагерной поговорке: кто слабый — тот загнется, кто сильный — тот вернется...

1 Мая 1946 года на Печоре был еще морозный день — градусов около пят­надцати. Я решил зайти в вольную столовую и покушать по-праздничному. Уселся за столик и вдруг увидел вошедшую Таню: она здесь столовалась. На ходу поздоровалась, взяла первое и принесла на стол ко мне. Затем, оглядываясь по сторонам, взяла остальное, и мы стали вместе обедать. В столовой собралось много народу, некоторые были по-праздничному навеселе. Озираясь по сторонам, боясь быть замеченными кем-нибудь из опергруппы, мы тихо беседовали. Реши­ли даже сходить в кино. Хоть это было опасно, мы рискнули. К счастью, все обо­шлось, и после кино мы еще гуляли, стараясь избегать тех мест, где ходила опергруппа. Провести Таню до дома я уже не рискнул, договорились встретиться завтра возле пекарни. Попадись мы на глаза патрулю, я мог лишиться пропуска, а ей, по закону НКВД, грозило 5 лет тюрьмы — за связь с заключенным.

Назавтра зашел на пекарню, отдал