Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев Страница 14

Татьяна Фёдоровна промолчала.

До обеда день был чудесный, но к вечеру поползли тучи и разразилась страшная гроза. Ветер ломал деревья. Дождь сильными струями хлестал по окнам. И тут с Оки раздались крики:

– Тонут! Помогите! Тонут!

– Господи, спаси его, батюшка Николай Угодник! – вырвалось у Татьяны Фёдоровны, и она побежала к реке.

Вернулась успокоенная: на переправе сорвался с тросов паром, но людей на нём не было. Сергей пришёл домой поздно ночью и через день-два отразил свои приключения в следующих поэтических строках:

Не напрасно дули ветры,

Не напрасно шла гроза.

Кто-то тайный тихим светом

Напоил мои глаза.

С чьей-то ласковости вешней

Отгрустил я в синей мгле

О прекрасной, но нездешней,

Неразгаданной земле…

В творческом плане ветры дули в благоприятном направлении. 19–20 июня Есенин написал небольшую поэму «Отчарь», а в последующие дни – стихотворения «О Русь, взмахни крылами…», «Певущий зов» и «Товарищ».

Весной следующего года Сергей Александрович опять был в родном селе. Приехал в неурочное время – мужики делили барское владение. Есенину удалось удержать односельчан от крайностей. Совсем некстати он заболел. В Москву возвращался вместе с Кашиной. С неделю провалялся в её московской квартире. После выздоровления посвятил Лидии Ивановне стихотворение «Зелёная причёска», а события в Константинове отразил в своей лучшей поэме «Анна Снегина».

Поэма была написана прямо-таки молниеносно, но обдумывал её поэт не один день и не один месяц. Воспоминания о былом всколыхнули в памяти годы юности с прекрасной девушкой в белом и вызвали к жизни ещё один лирический шедевр:

Не у всякого есть свой близкий,

Но она мне как песня была…

Последний раз Есенин и Кашина виделись в сентябре 1923 года, после возвращения Сергея Александровича из-за границы. Их встреча проходила в кафе «Стойло Пегаса». Её невольной свидетельницей стала Надя Вольпин.

«Прихожу, как условились, – вспоминала она. – Останавливаюсь в дверях. Он стоит под самой эстрадой с незнакомой мне женщиной. С виду ей изрядно за тридцать, ближе к сорока. Несомненно провинциалка. По общему облику – сельская учительница. Тускло-русые волосы приспущены на лоб и уши. Лицо чуть скуластое, волевое. Нос с горбинкой, не восточный, а чисто славянский. Рот, пожалуй, средний. Повыше меня, но значительно ниже собеседника. Так что говорит она с ним, несколько вскинув голову. Чем-то крайне недовольна.

Слов я издалека не слышу, но тон сердитой отповеди. Почти злобы. На чём-то настаивает. Требует. Есенин с видом спокойной скуки всё от себя отстраняет. Уверенно и непреложно. Мне неловко: точно я случайно подглядела сцену между любовниками.

Л. Кашина

Есенин подаёт мне знак подождать. Но с гостьей не знакомит. Женщина удалилась, бросив: “Ну что ж! Я ухожу!” Даже не кивнула на прощанье.

– Кто такая?

– Так, одна… из наших мест.

– Землячка?

– Ну да.

И у меня мелькнуло имя: Лидия Кашина!»

…Да, расставание с бывшей музой было весьма прозаично и очень далеко от тех вдохновенных чувств, которые были навеяны поэту воспоминаниями былого при работе над поэмой «Анна Снегина»:

Иду я разросшимся садом,

Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам

Состарившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: «Нет!»

Далёкие, милые были.

Тот образ во мне не угас…

Стихотворения, связанные с Л.И. Кашиной

Не напрасно дули ветры…

Не напрасно дули ветры,

Не напрасно шла гроза.

Кто-то тайный тихим светом

Напоил мои глаза.

С чьей-то ласковости вешней

Отгрустил я в синей мгле

О прекрасной, но нездешней,

Неразгаданной земле.

Не гнетёт немая млечность,

Не тревожит звёздный страх.

Полюбил я мир и вечность,

Как родительский очаг.

Всё в них благостно и свято,

Всё тревожное светло.

Плещет рдяный мак заката

На озёрное стекло.

И невольно в море хлеба

Рвётся образ с языка:

Отелившееся небо

Лижет красного телка.

1917

Зелёная причёска

Л.И. Кашиной

Зелёная причёска,

Девическая грудь,

О тонкая берёзка,

Что загляделась в пруд?

Что шепчет тебе ветер?

О чём звенит песок?

Иль хочешь в косы-ветви

Ты лунный гребешок?

Открой, открой мне тайну

Твоих древесных дум,

Я полюбил печальный

Твой предосенний шум.

И мне в ответ берёзка:

«О любопытный друг,

Сегодня ночью звёздной

Здесь слёзы лил пастух.

Луна стелила тени,

Сияли зеленя.

За голые колени

Он обнимал меня.

И так, вдохнувши глубко,

Сказал под звон ветвей:

“Прощай, моя голубка,

До новых журавлей”».

1918

Сукин сын

Снова выплыли годы из мрака

И шумят, как ромашковый луг.

Мне припомнилась нынче собака,

Что была моей юности друг.

Нынче юность моя отшумела,

Как подгнивший под окнами клён,

Но припомнил я девушку в белом,

Для которой был пёс почтальон.

Не у всякого есть свой близкий,

Но она мне как песня была,

Потому что мои записки

Из ошейника пса не брала.

Никогда она их не читала,

И мой почерк ей был незнаком,

Но о чём-то подолгу мечтала

У калины за жёлтым прудом.

Я страдал… Я хотел ответа…

Не дождался… уехал… И вот

Через годы… известным поэтом

Снова здесь, у родимых ворот.

Та собака давно околела,

Но в ту ж масть, что с отливом в синь,

С лаем ливисто ошалелым

Меня встрел молодой её сын.

Мать честная! И как же схожи!

Снова