Николай Лебедев - Октябрьский детектив. К 100-летию революции Страница 21

Перед самым совещанием Всероссийский торгово-промышленный съезд собрал съехавшихся со всей матушки Руси толстосумов всех видов: Тит Титычей в поддевках и московскую передовую промышленную знать с прямым английским пробором. Под истошный вой негодования, звериный рык своих друзей и единомышленников Рябушинский говорил о том, какие тяжелые чувства его волнуют. “Густой сумрак навис над русской землей! Временное правительство — пустое место, за спиной которого стоит шайка политических шарлатанов”. Бурными аплодисментами приветствовали собравшиеся выпад Рябушинского против Советов. “Советские лжеучителя направляют страну на путь гибели! Всего не хватает! Рабочие требуют себе первого места в государстве, но они даже не могут сохранить производительность труда на прежнем уровне; фабрики стали давать от 20 до 30 % того, что они давали до революции. О каком же первом месте в государстве может говорить такой класс (“Правильно!” — вопили заводчики)? Только костлявая рука голода образумит народ! Люди торговые! Спасайте землю русскую!”.

Но современные Минины совершенно не собирались жертвовать своими кошельками для спасения родины; они искали “Бову королевича”, который бы разгромил революцию. И этот “народный герой” ясно намечался — это был генерал Корнилов. Ему были отпущены кредиты на организацию “ударников”; его имя прославляли, ему обещали поддержку. От имени капиталистов к нему ездили гонцы. Аладьина командировали для освещения дел внешней политики. Завойко готовился расправиться с революцией в министерстве внутренних дел. Совет казачьих войск тоже присоединил свой голос к “реву” именитых торговых людей. Казачья верхушка начала дрожать от страха перед иногородними. Казаки, представленные на съезде казачества, постановили считать Корнилова несменяемым. Союз офицеров под бурю аплодисментов присоединился к этому требованию. Корнилов становился знаменем, вокруг которого собиралась вся махровая контрреволюция. Союз офицеров и казачество пошли дальше. Они постановили, что в случае смены Корнилова они призовут всех офицеров, все казачество и всех георгиевских кавалеров выступить с оружием в руках на его защиту»[55].

Первую пробу сил мятежники хотели устроить по приезде Корнилова в Москву на проходившем с 25 по 28 августа Государственном совещании. На его встречу собрались все «сливки» общества, включая Союз офицеров и Союз георгиевских кавалеров. Звучала бравурная музыка, под ноги «героя дня» летели цветы, и все это покрывалось многоголосым «ура». И вдруг уже настроившийся на полный триумф Лавр Георгиевич попал под холодный душ. При встрече на вокзале командующий округом генерал Верховский после своего официального рапорта неожиданно предупреждает Корнилова, что у него в казармах Москвы стоит под ружьем 15 тысяч солдат-фронтовиков, руководимых надежными офицерами, а в запасе до 400 тысяч человек рабочих Москвы. При малейшей попытке переворота он даст приказ войскам, а Совет бросит на улицу массы рабочих, и от всей возможной затеи не останется и следа.

Читатель, оцени глубину того, что происходило тогда на просторах матушки России, если русский боевой офицер, дворянин, занимающий высокий военный пост, вдруг напрямик угрожает своему начальнику в лице Верховного Главнокомандующего.

Но это еще не все. Уже в июльских днях чувствовались опытные руки генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Михайловича Потапова и генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта генерал-майора Александра Александровича Самойло. Они и подчиненные им офицеры сумели произвести анализ соотношения сил Временного правительства и большевиков, их взаимное размещение и прямо высказали Сталину: мол, ребята, немедленно сворачивайте восстание. В настоящий момент ваше дело проигрышно из-за нехватки сил в целом по стране и стихийности вашего движения. К тому же готовится военный путч, а это значит, что ваш противник, не как вы, мобилизован. Вот после его разгрома, в ходе которого уже вы сами мобилизуетесь, победа будет за вами.

Развязка

В середине апреля 1917 года на Западном фронте во Франции началась Сен-Картенская операция англо-французских войск, получившая впоследствии название «бойня Невеля». К середине мая, к моменту выхода из Временного правительства главных англофилов Милюкова и Гучкова, начатое наступление окончательно заглохло, и до глубокой осени союзники активных действий больше не предпринимали. Без сомнений, за спиной России состоялся англо-германский сговор. Ее, выбивающуюся из-под их контроля, британцы решили просто отдать на растерзание немцам и диктатору Корнилову. Деникин вспоминает:

«Нужно заметить, что общественное мнение союзных стран и их правительств, вначале чрезвычайно благожелательно настроенных к Керенскому, после июльского разгрома армии резко изменилось. И посланный правительством для ревизии наших заграничных дипломатических миссий Сватиков имел полное основание суммировать свои впечатления следующими словами доклада: “Союзники смотрят с тревогой на то, что творится в России. Вся западная Европа — с Корниловым, и ее пресса не перестает твердить: довольно слов, пора приступить к делу”. Еще более определенные и вполне доброжелательные отношения сохранили к Верховному иностранные военные представители. Многие из них представлялись в эти дни Корнилову, принося ему уверения в своем почитании и искренние пожелания успеха; в особенности в трогательной форме это делал британский представитель. Слова и чувства. Реально они проявились только в декларации, врученной 28 августа Терещенко Бьюкененом в качестве старейшины дипломатического корпуса. В ней в изысканной дипломатической форме послы единодушно заявляли, что “в интересах гуманности и в желании устранить непоправимые действия они предлагают свои добрые услуги (посредников) в единственном стремлении служить интересам России и делу союзников”»[56].

Удивительно, что Деникин, в желании обелить Корнилова (заодно и себя лично) скрупулезно описавший личные и интимнейшие переговоры многих участников событий, предшествующих мятежу, не удосужился отметить одно событие. А именно — оставление 12-й армией Рижского плацдарма и самой Риги 19 августа по личному приказу Главнокомандующего генерала Корнилова, жаждавшего открыть дорогу немцам на Петроград. О том, чтобы сдать Ригу, он открыто угрожал еще на Государственном совещании в Москве 13 августа.

26 августа, когда последние русские подразделения покидали город, князь Львов передал Керенскому от Корнилова ультиматум: