Помещик Пушкин - Павел Алексеевич Щеголев Страница 21

И мрачный памятник они

Фонтаном слез [уже] [его] его назвали

пушкинский заключительный знак. Тут, очевидно, и в этой первоначальной редакции заканчивалась чисто повествовательная, историческая часть поэмы. Что же следовало дальше? На об. 25-го листа находим новую редакцию стихов 482–492, уже набросанных, как мы видели, на об. 24-го листа, а на л. 26 Пушкин продолжал поэму. Сообщив на л. 25, что преданье старины узнали младые девы, поэт в последующем хотел сказать, как дошло до него это преданье. На л. 26 читаем следующие зачеркнутые строки и слова —

         Когда     оне     поведали

Я видел памятник печальной

давно минувшее преданье Когда рассказали мне

давно Когда мне      поведали

                    плачевное

   Мне стало грустно ум

        сердцем

   Я тогда я — приуныл

   И на минуту позабыл

безумных пиров и дружбы оргий ликованье.

Не зачеркнуты в этом наброске только слова, набранные курсивом. Среди этих вариантов обращает внимание: — «оне (т. е. младые девы) поведали, рассказали преданье». Но тут же Пушкин дает набросок в исправленной версии и отчасти с новым содержанием:

Мой друг я кончил свой рассказ (1)

Он кончен верный мой рассказ (2)

Исполнил я [твое] друзей желанье

[Ты мне поведал] давно я слышал в I раз

Сие печальное преданье.

Мы видим, что именно эту версию, предназначенную сначала для эпилога, Пушкин развивал в отрывке, получившем впоследствии значение вступления. Здесь в тетради 2366 не получил развития намек на обстоятельства шумной петербургской жизни, и поэт продолжал на об. 26-го листа:

Но бросив       наконец

Надолго север покидая

Я посетил Бахчисарая

[Забытый славою]

    [забвенью преданный]

В забвеньи дремлющий дворец

В забвеньи [тлеющий] дворец.

Черновик на листе 262 захватывает ст. 505–515, а лист 27 — ст. 516–526, наконец, и лист 27 об. — ст. 527–530. Стихи 531–532 набросаны дважды. В первый раз —

Но [нрзб.] — не тем

в то время сердце полно было…

[Я вкруг себя смотрел] [бродил уныло]

а второй раз в таком виде —

[Все изменилось] [Но и

[В то]

                я думал о другом

[Другие]       [занимали]

Иные думы волновали

[Лишь мне известные] мечты

[Меня глубоко занимали — ]

Таким образом, стихи 531–532 получали развитие, следов которого печатный текст не сохранил, но, к сожалению, черновая рукопись не сохранила продолжения, ибо как раз следующий за 27-м лист вырван. Об этом красноречиво свидетельствует оставшийся у корешка тетради кусочек листа. Тут, очевидно, шел «любовный бред»; идущий за клочком оборванного листа нынешний 28-й лист сохранил его продолжение в следующем виде. Даем полную транскрипцию:

л. 28

Или — но кто поймет меня

[Надеж (?)] Печали [Мечтанья] желанья

                      [страданья]

И безнадежные страданья

         [пленительный]

         [Или таинственный] предмет

[Или] [Но] [полно] — их уж нет

Во глубине души остылой

         [иль нрзб. нрзб. нрзб.]

         [любви] [унылой]

Иль только сладостный предмет

Любви таинственной унылой —

[нрзб.] Тогда… но полно! вас уж

      [нрзб.] Мечты [нрзб.] [безумный]

   [Мечты безумн]    [юных]

             [нрзб.]

Во глубине души остылой

[Не тлеет ваш] [безумный]

                    [след]

л. 28 об.

     Мечтатель! полно! Перестань

[Забудь]    [Забыть]    [мук] напрасной

[Пора]    [Тебя никто не понимает]

         Не пробуждай тоски

[Забу]

         [Иль мало ты]

               [мечтам]    [тоске]

         [Принес] [любви] [пр]    [о]

[Слепой] [любви], [т]        нещастной,

      [Платил безумства] [дань]

[безумных] — [мечте] [безумной] любви

    [слез]

       Заплачена тобою дань

слепой

       [Тебя никто не понимает]

            [доволен будь] —

                  раб послушный

            [нрзб.] поэту

                  [малодушной]

       Опомнись! — долго л[и]ь [в упоен]

[в унынье] [Неволи]

       Тебе            цепь лобзать

            [в свете]    с      [музою]

       [И в мире] [И]    [лирой]    [послушной] —

       [в унынье робком]

            [по све] в свете

И    [Свой стыд]    лирою    по свету

[праздной]

       [лирою]

       Свое безумство разглашать

       [Тебя никто] не понимает —

       два сердца в мире может быть

л. 29

    Кому понятн[ей] ы буд[е]ут

    Забудь

    [Или] мучительный предмет

    [Любви отверженной и вечной]

    [Невозвратимых заблуждений!

[Забудь]    [Чего ты жаждешь — ] [наслаждений]

    [Забудь]           [нрзб.]

    [Чего ты] [Забудь] —         ранних

    [И слабость (?)] [отроческих] лет

    Ты возмужал средь испытаний

[Забудь] Загладь(?) проступки ранних лет

    2) Забудь мучительный предмет

                    [воспоминаний (?)]

    1) Постыдных слез, [немых желаний]

              [Уединен]

         [Уединенных] И безотрадных ожиданий.

На этом 29-м листе кончаются черновики поэмы, на об. 29-го л. написано только одно слово «Теперь», на л. 30 набросано загадочное французское письмо к неизвестной нам женщине, любовного содержания, напечатанное в 1-м томе «Переписки» под № 43.

Эти незаконченные и неотделанные наброски дают нам несколько фактических указаний о любви Пушкина. Предмет ее — мучительный, таинственный. Самое чувство — любовь унылая, таинственная с безнадежными страданиями. Она вызывала в поэте постыдные слезы, немые желания; ей сопутствовали уединенные и безотрадные ожидания. Чувство поэта осталось неразделенным, не нашло ответа, но все же у поэта нашлись эпитеты для этой любви — «любви отверженной и вечной». И несмотря на то, что чувство поэта оказалось отверженным, он все верит, что если кто и может понять его и его безнадежные страданья, так это только одно сердце, бьющееся в груди мучительного «предмета».

В этих перечеркнутых строчках можно уловить две темы: 1) увещание к самому себе прекратить безумства страсти и не растравлять старой тоски: поэт старается уверить себя, что его чувство прошло и душа уже остыла; 2) кто поймет страданья поэта? Его никто не понимает, и только два сердца поймут эти страданья (два сердца — его и ее?). Первая тема обработана, как мы видели, на л. 3 об. тетради 2369 и появилась в поэме в ст. 551–558. Но эти стихи самим Пушкиным не печатались и впервые сообщены Анненковым. Вторая же тема нашла развитие в ответе поэта на вопрос книгопродавца в «Разговоре»: ужели ни одна не стоит