Державин - Олег Николаевич Михайлов Страница 25

— Это дельно! — воспрял духом Державин. — Мой благодетель господин Бибиков и об этом в письме помянул. Да, вишь, стычка с вашим индюком из меня всю память вышибла…

— А после разговору с бригадиром заходи ко мне. Гляди — четвертый от угла дом. Городок наш небольшой, всего восемь тысяч жителей, не то что Москва. Так что не заблудишься…

Державин вернулся в Малыковку, получив согласие Лодыженского выделить для его нужд фузелерную роту. Обстановка меж тем непрестанно менялась на всем обширном театре. 31 марта прапорщик получил весьма благоволительный ордер Бибикова с известием: «Злодей генералом Голицыным под Татищевой совершенно разбит…» Это был поворот во всей войне 1773–1774 годов.

Князь Петр Михайлович Голицын, сын знаменитого петровского генерал-адмирала, участвовал под началом Бибикова в польской кампании 1769–1772 годов, а затем в русско-турецкой войне. Когда 22 июня 1773 года в разгар сражения под Кучук-Кайнарджи погиб знаменитый генерал Вейсман, Голицын принял на себя командование и довел битву до полного разгрома корпуса Нуман-паши.

Возглавивший Крестьянскую войну Пугачев заставил дворянскую империю считаться с собой как с грозной силой. Против него были двинуты лучшие боевые генералы: Бибиков, Голицын, а позднее и сам Суворов.

11 марта 1774 года Голицын соединился с Мансуровым на Самарской линии и пошел к Оренбургу, путь на который запирала крепость Татищевая. Собрав до 8 тысяч повстанцев при 36 пушках, Пугачев решил дать здесь 22 марта бой главным карательным силам. Сражение, отличавшееся необычайным упорством, длилось более шести часов. Удивленный Голицын доносил Бибикову: «Дело столь важно было, что он не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещенных людях в военном ремесле, как есть побежденные бунтовщики». Потеряв всю артиллерию, до 2500 убитыми и 3 тысяч пленными, Пугачев бежал за реку Сакмару, где Голицын настиг его и разбил вторично. С несколькими сотнями повстанцев крестьянский царь ушел на уральские заводы. Шестимесячная осада с Оренбурга была снята…

— Ни на час не откладывая, итить освобождать Яицкий городок! Комендант Симонов с командою, как ведомо мне, едва живы от голоду и не имеют уже вовсе снарядов… — Державин обвел взглядом сидевших в горнице: капитан Елагин, прибывший от Лодыженского с двумя сотнями солдат и двумя пушками; храбрый до дерзости Андрей Карпицкий; готовый ввязаться в любое прибыльное дело плутяга Максимов. — Ты, братец, — обратился к нему Державин, — обеспечишь нас на первый случай провиянтом. Рыльце-то у тебя еще со времен Черняя в пушку. — Максимов при сих словах сделал на всякий случай удивленные глаза. — И ежели сейчас пожертвуешь казне хоть сто четвертей муки, сие на твоей судьбе сказаться не замедлит!..

На другой день маленькое войско начало трудную переправу через разлившуюся Волгу. Державин вооружил полторы сотни малыковских крестьян и, кроме того, полагал присоединить на Иргизе донских казаков конторы опекунств.

С высокого левого берега прапорщик следил, как перевозят в лодках кули с максимовской мукой. К нему подскакал на мохнатой казачьей лошадке Карпицкий.

— Гаврила Романыч, объявился Иов… С письмом генерала Мансурова…

Старец — борода с прозеленью, взгляд уклончивый — поклонился в пояс, подал пакет.

Прочитав ордер, Державин с сожалением сказал Карпицкому:

— Вели, Андрей, моим именем переправляться назад. Его превосходительство Мансуров сам уже Яик освободил… — и оборотился к Иову: — Ну, старец, сказывай, почто от тебя вестей никаких столь долго не было?

— Под стражею, батюшка, под стражею у злодеев находился… — запричитал Иов, зорко поглядывая на офицера. — Чего только не натерпелся — одному господу ведомо. А Дюпина с моим тебе письмом пугачевцы по дороге умертвили… Меня-то самого едва енерал Мансуров из челюстей смерти вырвал…

Рассказ Иова о его похождениях был сбивчив и путан. Прапорщик не верил ни единому его слову. «Как он раскольник, — размышлял Державин, — а они все подозреваются в доброжелательстве злодею, то не было ли от него вместо услуги каких пакостей?»

— Ладно! — порешил он. — Останешься покамест при мне, а там я тебе дело найду…

В Малыковке Державина ожидало сразу два известия. Одно было до крайности приятным: он был произведен за усердие и храбрость в гвардии поручики. Однако второе повергло его в печаль. Только теперь он узнал, что еще 9 апреля в Бугульме скончался Бибиков.

«Он был крайне болен, — предварял сообщение о смерти генерал-аншефа адъютант его штаба Бушуев, — и вчерашний вечер мы были в крайнем смущении о его жизни, но сегодня смог он подписать все мои бумаги с великим трудом. Он приказал о сем таить, однако ж я, по преданности моей к вам, не могу от вас того скрыть». Бибиков сам прекрасно понимал свое положение и за два дня до кончины писал по-французски Екатерине II: «Если бы при мне был хоть один искусный человек, он спас бы меня; но, увы, я умираю вдали от вас…»

Сквозь слезы на лице глядел Державин на грозовое, клубящееся дымными горами весеннее небо. Он привязался к Бибикову, полюбил его как отца — за мужество, твердый нрав и доброе сердце, за благоприветливость и безмерную заботу о подчиненных. Не стихи, а слова признательности приходили нестройною толпою:

Не показать мое искусство,

Я днесь теперь пишу стихи,

И рифм в печальном слоге нет здесь;

Но вздох, но знак, но чувство лишь

Того тебе благодаренья,

В моем что невместимо сердце,

Я здесь изобразить хочу.