Александр Волков - Опасная профессия Страница 25

— Как, Герман Степанович, чувствуете себя в родном доме? Найдёте пару минут для журналистов?

Он, на секунду плотно сжав губы, так, что выступили желваки, ответил вопросом:

— Слышали, что я говорил на митинге? Вот об этом и пишите. Здесь я с вами говорить не буду. Ни слова…

Я повернулся и вышел из дома, за мной все остальные журналисты. На другой день корреспонденты «Известий», «Советской России» и ТАСС передали в свои редакции примерно одинаковый текст: мы не будем освещать визит космонавта Титова на родину в связи с тем, что он повел себя неэтично по отношению к журналистам… Ну, и некоторые пояснения. Не передали для публикации, и не было напечатано в наших изданиях ни строчки.

Я вспоминаю этот эпизод тогда, когда слышу, как некоторые политики грубят журналистам, ну, скажем, известное: «Повторяю для дураков…» Да сколько такого! Уважаю тех, кто умело и тактично отвечает на любые выпады. Но иногда думаю: а, может быть, стоило бы порой журналистам, сговорившись, окружить полным молчанием высокомерного деятеля, не уважающего наш труд? Много бы он без нас стоил? Замечу, что в наше время сговориться и промолчать, да еще о космонавте, было куда сложнее, чем теперь — надо ли объяснять — почему?

А с Германом Титовым мы потом вполне наладили отношения, он сам и его родители проявили в этом инициативу. Бывали мы всей семьей у него дома, храним, как реликвию, фотографии, где все сняты вместе с детишками, теперь уже взрослыми людьми. Мне даже неловко, что рассказал этот единственный временно омрачивший наши отношения эпизод, тогда как умолчал об очень многом хорошем. Но мне показалось, что детям моим, журналистам, и внукам, имеющим отношение к той же профессии, следовательно, и многим другим, знать о том конфликтном случае просто практически полезно: могут же столкнуться с чем-то похожим. А Герман Степанович, надеюсь, на меня не обиделся…

Уверен, что «Советская Россия» и ТАСС — я имею в виду руководство — сверили в том эпизоде позиции с «Известиями», с тем, как там отнеслись к нашей акции протеста…

Предыдущую главку я назвал «Эра Аджубея», имея в виду не страну, а, прежде всего, прессу, которая благодаря импульсу, данному аджубеевскими «Известиями», совершила крупный и очень важный шаг в своем развитии, в своем движении к большей гласности, расширению тематики, к большей, я бы сказал, человечности. А особенно — в том самом стремлении стать для читателя интересным собеседником, в поиске новых форм общения с ним. Огромное большинство газет стало просто привлекательнее. Но, конечно же, до коренных демократических перемен было еще далеко, да они и не могли случиться вне связи со всем процессом общественного развития.

Да, не самый ангельский был у Алексея Ивановича характер. Но он очень любил нашу профессию и очень высоко ее ставил, он любил журналистов, особенно тех, кого называл «первачами». Надо было слышать, как взволнованно и тепло говорил он о Любе Ивановой, о Семёне Гарбузове, Толе Аграновском, Татьяне Тэсс, Евгении Кригере, Нине Александровой, Натэлле Лордкипанидзе и многих других, кого ценил. Но да, не терпел тупости, непрофессионализма, вялости и медлительности. Сталкиваясь с этим, вспыхивал, не всегда умел сдержать своё раздражение, и кому-то порой доставалось больше, чем «по заслугам». Что сказать? Он был страстный человек.

Как я по Японскому морю ходил

Новосибирск. Последний город, где Н. С. Хрущев завершает серию так называемых Совещаний по сельскому хозяйству. Мы, бригада известинцев, сопровождающая его с самого начала этой серии, чуть ли не с Украины (точно помню, что были в Воронеже, а потом в Москве), тоже вроде бы заканчиваем работу. Вымотались к этому времени, надо сказать, изрядно. Работали по такому принципу: один слушает и вручную (магнитофонов у нас еще не было) записывает речь очередного оратора, второй проверяет в группе ЦСУ цифры и редактирует текст предыдущего оратора, а третий уже диктует свои записи по телефону стенографисткам. Изматывающий конвейер. Точно помню, что так работали, по крайней мере, в Москве, потому что там, завершив работу, садились в машину и ехали в редакцию, а у вахтера уже лежал отпечатанный номер с нашим отчетом.

Ну, это детали, а суть в том, что в Новосибирске мы уже чувствовали себя почти дома, я и Вася Давыдченков, входившие в эту команду. Васе, корреспонденту по Кемерово, и мне, корреспонденту по Алтайскому краю, до дома оставалось 2030 минут лёта на ИЛ-14.

И вдруг зав. сельхозотделом Петр Алексеевич Анчихоров, возглавляющий бригаду, говорит нам:

— Да, это последнее совещание с участием Никиты Сергеевича, он возвращается в Москву, я лечу с ним, но в Хабаровске состоится еще одно такое же совещание, проводить его будут Воронов и Полянский. Вы летите с ними. Волков замещает меня, в Хабаровске к вам присоединится собкор Ефрем Буньков.

Мы с Васей дружно взвыли. Доказываем начальнику: мы же от дома улетаем, мы вымотались как собаки… Бесполезно. Сами понимаем, что бесполезно.

Сидим рядышком в какой-то комнате у телефона, переживаем свою досаду. Потом я тихонечко беру трубку этого телефона и заказываю Москву, номер Лидии Ивановны Буданцевой, заведующей корреспондентской сетью. Вася недоумевает. Я только наспех рассказываю ему о своей идее, он только успевает сообщить мне, что я сошел с ума, как нас соединяют с Москвой.

Говорю уже в трубку:

— Лидия Ивановна! Нас прямо от дома посылают к черту на кулички — в Хабаровск, а мы уже выжатые лимоны.

Ну, и все в этом духе, мол, не хотим лететь вусмерть! Она начинает меня уговаривать, мол, ясно, что никого другого на это дело уже не снарядишь.

— Да понимаем мы! Поэтому у нас просьба: коль засылают в такую даль, разрешите уж сделать еще шажок и доехать до Владивостока! Зачем? Ну, очень хочется выйти на берег Тихого океана, глянуть на него!

— Александр Иванович! Не могу я сама разрешить. Это надо согласовывать с Аджубеем.

— Согласовывайте с Аджубеем! — говорю это вслух, чтобы Вася слышал. И добавляю:

— Еще скажите бухгалтерии, чтобы нам перевели во Владивосток сотни по полторы! Поиздержались мы…

Вижу, как Вася на глазах бледнеет:

— Сашка, вот прямо сейчас нас и уволят. Прямо сейчас Алексей Иванович скажет — гнать этих нахалов в шею!

Вася не зря волновался: наш главный редактор был крут. Слышу, что Лидия Ивановна разговаривает с ним по телефону. Потом обращается ко мне:

— Алексей Иванович спрашивает, сколько дней вам нужно?

— Три!

Буквально через минуту:

— Алексей Иванович дает пять дней!

Едем!