Марта Хиллерс - Женщина в Берлине Страница 28

Продавщица в книжном магазине делится новостями. Да, Стинхен, 18-летняя, содержится ее матерью все еще на получердаке, остается в последнее время также в течение дня там, с тех пор как однажды 2 русских вломились в квартиру, револьверами размахивали и прострелили дыру в линолеуме пола. Она выглядит творожистой, малышка. Никакого чуда. Пока она еще невредимая. Продавщица в книжном магазине сообщает о новых жителях, 2 молодых сестрах, одна - вдова воина, имеет трехлетнего мальчика. Они помещены в одну из вакантных квартир и празднуют внутри с солдатами, и в день, и в ночь; должно быть дело идет у них очень весело. Дальше мы узнаем, что женщина выпрыгнула в доме, напротив, с третьего этажа на улицу, когда Иван за нею пришел. На лужайке перед кинотеатром она была погребена. Еще больше людей будут там лежать. Я не знаю, моя дорога ведет меня в другом направлении. Никто теперь не навязывает дороги извне.

Иногда в течение этих дней у меня появляется чувство, что вообще, ничего больше не соответствует правде - что Адольф высадился, вероятно, давно на подводной лодке у Франко и сидит в замке в Испании и проектирует для Трумэна планы, как он мог бы выгнать домой русских. В высшей степени, тем не менее, всегда есть чувство нашего поражения, нашего исчезнувшего бытия.

Оба русских снова заглянули, приняли довольные зашитые упаковки, дави свежий хлеб женщине. Я побеседовала с обоими. Выявлялась, что никакие они и не русские: один из них фольксдойч, а второй - поляк из Львова. Фольксдойча зовут Адам, его предки эмигрировали 200 лет назад. Он выговаривает несколько немецких слов, на Пфальцском диалекте, например: «Es hot gebrannt». Польский мальчик плакатно красив, черноволос и голубоглаз, оживлен и проворен. Мгновенно притаскивает он нам ящик со щепками. Он беседует с вдовой, которая подхватила несколько, польских фразы, будучи ребенком у родственников в восточно-прусском имении. Он предлагает мне помочь наносить мне воду.

Я приняла предложение помедлив. Внизу на первом этаже я обнаружила рядом с входной дверью объявление на немецком и русском языках, которое требовало, что бы русские в немецкие квартиры больше не могли входить и не имели права заниматься немецкими гражданскими лицами.

Мы соглашаемся, меня радует возможность сэкономить время: так как если русский откачивает воду для меня, у меня есть преимущество. Из очереди на меня бросают взгляды, в которых я читаю горечь и презрение. Но никто ничего не говорит.

Поляк вспыльчив. Ни из-за чего он начинает по дороге с солдатом спор, копытит вокруг себя, сопит и шумит. Он успокаивается после толчка, настигает меня и объясняет мне, причем он указывает на свой затылок, объясняя что он всегда так силен, а после полученного в сражениях на стороне Сталина ранения в голову он стал еще и дик и сам не знает порой что он может натворить в гневе - он не был раньше таким. Я рассматриваю с опаской, тороплюсь прочь с моими ведрами. Действительно поляк носит толстую, медную медаль на пестрой обвитой с целлофаном ленте. Я радовалась, когда он исчез перед нашей входной дверью. Однако, с не вступлением в немецкие квартиры, это займет еще некоторое время, до тех пор, пока все покинутые квартиры, расположенный вдоль и поперек, официально служат им как квартиры для войск.

Четверг, 3 мая, остаток среды.

Кое-что странное: в то время как я пошла с поляком к насосу, объявился себе Петька у вдовы, мой экс обожатель с ежиком волос, чемпион нашей швейной машины. Однако, очевидно это пьяное действо выпало у него из головы, так как он был, по словам вдовы, в высшей степени любезен. Он принес прекрасный желтый кожаный чемодан. Вероятно, этот его великолепный подарок мне, для того что бы сделать еще одну попытку, что он называет любовь раздобыть. Или на прощание, так как он произнес вдове действительно формулу прощания «До свидания», что означает, что они отсюда возможно уезжают...

При изрядном самопожертвовании вдова отвергла подарок. Впрочем, не из моральных соображений! Вроде – «Как я это возьму» думает она, происходившая из хорошего немецкого городского дома. «Также угнали и мой чемодан».

Ее сомнения были чисто практического вида. «Все же, я не могу надевать эти вещи», она говорит. «Чемодан происходит откуда-то поблизости из одного из этих домов; и если я одену что то из этого, я буду рисковать, что я набреду на настоящего владельца».

Только два пары ботинок выловила себе, тут уж она не могла сопротивляться, это был точно ее размер обуви. Это коричневая уличная обувь, заурядные образцы, кроме того, как говорит вдова, если их помазать черной ваксой, то они будут хорошо замаскированы. Она хочет и мне предложить пару ботинок, я также могла бы носить их. К сожалению, ботинки мне слишком малы.

Всю вторую половину дня было спокойно; мы не видели никого из наших знакомых больше, ни Анатоля, ни Петьку, Гришу, Ваню, Сашу или школьного учителя Андрея. При наступлении рассвета появился только майор, с его пухленькой узбекской тенью и с еще кем-то - слава Богу, не мрачно-белокурым лейтенантом на костылях. Нет, маленький, краснощекий маленький парень в синем матросском костюме, 18 лет, из советского морского флота. Кажется, что они захватили Берлин также и с моря. У нас озер достаточно. Маленький матрос выглядит как школьник и улыбается мило в обе щеки, когда он спрашивает меня вполголоса о том, может ли он попросить меня кое о чем.

Пожалуйста! И я машу подойти к окну, все еще с запахом гари. Матрос просит тогда вежливо меня, очень по детски, все же, не могла ли бы я быть так любезна что бы найти ему девушку, но она должна было быть чистая и порядочная - и познакомить его с ней.

Я пристально смотрю на мальчика, стараюсь не выпалить смех. Все же, это круто. Теперь они требуют от побежденных объектов желания уже чистоты и порядочности и благородного характера! Еще бы требовали справку из полиции о поведении, прежде чем согласились ложиться для них! Но малыш смотрит с такой радостной надеждой, у него такая нежная кожа хорошего материнского ребенка, что я не могу злиться на него. Я отвечаю с сожалением, говоря ему, что я живу только с недавнего времени в этом доме, едва ли знаю людей, и не могу посоветовать ему, к сожалению, где хорошую, усердную девочку можно найти для него. Он огорченно принимает это к сведению. У него от сожаления вздрагивают мочки ушей, и я ему сочувствую. Но я знаю, что даже, по-видимому, самый мягкий русский внезапно может стать диким животным, если заденут его чувства. Только я хотела бы знать, почему я должна их все время утешать. Вероятно, потому что я здесь вокруг единственная, которая понимает их желания из-за языка.

Мой матрос ушел, после того, как потянул мне с благодарностью свою детскую лапу. Почему даже эти маленькие мальчики охотятся так прилежно за женственным? Дома они еще, пожалуй, ждали бы, хотя они сочетаются браком раньше, чем наши мужчины. Вероятно, хотят как раз эти солдатские мальчики, как и 16-летний Ваня, заслужить авторитет себе среди более старших приятелей тем, что считается действительные мужской заслугой.