Василий Грабин - Оружие победы (иллюстрации оригинала) Страница 29

5

На проектирование специальной дивизионной пушки, которой коллектив КБ дал заводской индекс Ф-22, нам был отведен предельно сжатый срок — восемь месяцев. Мы сократили его до семи месяцев, чтобы хоть месяц иметь в резерве. Учитывая специализацию, закрепили за каждым конструктором определенные механизмы и агрегаты: за Муравьевым — ствол, за Боглевским — полуавтоматический затвор, за Мещаниновым — противооткатные устройства, за Строговым — люльку и колеса, за Ренне — компоновку вращающейся части и верхний станок, за Водохлебовым нижний станок, за Павловым — боевую ось, подрессоривание.

Ствол — это главный агрегат, самый трудоемкий в проектировании и в изготовлении. В канале ствола снаряд приобретает скорость полета, то есть энергию для движения, вращения и поражения цели. Таким образом, рациональная конструкция ствола обеспечивает правильный полет и кучность боя. Пока нет ясности в конструкции ствола, нельзя заказывать гильзу, которую должен изготовить другой завод, а без патрона и пушки нет.

Прежде чем приступить непосредственно к делу, конструктор должен решить вопросы внутренней баллистики: по заданной скорости снаряда и максимальному давлению пороховых газов рассчитать объем каморы[1], марку и навеску пороха[2], весь путь снаряда в канале. Все это вопросы узкоспециальные. Баллистические задачи решаются математическим путем. Чтобы найти оптимальное решение, нужно просчитать варианты с различными исходными данными. При этом конструктор должен хорошо понимать саму сущность баллистической задачи и зависимость от нее всех элементов ствола и пушки в целом. Только после тщательного и всестороннего исследования можно выбрать оптимальное баллистическое решение. Эта работа требует от конструктора способности к анализу, усидчивости и даже кропотливости, умения обязательно доводить начатое дело до конца. Вот почему ствол был поручен именно Петру Федоровичу Муравьеву.

Первый вариант решения хотя и появился довольно скоро, но не удовлетворял нашим требованиям. Муравьев продолжал поиск, но ничего утешительного пока не было. Между тем на его столе лежал график, в котором было расписано все по числам — когда выдать чертежи на изготовление заготовок трубы, кожуха и других деталей, к какому сроку должен быть готов чертеж каморы, чтобы на заводе-смежнике могли начать делать гильзы, когда, наконец, он обязан закончить конструирование ствола в целом для деталировки и запуска в производство.

Общительный по натуре, прежде он любил пошутить, а теперь не до этого ему было. Жару поддавало еще и то, что рядом с кульманом Муравьева стоял кульман Мещанинова. Мещанинов терпеливо ждал решения баллистической задачи. Не зная результатов ее решения, он не мог развернуть свою работу, но ни разу не напомнил об этом Петру Федоровичу. Видя тяжелое положение Муравьева, конструкторы старались хоть чем-нибудь помочь ему. Увы, их возможности были очень ограниченны.

Петр Федорович стал уходить с работы далеко за полночь. У него накапливались разные варианты решений, но ни один из них не годился, и Муравьев все считал и считал. Наконец он совсем перестал уходить с завода. Вздремнет немного в КБ — и опять за работу. Но опрятность и подтянутость сохранял: всегда был чисто выбрит и чисто одет.

Однажды за обедом, когда официантка подала ему суп, Петр Федорович взял ложку, кусок хлеба и устремил взгляд куда-то в пространство. Но никого он не видел, ничего не слышал. Поднялись из-за стола соседи, их место заняли другие, а Муравьев, как шутили потом, продолжал пронизывать взглядом стену столовой.

И вдруг Петр Федорович вскакивает, бежит к раздевалке. В тот день он буквально влетел в КБ и, не снимая пальто, сел за расчеты. Сотрудники удивились, но никто ему ничего не сказал.

При обходе рабочих мест конструкторов я посоветовал Петру Федоровичу раздеться. Он ответил:

— Ничего, мне и так хорошо… Снаряд уже идет по каналу с заданной скоростью.

Я понял, что главная теоретическая задача решена. Вскоре Петр Федорович показал мне расчеты. Рассмотрев их, я пригласил других конструкторов участников работы над проектом. Кривые давления пороховых газов и скорости движения снаряда по каналу ствола были хороши. Со всем можно было согласиться, но сгорание пороха заканчивалось слишком близко к дульному срезу Для заряда нормальной температуры это было неплохо, а для охлажденного в зимних условиях не годилось: порох не успеет сгореть в канале ствола. Это приведет к уменьшению начальной скорости снаряда и снизит кучность боя. Но такое устранить было уже нетрудно.

— Итак, канал ствола определился, — подвел я итог. — Приступим к конструктивной разработке всего ствола.

Муравьев сразу преобразился: глаза загорелись, но, правда, скоро свое взяла усталость. Чтобы Петр Федорович немного отдохнул, решили продолжение разговора перенести на следующий день. Назавтра, снова приветливый и пошучивающий, хотя одной ночи для отдыха после длительной и напряженной работы было явно мало, Муравьев доложил совещанию окончательные результаты решения баллистической задачи Они нас устраивали, и мы их утвердили. Все были довольны тем, что теперь можно наконец приступить к проектированию пушки в целом, хотя и со стволом не все еще было покончено, оставались расчеты на прочность и конструктивно-технологическое формирование. Эти задачи, однако, проще первой.

Теоретические расчеты ствола на прочность отработаны хорошо, ведь стволы начали делать еще при Иване Грозном и непрерывно совершенствовали, прежде стволы были и однослойные, и многослойные — скрепленные, а мы решили создать такой, чтобы можно было вынуть трубу из кожуха и тут же заменить другой, ствол со свободной трубой. Процесс замены трубы в такой конструкции несколько напоминает раскрывание складной (телескопической) антенны телевизора или ножки штатива фотоаппарата, в которых внутренние трубки свободно выдвигаются из наружных. Это обеспечивается зазорами между их поверхностями. Но величина зазора между кожухом и трубой ствола не произвольна. Этот зазор должен исчезать при выстреле, когда труба под действием пороховых газов расширяется и передает часть нагрузки на кожух. Обе детали работают в области упругих деформаций, образуя при выстреле единую высокопрочную систему. Необычная конструкция ствола была вызвана требованием Артиллерийского управления увеличить живучесть дивизионной пушки: чтобы труба могла выдержать не менее 10 тысяч выстрелов, не выходя за пределы допускаемого рассеивания снарядов, а лафет — не менее 20 тысяч, то есть как две трубы. Никому и в голову не приходило, что дивизионная пушка во время войны столько выстрелов не сделает. Наоборот, некоторые военные товарищи требовали значительно большей живучести. Они настаивали, чтобы опытный образец дивизионной пушки был испытан не менее чем 15 тысячами выстрелов.