Марта Хиллерс - Женщина в Берлине Страница 30

Майор, портрет очень привлекательной девочки со строгим пробором, дочь одного польского университетского профессора, у которого майор лежал прошлой зимой в квартире.

Когда майор спрашивает об моих семейных отношениях, я уклоняюсь, не могу говорить об этом. Он хочет знать тогда, какое у меня было школьное образование, слушает с почтением, когда я ему отвечаю про гимназию и специализацию по иностранным языкам и мои поездках вдоль и поперек Европы. Он говорит, признавая: «У тебя хорошая квалификация».

Он тогда удивляется, что все немецкие девочки так стройны и без жира – будто нас недокармливали. Он рисует себе тогда, как бы это было бы, если бы он меня взял с собой в Россию, если бы я была его жена, познакомилась бы с его родителями... Он обещает, что откормит меня там с цыпленком и сливками, так как перед войной у него действительно хорошо жили дома... Я позволяю ему прясть. Понятно, что мое "образование" - которое он меряет, конечно, по скромному масштабу русского, добавляет ко мне внимания, и делает меня в его глазах более желанной. Определенно отличие от наших немецких мужчин, для которых по моему опыту эрудиция ни в коем случае не повышает обаяние женщины. Наоборот, инстинктивно я всегда пытаюсь казаться немного глупее и менее компетентной по отношению к мужчинам, с тех пор, когда я узнала их ближе. Всегда немецкий мужчина хотел, что бы он был более умным, что бы он мог информировать свою хозяйку маленькой собачки. Советские ничего не знают о хозяйках маленьких собачек для приветливого дома. Образование высоко котируется там, такое редкое, к которому стремятся, потому что оно окружено государством сияющим нимбом. К этому добавляется, что знания там оправдываются, майор говорит, что я бы нашла бы определенно «квалифицированную работу» на его родине. Прекрасная возможность, ты желаешь добра, но вместе с тем я сыта этим раз и навсегда. У вас слишком много вечерних курсов. Я больше не люблю вечерние курсы. Я люблю вечера для себя.

Он снова пел, тихо, мелодично, я охотно слушаю. Он добросовестен, чистое существо, заинтересованный. Но далекий и чужой. Как мы стары западноевропейцы, но теперь только грязь под его сапогами.

Я только помню о ночи, что я спала глубоко и хорошо и даже видела сны; и что я утром рассказывала их, называя их «кино в голове», «картины перед закрытыми глазами», «не правильные вещи во сне». Русское слово "сны" я узнала от майора. Это такое слово, которое тоже отсутствует в солдатском словаре.

Когда майор уходил, около 6 часов в комнате узбека все было тихо. Он спросил меня с опаской и взволнованный, может что-то случилось с закрывшимся азиатом – может, потерял сознание или вообще - нападение и убийство? Вместе мы трясли щеколду, стучали в двери. Ничего, никакого звука: и все же мы видели, что внутри находился ключ. Так твердо никто не спит, даже азиат. Я пошла к вдове и прошептала ей наши опасения на ухо.

«А что», - зевнула вдова. «Он просто хочет остаться здесь и попробовать позже счастье у тебя, когда уйдет майор».

Господин Паули часто говорит о «женской интуиции» вдовы. В этом случае, однако, я не верю ей, и высмеиваю ее.

Наконец, исчезает майор, после того, как он неоднократно смотрел на свои наручные часы. (Русские часы, он доказал это мне сначала нашего знакомства посредством знака изготовления).

Едва ли он уходит, как кое-кто появляется в коридоре, выспавшемся.

Господин Узбек!

Он тяжело ступает на меня, рассматривая меня набухшими, теперь собственно хмурыми маленькими глазами, вытягивает из кармана пальто пару шелковых чулок, еще в бумажной упаковке, и говорит, в то время как протягивает их мне, на ломанном русском языке:

- Хочешь ты? Я давай их тебе. Понимай ты моя?

Ясно я понимаю, мой толстый любовник! Широко раскрываю главный вход и указываю ему, где дорога

- Вон туда, - говорю я ему по-немецки. Он понимает меня и уходит, посмотрев на меня еще раз с укоризненной, и засовывая чулки назад в сумку.

1:0 в пользу »женской интуиции«!

Ночью, от четверга, 3 мая, до пятницы, 4 мая.

Сразу после 3 часов, еще темно, я пишу в кровати, при свете свечи. Эту светлую роскошь я могу позволить себе, так как нас майор снабдил достаточно свечами.

Была в четверг снова суета в нашей квартире. Неожиданно 3 друга Анатоля заскочили, они сидели вокруг стола, болтали, курили, плевали, орал хриплый граммофон, который стоит все еще у нас, и позволял ненасытно рекламному диску фирмы одежды каркать. На мой вопрос про Анатоля - боязливо поставленный вопрос! - они пожимали плечами, объясняли, тем не менее, его возвращение возможно. Впрочем, пекарь опять появился в его белом халате и повторил его стереотипный вопрос, не знаю ли я, в обмене на большую муку, девушку для него.

Нет, я не знаю девушку для пекаря. Выпившие сестры ликования в твердых руках офицеров. 18-летняя Стинхен была хорошо спрятана на полу-чердаке. Обеих дочерей швейцара я больше не видел последние дни и слышала, что они переехали в другое месте. Из обеих продавщиц внизу в булочной одна прячется в чужом подвале. Другая сидит спрятанная, как вдова слышала, в комнате. Сдвинули большой шкаф перед дверью между смежными помещениями и заколотили окно наружу. Должно быть, очень красиво и мрачно для девушки. Еще осталась теоретически девушка, которая выглядит как молодой человек, 24 года и лесбиянка. Как мы слышали, она ускользала до сих пор от Ивана. Она бегает непрерывно в сером костюме, с ремнем и галстуком, мужская шляпа глубоко на лице. Волосы, которых и так не было, острижены еще короче. Таким образом, она выскальзывает от русских, которые ничего не знают о таких пограничных инцидентах.

Паули отпускает шутки об этой девушке, желает ее переквалифицировать, утверждает, что было бы прямо-таки хорошо, если бы она попалась крепкому Петьке, к примеру, в его лапищи. Вообще, мы постепенно начинаем принимать изнасилования с юмором, с юмором висельника.

У нас есть достаточно причин для этого. Вот и женщина с паршивой щекой, выполнила мое пророчество, ей следовало бы в него поверить. В эту первую половину дня, на самом деле, 2 парня выловили ее, когда она шла вверх по лестнице к соседям, и задернули ее в одну из покинутых квартир. Там она получала это дважды, или скорее разочек-с-половинкой, как она выразилась загадочно. Рассказывала, что один из парней указал на экзему и спросил: «Сифилис?» После чего эта овца, закачала головой от первого испуга и заверила, что нет, не сифилис. Вскоре после этого она сидела у нас, что бы отдышаться, ей нужно было перевести дух, прежде чем она смогла говорить, мы освежили ее чашкой с изобилием бургундского. Наконец, она отдохнула и ухмыльнулась: «И мне пришлось ждать этого целых 7 лет!» (Ровно столько она живет раздельно с ее мужем). Рассказала о квартире, в которую ее таскали: «Как там плохо пахнет внутри!»