Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 36

печаль причиняет мне боль. Я хотел бы видеть тебя проявляющей больше мужества. Жить — значит страдать, и честный человек всегда борется, чтобы оставаться господином самого себя». И сам он явно был господином своих эмоций, ибо письмо заканчивалось следующими словами: «Я одержал великую победу 14-го. Чувствую себя вполне хорошо, и очень люблю тебя. Прощай, моя дочь, от всего сердца обнимаю тебя!» Это не может являться доказательством бесчувственного характера, поскольку никто не мог бы в большей степени засвидетельствовать присущую Наполеону доброту, чем сама Гортензия. Но в обстановке, в которой тогда находился фактический повелитель Европы, должно быть, было почти невозможно выделить собственное горе, такое, как смерть маленького ребенка от крупа. Ведь за сорок восемь часов до того, как он продиктовал это письмо сочувствия, он наблюдал, как тысячи людей убивали друг друга на поле боя.

В марте 1808 года, настояв на еще одном примирении между мужем и женой, Наполеон предложил Луи трон Испании, отмечая, что климат Голландии, по всей видимости, не подходит ему и что Голландия едва ли когда-нибудь встанет из руин. Луи, к чести для него, отказался от такого предложения. Ему было более чем достаточно своего прозрачного суверенитета, и он не одобрял циничного фарса, подготовленного его братом, чтобы создать еще один пустой трон. Наполеон не оказывал на него давления. Но позднее ему пришлось заметить: «Добродетели Луи доставили мне больше неприятностей, чем недостатки Люсьена». В итоге курьеры направились к Жозефу в солнечный Неаполь, и Жозеф, менее педантичный, чем его брат, принял такое предложение. Поступив таким образом, он привлек к себе большее внимание публики, чем этого заслуживал человек с его характером.

Глава 8

Никто не говорил вашему величеству реальную правду. Остается фактом, что ни один испанец не находится на моей стороне.

Из письма Жозефа к Наполеону, 1808 год

Поздней осенью 1808 года трон Испании был захвачен с помощью хитроумного трюка или серии трюков, завершившихся блефом, почти беспрецедентным в истории силовой политики в Европе.

Отношения с Испанией со времени захвата власти Наполеоном в 1799 году постепенно становились все более сложными. В последующие восемь лет она была невольной союзницей Франции в нескончаемой войне с Англией. Почти все ее суда и по меньшей мере тысяча испанских моряков были потеряны при Трафальгаре, и она вносила, или должна была вносить, три с половиной миллиона фунтов стерлингов ежегодно для оплаты войны против Португалии, последнего побережья Европы, оставшегося открытым для английской торговли.

Внутреннее состояние Испании делало, однако, любой союз с Францией тяжелым бременем для нее, и по мере того как шли годы и сменялись правительства, финансы страны приходили во все больший беспорядок. Поэтому небольшой запас терпения Наполеона истощился, и он принялся за разрешение задачи по превращению еще одного государства в своего сателлита. На сей раз он проделал это с цинизмом, который изумил его врагов и приверженцев.

В 1808 году Испания номинально управлялась мягким, беспомощным Карлом IV и его нелепой женой, Марией Луизой, чья уродливость наряду с уникальной чувственной ухмылкой была запечатлена Гойей. Их предполагаемый наследник Фердинанд, принц Астурии, был молодым человеком с плохой репутацией. В то время он боролся с реальным правителем страны, тщеславным и тупым бывшим охранником, который получил доступ в коридоры власти через кровать королевы и был известен в качестве «князя мира». Его настоящее имя было Мануэль Годой. Являясь признанным любовником отталкивающей Марии Луизы, он тем не менее чувствовал себя спокойно в отношении привязанности и доверия ее мужа.

Вражда между Фердинандом, его родителями и Годоем, тлевшая длительное время, пока что выливалась в кампании клеветы и взаимного поношения. Ходили слухи, что король не решался есть ничего из того, что проходило через руки сторонников его сына на королевской кухне. Но в этой борьбе не было никаких вспышек насилия вплоть до того момента, когда французские колонны стали продвигаться к Мадриду. Пока что между странами не существовало никакого состояния войны, но неторопливый подход армии Мюрата, осуществлявшего, как предполагалось, дружественный визит в Испанию на своем пути в Португалию, довел нервы мадридской толпы до точки кипения. И когда Фердинанд был взят под стражу якобы за попытку отравить своих мать и отца, столица взорвалась и жаждавшие крови толпы двинулись ко дворцу «князя мира». При одной мысли, что теперь в Испании может случиться то, что не так давно произошло в Париже, перепуганные король и королева объявили о своем намерении покинуть страну и переехать в ее заморские колониальные владения. Но еще до того как было принято какое-либо окончательное решение, толпа освободила Фердинанда и отправилась на поиски Годоя, обещая повесить его на ближайшем дереве.

Любовник королевы нашел себе убежище на чердаке, где он закатался в какой-то ковер и лежал, спрятавшись там, в течение тридцати шести часов, в то время как сторонники Фердинанда, так и не обнаружив Годоя, растаскивали его собственность. Наконец, выгнанный из своего укрытия голодом и жаждой, Годой был схвачен и жестоко избит на своем пути в столицу. Жизнь его была спасена прибытием авангарда Мюрата и решением короля об отречении от престола в пользу своего сына. Мюрат имел строгие инструкции предотвратить пролитие королевской крови и убедил соперничающие группировки изложить свои притязания перед всемогущим и вроде бы беспристрастным императором Франции. Фердинанд оказался первым из согласившихся быть одураченным этим приемом, и он поспешил к Наполеону в Байонну, городок вблизи франко-испанской границы. Между тем французские солдаты препроводили Годоя к границе, и там к нему присоединилась разгневанная королевская чета, также стремившаяся изложить свое дело. Наполеон пил вино и обедал со всеми ними, а затем произнес свое соломоново решение. Он не мог, дескать, признать отречение, выбитое у Карла угрозами и насилием, но ему очевидно, что король, при поддержке Годоя или без нее, не в состоянии навести порядок в стране и вести войну с Англией с той решимостью, которая для этого требовалась. Поэтому интересы всех, включая и неуправляемый испанский народ, заключались в том, чтобы королевская власть перешла к человеку, пользующемуся доверием и поддержкой Франции. И кто мог бы более подходить для этого, чем Жозеф, его собственный дорогой брат, который навел порядок в Неаполе после Бурбонов? Карл и его королева, предпочитавшие такое решение возможности увидеть на троне своего порочного сына, не выдвигали никаких возражений, когда им было гарантировано щедрое ежегодное жалованье и дом во Франции, а нервы Годоя были настолько измотаны его недавним «приключением», что он также