Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений Страница 36

«Мы слушаем стихи, о ритмах говорим…»

Мы слушаем стихи, о ритмах говорим,Но разве утаить в мешке возможно шило?И может быть уже в классический НарымКого-нибудь из нас судьба послать решила.

И если для меня готов такой удел,Я с первого же дня без всяких промедленийЗаймусь с энергией, достойной лучших дел,Организацией сознательных тюленей.

Пока в них интерес к ученью не зачах,Мы политграмоту закончим в три урока,Затем я освещу им в пламенных речахПуть классовой борьбы достаточно широко.

И убедившись в том, что поняли они,Что масса лозунги как следует впитала,Я с увлечением столь редким в наши дни,Прочту им, наконец, кой-что из «Капитала».

И вот настанет день, когда на все готовТюлений главный вождь, восторженно неистов,Нырнет с толпой свергать правительство китовИ их приспешников акул-капиталистов.

А это для того понадобится мне,Чтоб пролетарии спокойны быть могли бы:Уж если кто из них окажется на дне —Его обгложут лишь трудящиеся рыбы.

«Так умерла любовь… Вначале…»

Так умерла любовь… ВначалеПылало небо полчасаИ в отдалении звучалиМальчишеские голоса.

Но обескровело светило,И под защитой темнотыНочь беззастенчиво схватилаПолуувядшие цветы.

Когда ж надежды облетели,Настало время расцвестиВ душе сомнению, а в телеНеудовлетворенности.

И сердце вымолвило строго:На этот раз – не прекословь! —Не перейдет с тобой порогаДвадцатидневная любовь.

Начало поэмы («Орлиное Перо не знает страха…»)

Орлиное Перо не знает страха;Он – мудрый вождь и мужественный воин,Не старая лисица и не баба,Он не умеет и не хочет лгать;Откройте уши, воины и дети,Слова вождя пусть слух ваш услаждают,Как свист лассо, как пенье томагавка,Как вопль скальпируемого врага.

То было в месяц падающих листьев:Два племени – апахи и команчиМежду собой топор войны зарылиИ собрались держать Большой Совет;Мы трижды выкурили трубку мира,Водою огненной себя согрели,И обменявшись кровью дали клятвуШакалов бледнолицых проучить.

Между двух лун темны и тихи ночи,И, покидая теплые вигвамы,В такую ночь мы в прерию вступили,Держа свой путь тропинкою войны;Три солнца мы мустангов резвых гнали,К четвертому достигли Рио-Гранде,Где не ступали наши мокасиныС тех пор, как гнев Ваконды пал на нас…

Химера («Было тихо в комнате и серо…»)

Было тихо в комнате и серо,Билась муха жалобно звеня,В час, когда гигантская химераНавалилась грудью на меня.

В жилах кровь оледенела, горлоЗаложил резиновый комок,И под телом, что она простерлаЯ дышать и двигаться не мог.

Мне казалось: сердцу места мало,Будто сердце схвачено в тиски,И ломило темя и сжималоКак чугунным обручем виски.

Словно гад по мраморным ступеням,Извивалась потная рукаПо моим беспомощным коленямС похотливой дрожью паука.

От крылатой женщины-гиеныПахло мерзкой сыростью крота,И шипели клочья грязной пеныУ ее чудовищного рта.

А потом в суставах захрустело,Все померкло в мраке золотом,Я лишился собственного тела,А потом – не знаю, а потом

Где-то прокричал петух… ВенераСквозь стекло рассеивала мглуНад блестящей ручкой револьвераИ кровавой лужей на полу.

Надпись на экземпляре «Поэмы о дне» («Эта поэма – детище мое…»)

Е. Д. Волчанецкой-Ровинской

Эта поэма – детище мое,Но ее происхождение несколько туманно;Мы коллективно создали ее:Я на бумаге, на машинке Марианна…

«Переполняясь лавой золотой…»

Переполняясь лавой золотой,Два мира – мы друг к другу тяготели,И страсть соединила нас в постели,Воспламенив взаимной наготой.

И в этот час прекрасный и простой,Свершилось то, чего мы так хотели,Я пламенел на отданном мне теле,А ты мерцала звездной красотой.

Трепещущим, неслышащим, незрячим,Я жадно льнул к губам твоим горячим,Безудержною нежностью жесток,

И в первый раз колени ты разжала,Открыв еще не смятый лепестокДля моего безжалостного жала.

«В парке было сумрачно и тихо…»

В парке было сумрачно и тихо,Лишь перед размытою плотинойОсторожно старая утихаКрякала, похрустывая тиной.Да душа звучала голосами,Музыкой бесформенной сырея,Чтоб слова раскладывались самиВ ритмы пятистопного хорея.Листья вырисовывались тонко,Шевелясь на фоне золотистом,И прошла знакомая эстонка,Шелестя разглаженным батистом.Фавн смотрел глазами павианаНа сухие бедра Аполлона,А высокомерная ДианаУлыбалася неблагосклонно.И не скатываясь, под закатом,Тронувшим изваянное тело,На плече классически-покатомДождевая капля золотела.

«Задумался ветер, лиловое облако вспенив…»