Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 37

счел за благо удалиться на покой. Фердинанд, однако, учинил яростную сцену, заявив, что гордость никогда не позволит ему согласиться с таким презренным компромиссом. Наполеон не замедлил предложить альтернативу. Если он предпочитает, то может быть расстрелян, чтобы войти в испанскую историю как человек, который пожертвовал своей жизнью ради того, чтобы не быть облаченным в корону, украденную у его отца. Бурное настроение Фердинанда немедленно остыло, и он был отправлен в Валенсию в почти примиренном состоянии. Он даже предположил, что Наполеон мог бы вернуться к своему первоначальному плану — женить его на одной из своих племянниц. И вот испанская проблема была разрешена за несколько дней. Так, по крайней мере, полагал Наполеон, когда он послал курьера к Жозефу, повелевая ему назначить Совет регентства, передать командование войсками маршалу Журдану и присоединиться к нему в Байонне, где с неизбежностью должны были произойти важные события.

Жозеф знал о том, что затевается. В предыдущем году он имел длительный разговор с Наполеоном об испанских делах и был также осведомлен, что за два месяца до байоннской авантюры его брат предлагал испанский трон Луи. Перспектива правления Испанией последовательно представала перед тремя членами семьи Бонапарта, поскольку этот вопрос был на имперской повестке дня еще во время неудавшегося разговора с Люсьеном в 1807 году. Люсьен отказался платить такую цену за возвращение в семейный круг, а Луи уже более чем достаточно сделал для марионеточного суверенитета в Голландии, но Жозеф был более гибким, чем кто-либо из них. Доказав свой успех в Неаполе, он приобрел уверенность в себе, а также заслужил похвалу Наполеона.

Не так уж давно Жозеф прогуливался по улицам Парижа «в коричневом сюртуке и круглой шляпе», с ностальгией разглагольствуя о Республике, единой и неделимой, но за последующие два года он смягчился, и перспектива замены трона небольшого государства на королевство более крупное, чем Франция, вводила его в искушение. У него довольно удачно шли дела с беспечными неаполитанцами, и он был уверен, что также хорошо сможет освоиться в Испании. Для его брата католическая вера была всего лишь инструментом, но Жозефу религия представлялась более серьезным делом. Он не был фанатиком, но тешил себя мыслью, что больше симпатизировал фанатизму, чем многие французы, которые были свидетелями упразднения религии во Франции. Его дружелюбие и широкие познания в дипломатии могли способствовать тому, чтобы убедить испанцев, что они будут куда более счастливы под управлением благожелательного иностранца, нежели под управлением молодого негодяя вроде Фердинанда или рогоносца Карла, почти столь же слабоумного, как незаконнорожденный выдвиженец Годой. И вероятно, он был прав в своих предположениях. Имелось лишь одно обстоятельство, которое Жозеф, раскрывая полученную в Неаполе депешу, не принял во внимание. И его нельзя винить за такой недосмотр. Кое-кто с неограниченным опытом в политике пришел к той же недооценке, полагая, что война против Испании (если бы испанцы были настолько глупы, чтобы обидеться на такую подмену) была бы еще одной войной против недееспособного архаичного правительства. Приняв такую оценку как аксиому, Наполеон, вероятно, совершил величайшую одностороннюю ошибку в своей карьере, так как не смог учесть разнообразные факторы, по которым Испания отличалась от мест проведения предыдущих кампаний в Италии, Германии, Польше и Египте. Начать с того, что сама местность создавала невообразимые трудности для передвижения войск и снаряжения, так как в стране не нашлось бы и двух хороших, покрытых щебенкой, дорог. Но отсутствие дорог не было единственным препятствием для завоевания Испании. Еще менее подходящими для этого были сами люди, погрязшие в жестокостях, вековой нужде и фанатизме и объединенные свирепой ненавистью к еретикам, особенно к тем, которые заточили в тюрьму его святейшество Папу и лишь недавно открыли свои церкви. На протяжении многих столетий Испания управлялась отвратительно, и постороннему наблюдателю представлялось, что уже ничего не осталось от храбрости и предприимчивости, которые сделали испанцев властелинами половины мира. Французам пришлось быстро обнаружить, что национальная гордость пылала в сердце каждого испанца и что священнослужителям не составило бы труда превратить тлеющие угли в жаркое пламя, которое обожгло бы каждого француза, решившегося ступить на полуостров. Им пришлось также познать, что испанский фанатизм, подогретый войной против мавров, которые столетиями оккупировали Испанию, привел к становлению испанского характера, способного превратить полуумирающих крестьян и ремесленников в самую безжалостную и мобильную партизанскую армию, с которой французам, при всем их богатом военном опыте, никогда не приходилось сражаться. Фердинанд мог быть предполагаемым отцеубийцей, Карл — почти слабоумным, Годой — незаконнорожденным авантюристом, но, по крайней мере, все эти трое были испанцами и хорошими католиками, в то время как французы были чужеземцами и атеистами и как таковые не заслуживали никакой пощады ни в этой, ни в последующей жизни.

Сообщения о произошедшем в Байонне незамедлительно достигли Мадрида, где Мюрат со своим блестящим штабом вызывал большую суматоху среди населения, которое пребывало в восторге от подобных показов на публике и не имело причин с подозрением рассматривать этих колоритных визитеров. Новости, распространявшиеся в городской толпе приезжавшими с северо-востока, были подобны факелу, поднесенному к пороховому складу. Не дожидаясь оглашения имперского бюллетеня с представлением их нового повелителя, короля Жозефа, город взорвался, и свирепость, проявленная толпой, послужила для французов первым уроком той войны, которую они теперь развязали. Французские солдаты, прогуливавшиеся по улицам, были окружены, избиты камнями, исколоты ножами, растерзаны на куски, и через несколько часов Мюрат уже имел дело с полномасштабной революцией. Яростный гнев по поводу происходившего ни в коей мере не ограничивался столицей. Вскоре уже половина населения страны взялась за оружие, так как революция, подобно горящей траве, распространялась от одной провинции к другой. Уже через неделю Астурия, Наварра, Старая Кастилия, Галиция, Валенсия, Мурсия и Арагон были охвачены пламенем. Французские офицеры, совершавшие объезды своих постов, находили поставленных там солдат удушенными и заколотыми, курьеры, подвергавшиеся нападениям из засад, бывали распятыми или сваренными в нефти, изолированные подразделения расстреливались снайперами из мушкетонов, заряженных иглами и металлическим ломом. К удивлению вторженцев, даже смехотворная испанская хунта объявила тотальную войну победителям под Маренго, Аустерлицем, Йеной и Фридландом.

Мюрат быстро и эффективно расправился с революцией в Мадриде. За двенадцать часов он очистил улицы, расстрелял главарей и занял все стратегические точки города. Затем, рассматривая себя в качестве следующего короля Испании, он действовал с большой осторожностью и, вопреки тяжелым приступам колик, вызванных выпивкой слишком больших доз испанского вина, держал город в жестоких тисках, ожидая подхода подкреплений. Когда же депеши достигли столицы, он был расстроен не столько слухами о формировании испанской армии, сколько