Хамфри Карпентер - Джон Р. Р. Толкин. Биография Страница 45

Странный человек, сложный человек; и эта попытка исследовать его личность дала нам не так уж много. Но, как говорит один из персонажей романов Льюиса: «Сдается мне, что людей нельзя изучать: их можно только узнавать, а это совсем другое дело».

Глава 3

«ОН ПОБЫВАЛ ВНУТРИ ЯЗЫКА»

Если Толкин интересует вас прежде всего как автор «Властелина Колец», вас может напугать перспектива чтения главы, где идет речь о «Толкине как ученом и преподавателе». И действительно, при такой формулировке тема может показаться Довольно скучной. Поэтому следует сразу оговорить: это не так. Нельзя сказать, что Толкин был как бы двумя разными людьми, ученым и писателем. Это все один и тот же человек, и две стороны его личности переплетаются настолько тесно, что порой делаются неразличимы. И вообще это не разные стороны, а разные проявления одного и того же ума, одного и того же воображения. Так что, если мы собираемся разобраться в литературном творчестве Толкина, нам никак не обойтись без его научной работы.

Для начала надо понять, почему Толкин любил языки. Кое–что нам об этом уже известно из рассказа о его детстве. Его _будоражили_ валлийские названия на товарных вагонах, «внешний блеск» греческого, непривычные формы готских слов в случайно приобретенной книжке, финские имена в «Калевале». То есть Толкин был необычайно чуток к звучанию и внешнему облику слов. Они занимали в его жизни то место, что в жизни многих людей занимает музыка. Воздействие, которое оказывали на него слова, было почти исключительно эмоциональным.

Но почему Толкин избрал своей специальностью именно средневековый английский? Уж если ему так нравились незнакомые слова, почему бы не заняться изучением иностранных языков? И снова искать ответ следует в его способности загораться энтузиазмом. Нам уже известно, как бурно реагировал он на первое знакомство с финским, валлийским и готским. Так вот, не следует забывать, что не менее взбудоражен он был в тот день, когда впервые осознал, что немалая часть поэзии и прозы англосаксов и средневековой Англии написана на том самом диалекте, на котором говорили предки его матери. Иными словами, для него это было нечто отдаленное и в то же время бесконечно личное.

Мы уже знаем, что Толкин всем сердцем любил запад Центральных графств, потому что эти края ассоциировались у него с матерью. Ее семья происходила из Ившема, и Толкин считал, что этот западномидлендский городок и окрестное графство Вустершир на протяжении многих поколений были домом этой семьи, Саффилдов. И сам он провел немалую часть своего детства в западно–мидлендской деревушке Сэрхоуле. И потому эта часть сельской Англии — равно как и ее язык — вызывала у Толкина сильный эмоциональный отклик.

«Я западномидлендец по крови, — писал он У. X. Одену [Уистен Хью Оден (1907—1973) — английский поэт–модернист. В начале творческой деятельности экспериментировал с аллите–рационным стихом.], — и потому, стоило мне встретиться с западномидлендским среднеанглийским, я сразу признал в нем знакомый язык». «Знакомый язык» — нечто, что сразу показалось ему родным. От этого можно отмахнуться, как от смехотворного преувеличения: как это он мог «признать» язык, которому уже семьсот пятьдесят лет? Однако сам Толкин действительно верил в то, что унаследовал некую смутную память о языке, на котором много веков назад говорили его предки Саффилды. А неизбежным следствием этой мысли явился вывод, что ему надлежит как следует изучить этот язык и поставить его во главу угла своей научной деятельности.

Разумеется, это не значит, что Толкин занимался исключительно средневековым английским западного Мидленда. Он проштудировал все диалекты древне–и среднеанглийского и, как мы уже видели, много читал по–исландски. К тому же в 1919—1920 годах, работая над «Оксфордским словарем», Толкин познакомился со множеством других древних германских языков. В результате к 1920 году, когда Толкин оказался в Лидском университете, он обладал уже весьма обширными лингвистическими познаниями.

В Лидсе и, позднее, в Оксфорде он проявил себя как хороший преподаватель. Лектором он был не из лучших, поскольку его быстрая речь и невнятный выговор делали его объяснения трудными для восприятия. К тому же Толкину не всегда удавалось излагать материал ясно и вразумительно, потому что ему было трудно соразмерить собственные знания со знаниями своих учеников и, соответственно, выстроить лекцию так, чтобы студентам было все понятно. Однако он умел живо подать предмет и продемонстрировать собственный интерес к нему. Самым знаменитым примером, памятным всем, кто учился у Толкина, была вступительная лекция цикла, посвященного «Беовульфу». Толкин молча входил в аудиторию, обводил слушателей пристальным взглядом и внезапно принимался звучно декламировать начальные строки поэмы в оригинале, на древнеанглийском, начиная громким восклицанием: «Hwaet!» (начальное слово этой и еще нескольких древнеанглийских поэм), которое некоторые студенты воспринимали как «Quiet!» [«Hwaet» (древнеангл.) — восклицание, обозначающее «Се! Вот!». «Quiet!» (англ.) — «Тише!»]. Это было не столько чтение вслух, сколько театральное представление. Студенты как наяву видели англосаксонского барда в пиршественной зале. И это производило большое впечатление на многие поколения студентов, сразу давая им понять, что «Беовульф» — это не просто текст из хрестоматии, который надо прочесть к экзамену, а прекрасная трагическая поэма. Как выразился один из бывших учеников Толкина, писатель Д. И. М. Стюарт [Джон Иннес Макинтош Стюарт (род. 1906) — литературный критик, романист, автор детективов (изд. под псевдонимом Майкл Иннес)], «он мог превратить аудиторию в пиршественную залу, где он был бардом, а мы — слушателями и гостями на пиру». На тех же лекциях присутствовал и У. X. Оден, который писал Толкину много лет спустя: «Я вам, кажется, никогда не говорил, какое незабываемое впечатление произвело на меня, студента, ваше чтение «Беовульфа». Ваш голос был голосом Гэндальфа».

Одной из причин преподавательских успехов Толкина являлось то, что он был не только филологом, но и писателем и поэтом, человеком, который не просто изучает слова, но использует их в литературных текстах. Он с детства умел находить поэзию в самом звучании слов; но, кроме этого, он, как и любой поэт, понимал, как используется язык. Это прекрасно выражено меткой фразой из некролога Толкина, опубликованного в «Таймс» (написанного, несомненно, К. С. Льюисом задолго до смерти Толкина), насчет его «уникальной способности чувствовать одновременно и язык поэзии, и поэзию языка». На практике это означало, что Толкин мог объяснить ученику не только значение слов, но и то, почему автор избрал именно это выражение и как оно вписывается в его систему образов. Таким образом он учил студентов, читающих древние тексты, относиться к ним не просто как к памятникам развивающегося языка, но как к литературе, заслуживающей критической оценки и литературоведческого анализа.