Г. Лелевич - Александр Безыменский

Лелевич Г

Александр Безыменский

Литературная публика, как следует, узнала Безыменского, собственно говоря, только во второй половине 1922 года, но самые широкие слои Комсомола знали и ценили его, как своего поэта, еще в 1919–1920 гг. Иными словами, массовый захват стихов Безыменского предшествовал выявлению его мастерства. Это — далеко не обычный для поэта путь.

1. Знаю, с кем и куда иду

При самом первом знакомстве с поэзией Безыменского, прежде всего привлекает внимание обилие произведений, формулирующих литературные взгляды автора, произведений, являющихся стихотворными декларациями. Безыменский великолепно знает свое назначение, знает, в чем смысл его поэтического творчества, в чем право на существование поэзии вообще. Мистические, жреческие уклоны, выспренные и в то же время пустые идейки о «чистом искусстве», об «искусстве для искусства» совершенно чужды ему. Это с его уст сорвалось признание, на которое решится далеко не всякий поэт:

   Прежде всего я член партии,   А стихотворец — потом.

Безыменский привык подходить к своему творчеству, как к свойственному ему виду революционной работы. Это ясное сознание общественных задач и общественной роли поэзии неоднократно звучит в целом ряде стихов Безыменского.

Но он не только ясно сознает задачи творчества, он так же превосходно видит его пути, его частные, временные проблемы. Когда обозначился перелом в пролетарской поэзии, знаменующий переход от абстрактного «космизма» к показу живого человека, Безыменский не только осуществил этот переход в своем творчестве, но и выразил его декларативно в известном стихотворении «Поэтам «Кузницы», стихотворении, ставшем как бы знаменем Московской Ассоциации Пролетарских Писателей:

Хорошо планетыПерекидывать как комья!Электропоэмами космос воспеть!А вот сумейтеВ каком-нибудь предгублескомеЗарю грядущего разглядеть.………………………Пишите сотни «Поэм о собаке»Но дайте одну хотьО человеке живом.Возьмите любого Федю на РабфакеКоторый будетНашим завтрашним днем.Довольно небаИ мудрости вещей!Давайте больше простых гвоздей!Откиньте небо! Отбросьте вещи!Давайте землюИ живых людей!

В последнем крупном своем стихотворении «Пролог» — Безыменский снова дал художественную программу:

Поэты! До каких же порВ своих стихах не развернетеРабочим нужное давноЭпическое полотно?

Безыменский слишком хорошо понимает, что нельзя дать живую конкретную картину реальной пролетарской революции, не дав типов, не показав действия и переживания отдельных людей, разумеется, в их связи с коллективом. Как бы ни пыжились «космические» медиумы, как бы ни пытались они выдать механизированный безличный символизм за коллективизм, совершенно бесспорно, что прощупать мощь коллектива можно только познакомившись с составными частями этого последнего, — с людьми.

Говорят мне опять: — нельзяПамятник личности высечь.Петя! тебя я взял,Потому, что ты сколок с тысяч.

Эти и многие другие стихи Безыменского лучше всего опровергают старый мещанский предрассудок, свойственный — увы! — и многим коммунистам, будто сознательность подрезает крылья творчеству, будто ясно намеченная цель связывает творческий порыв. Безыменский достиг результатов, значительность которых принуждены признать даже в большой степени и наши противники, потому что он хорошо знал, куда ему надо итти, что ему следует дать.

2. Поэт «стальной большевистской породы»

Различные поэты не плохо показали гигантский размах русской революции, некоторые передали и психику людей революции. Орешин познакомил нас с переживаниями среднего крестьянина, колеблющегося между пугачевским разгулом и всехристианнейшим отчаянием. Маяковский показал психику деклассированного интеллигента, примкнувшего к революции. Ахматова выявила настроения аристократической дамы, в которой исконный патриотизм борется с классовой ненавистью, советующей эмигрировать. Вера Инбер передала переживания такой же дамы, но только сменившей вехи и т. д., и т. д. Одного лишь не показали нам эти поэты: они не дали и не могли дать психику главного и активного участника великих событий — передового пролетария коммуниста. Безыменский дал это.

В каждой его строчке чувствуется сознательный и активный передовой боец пролетарской революции. Он не только сочувствует, он не только восторгается. Нет, он

…сам вросВ ростПочки моей весенней[1].

Безыменский до мозга костей пропитан активностью. Он не может представить себя бездеятельным, посторонним зрителем борьбы и строительства. Самая мысль о пассивности, о покое ему мучительна.

…Не тоска ли всю ночь таскатьПо кроватям и мысли и тело?!Не тоска ли, скажи, не тоскаПо ночам ничего не делать?!

Всеми фибрами своей души Безыменский любит свой класс, а также цитадель своего класса, горнило борьбы и творчества — завод. Он относится к нему с чисто родственною нежностью:

Хочется мне и еще, и ещеВзять,Чтобы спрятатьВ жадном, заводском, младенческо зевЗапад и юг!Восток и север!Соли, все соли у вас я возьму!

Для торжества своего класса, для успешного роста «почки весенней» — завода, поэт готов на величайшие жертвы. В одном из стихотворений цикла «Стихи о сыне», проникнутого теплой и нежной привязанностью к маленькому сынишке, как раз в стихотворении, написанном по поводу появления этого любимого Львенка на свет, Безыменский обращается к нему с такими бесконечно-суровыми и в то же время искренними словами:

Пришел — так шагай! Пусть зовет тебя жизньВсегда впереди на красной трибуне.А если надо, — иди и ложисьПоследней ступенькой к Коммуне.

Однако, любовь к классу, преданность ему, готовность всем пожертвовать для дела революции звучали в стихах многих поэтов. Правда, Безыменский показал эти настроения более реально, более конкретно, более естественно, чем хотя бы Иван Филиппченко, но все-таки не в этом — новое слово Безыменского. Последнему удалось передать ту черту коммуниста, которая оказалась недоступной большинству поэтов «Кузницы». Если Герасимов, Кириллов, Санников споткнулись о будничные тяготы Нэпа, — то Безыменский взглянул и на Нэп теми же глазами, какими смотрел на этот этап революции весь пролетарский авангард. В замечательном стихотворении «Коммунист» Безыменский метко и выпукло показал отличительные свойства большевика-ленинца, одинаково далекого и от оппортунизма, и от «левого ребячества», умеющего и в дни отступления подготовлять грядущие атаки:

Знаю: придется не малоМаленьких дней пройти.Вышел с гудком, запевалой,В десятилетья пути.Знаю я каждое место,Где мне ступить и чем:Волисполкомом, трестом,Армией — или ничем.Знаю оружье любое:Штык, Совнарком, или горн.С ними пройду я с боемВстречные толщи гор.Знаю, где враг клейкий.Знаю, где солнце и муть.Пальцами каждой ячейкиЩупаю верный путь.Знаю свою пожитки.Знаю беду на дому:Пуговицу ль на нитке,Топи бумаг или тьму.Вытянул в мир с заводаРук мускулистых рои.Знаю: веков поводьяБудут мои!

И когда поэт чувствует в негодующих возгласах комсомольцев перед пивной нотку отчаяния, он спокойно отвечает:

Полно!ПивнаяУ нас в руках.

Грохочут ли битвы гражданской войны, и жизнь проносится в сплошном дыму или тянутся серые дни Нэпа, когда борьба с буржуазией ведется при помощи червонца и снижения цен, Безыменский всегда один и тот же:

Неведома тому усталость,Кто в порох мира — головня…Такими были и осталисьМы до сегодняшнего дня.

Но глубоко заблуждается тот, кто думает, что психика, показанная в стихах Безыменского, это — психика мрачного фанатика, узколобого автомата, «мыслящей гильотины». Да, Безыменский готов пожертвовать даже сыном, но он любит этого сына страстно. Безыменский готов на самые суровые меры, но он ни на минуту не забывает о том, что кровавые страдания периода диктатуры это только ступеньки к светлому, радостному веку коммунизма:

Да! Штык заштопает прорехи,Придет былому срок смертей.Лицо земли зальется смехомТаким, как у моих детей.

Если кто хочет убедиться в том, насколько тонко и правдиво передает Безыменский переживания и настроения нашего живого активного коммуниста, пусть вчитается он в прекрасный отрывок из «Комсомолии». Квартирный хозяин, отвратительная мещанская жаба, под'езжает к комсомольцу-партийцу с типичными обывательскими пошлостями. Кто из нас не слышал от какого-нибудь мещанина-соседа подобных речей?