Самуил Лурье - Пришествие Краснобрыжего

С. Лурье

Пришествие Краснобрыжего

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына.

Слышу божественный звук умолкнувшей эллинской речи.

Зять Аполлона Харон у Стругацких из философистов.

Как мы его ждали! Как соскучились без него! Как часто сетовали на то, что наша критика суха, рассудочна, до приторности вежлива… Где острые перья, где задор и огонь? — спрашивали мы и не находили ответа.

Но теперь всё изменилось. Пришла весна, и об руку с нею вступил танцующей походкой в литературу Иван Краснобрыжий.

Неудивительно, что эта фамилия пока что говорит так мало. Перед нами юное дарование, ещё не оперившееся, но такое звонкоголосое…

Ведь если первое же произведение молодого автора глубоко поражает ум и сердце, если оно по-настоящему волнует, — разве это не вернейший залог блистательного будущего?

А фельетон Ивана Краснобрыжего «Двуликая книга» в мартовском номере «Журналиста» нельзя читать без слёз.

Вспоминается собственный робкий дебют, такой похожий на тысячи других… Как мешала нам всем эта ветхая традиция, эта въевшаяся с детства привычка уважать чужой труд, эта почтительная любовь к литературе…

И вот, наконец, приходит юноша и смело топчет ногами оковы надоевшего приличия, путы хорошего тона и синтаксиса, постылые авторитеты, — и горько становится на душе. Обидно: зачем же нам внушали так долго, что якобы нельзя промышлять писателей, как зайцев? О разных там капканах, стрельбе с автомобиля и других усовершенствованиях — молчок. Невозможно, дескать. А ведь вот — очень даже возможно, оказывается.

Нет, неправы скептики и пессимисты! Не перевелись ещё на Руси острые перья!

Досадно, что в журнале «Журналист» нет портрета Ивана Краснобрыжего. Так хотелось бы взглянуть в его невинное, талантливое лицо, мысленно восклицая: — Да где же вы раньше-то были, дорогой Иван? Где пропадали? Мы уж и заждались!

Но боюсь, что восхищение опять увлекло нас на ложный, привычный путь пустых похвал. А что Ивану Краснобрыжему наши похвалы? Теперь, когда его произведение стало литературным фактом, важно только одно: все должны понять, что писать по-прежнему больше нельзя.

Он не то чтобы открывал новые дороги — он делает больше: расчищает старые, довольно-таки запущенные, позаросшие всякой чепухой за сто с лишним лет. Как отважный путешественник на необитаемом острове, он углубляется в чащу, размахивая топором.

Последуем же за ним, поучимся у него древнему полузабытому искусству пасквиля, войдём — как говорили доселе, но уже не будут говорить впредь, — в его творческую лабораторию.

«Фантастика в наше время всё больше и больше завоёвывает сердца читателей. На этой ниве трудится много советских писателей».

Ведь простая мысль, а как изящно выражена! Заметили внутреннюю рифму? Обратили внимание на образ нивы? Какой недюжинной сметкой надо обладать, чтобы вот так, сразу, взять читателей за живое?

«Две фантастические повести „настрогали“ и братья Борис и Аркадий Стругацкие. И в обоих (как это смело — в обоих братьях! — С.Л.) — космические сюжеты. Одна называется „Стажёры“, другая — „Второе нашествие марсиан“ с пометкой „записки здравомыслящего“. Принесли (кто принёс, что принёс? — какой простор открывается читателю для самостоятельной работы! — С.Л.) в издательство ЦК ВЛКСМ „Молодая гвардия“. Там повести издали стотысячным тиражом».

Ну разве не чудесно? В одном этом абзаце больше отваги и раскованности, чем во всей современной литературе. Ну в самом деле, подумайте: разве часто щекочет наши ноздри столь изысканный каламбур: Стругацкие — «настрогали»? (И ведь что характерно, начинающий автор, без всякой профессиональной подготовки, Иван Краснобрыжий чутьём понимает, что такими блестящими находками нельзя сорить попусту: он проводит этот остроумный консонанс, тонко варьируя, через всё своё произведение. Вот черта истинно способного человека!)

А какое серьёзное, вот уж точно диалектическое представление об издательском деле: «принесли-издали»! А сколько глубокого смысла в незначительной на первый взгляд замене слова «подзаголовок» словом «пометка»! Разве всё это встречается каждый день? Но самое главное не в этом, и даже не в том, что приведенный абзац, несмотря на свой малый объём, вместил, кажется, всю информацию, которая содержится в статье Ивана Краснобрыжего.

Самое главное достоинство цитированных строк — в непринуждённой и непривычной для ушей рутинёров откровенности, с какой автор даёт понять читателям, что он прежде никогда не слыхал о братьях Стругацких и не читал ни одной их книги. Какими скупыми средствами достигается этот смелый эффект! Всего несколько слов: «Две фантастические повести „настрогали“ и братья…» — и становится совершенно ясно, что воображению автора рисуются не то что известные писатели, авторы многих книг, получивших (как и повести, о которых идёт речь) высокую оценку в советской печати и переведённых на различные языки мира, а просто какие-то ловкие аферисты, мелкие жулики, вроде детей лейтенанта Шмидта.

Так и представляешь себе Ивана Краснобрыжего (всё-таки очень жаль, что нет в «Журналисте» его портрета!) стоящим в недоумении перед прилавком. Так и видишь, как растерянно вертит он в руках эту «двуликую книгу», которую продавщица настойчиво пытается ему всучить. Что уж теперь, после статьи Ивана Краснобрыжего скрывать: всякое бывает и в книжной торговле…

Можно часами говорить об этом удивительном абзаце, но ведь надо дать тем, кто ещё не достал мартовского номера журнала, хотя бы беглый отчёт о содержании статьи.

«Редактировала книгу Б. Клюева, оформлял художник Г. Перкель, а предисловие написал Р. Подольный».

Сколько такта! Вот пример следования традиции — но традиции хорошей, новой, лишь недавно введённой журналом «Журналист». Как это важно — привлечь внимание читателя к работе тех, о ком так незаслуженно мало пишет критика. А ведь именно люди эти скромных профессий — редакторы, художники — в первую очередь должны понести материальную ответственность за выпуск столь ужасных книг…

«Своих героев братья Стругацкие пытаются укрыть территориально (?! — С.Л.?! — С.Л.) древнегреческими именами, лишили их принадлежности хотя бы к какому-либо (что за слог! — С.Л.) племени, не говоря уже о нации (?!! — С.Л.). На первых страницах повести им это кое-как удавалось, но дальше… Хвост вытянут (?! — С.Л.) — нос увязнет, нос вытянут (!? — С.Л.) — хвост прилипнет (??! — С.Л.)».

До чего сноровисто — и откуда что берётся? — подготавливает юный критик читателя к разоблачению тайных намерений братьев Стругацких! В самом деле, о каком-таком «безымянном государстве» идёт речь в повести «Второе нашествие марсиан»? Сейчас мы это выясним. Наш вундеркинд не навязывает своего мнения, о нет! Продуманной системой доказательств он загоняет читателя в угол, прижимает его к стене неопровержимыми уликами. Можно ли, например, считать случайностью, что повесть написана русским языком?

«В повести… проиллюстрированной двуликими и трёхликими (! — С.Л.) портретами героев, вся нечисть (! — С.Л.) выражается пословицами (!! — С.Л.): „Не наводи тень на ясный день“, „Лес рубят — щепки летят“, кур называют „пеструшками“, ходят „утицей“, курят сигареты „Астру“ (это очень важная улика, обидно только, что с падежами такая путаница — С.Л.), анекдоты у них „солёные“…»

Казалось бы, всё ясно. Но добросовестность молодого исследователя не позволяет ему удовольствоваться сделанным. У него припасено решающее доказательство:

«Всякая человеческая нечисть (вполне извинительный повтор, правда, этот приём используется слишком часто — С.Л.) в трактирах „дует первач-синюховку“…»

Вот теперь уже всякие сомнения развеяны, теперь, наконец, Иван Краснобрыжий может быть уверен, что читатель понял, о каком именно «племени, не говоря уж о нации», ведёт он речь…

Читать и перечитывать Ивана Краснобрыжего — громадное удовольствие. К сожалению, обо всём не расскажешь. Можно только посоветовать желающим как можно скорее раздобыть журнал, в котором дебютирует столь многообещающий автор. Я представляю, в какой восторг придёт читатель, когда он убедится, что, например, лексика статьи ещё богаче, чем логика и грамматика! Пренебрегая нудными и чужеродными терминами — такими, скажем, как «сатира» (а это ведь тоже надо уметь — рассуждение-то ведётся о сатирической повести), автор зато налегает на великий и свободный доселе русский язык. Одни только эпитеты чего стоят: «патриоты-алкоголики», «шельмец», «плешивый старикашка», «дрянь», «старый прелюбодей», «алкоэкземопечёночник»!!!