Илья Бендерский - Миссия Балашева и Лев Толстой

Миссия Балашева и Лев Толстой

Романное слово и историческая рефлексия

В 1938 году в «Литературной газете» была опубликована короткая заметка Е.В.Тарле «Лев Толстой и миссия генерала Балашева»[1]. Раскрывая природу «одной фактической неточности» великой эпопеи, Тарле затронул важную тему современной исторической науки и шире — гуманитаристики в целом: тему взаимодействия исторической действительности и действительности художественно-повествовательной. Позиция, занятая советским исследователем по отношению к литературному тексту как к живому и самодостаточному отражению истории, выгодно отличалась от общей в научной и публицистической периодике 1930-х годов практики «партийного истолкования».

Десятью годами ранее, в 1928 году, издательство «Федерация» выпустило книгу В.Б.Шкловского «Матерьял и стиль в романе Льва Толстого „Война и мир“»[2]: в своем роде уникальное исследование великого романа, проникнутое счастливым духом свободы научного поиска, свежестью нового методологического подхода, выработанного Шкловским в рамках «русского формализма».

В одной из глав, посвященной преломлению исторического материала в романе, дается разбор эпизода поездки Балашева.

Чем привлекателен этот сюжет? Миссия Александра Дмитриевича Балашева в июне 1812 года — эпизод сторонний и в исторических работах о войне 1812 года, и в романе Толстого. Если вглядеться в историческую действительность, то видна побочность этого эпизода и в драме первой недели войны. Александр I, посылая своего министра полиции А.Д.Балашева к Наполеону с мирными предложениями, не предполагал серьезных дипломатических последствий этой поездки, и Наполеон относился к этому формальному шагу русского правительства соответственно. С началом войны оба враждующих центра ясно видели второстепенность дипломатических контактов друг с другом.

Итак, возвращаясь к неслучайно мелькнувшему слову: сама суть дела (поездка Балашева) представляется сторонней, как в контексте событий исторических, так и в научной и художественной литературе. Эта отстраненность дипломатического вояжа на фоне разворачивающихся военных действий и есть та ось, вокруг которой выстраивается история миссии Балашева. Ось настолько очевидная, что она ясно понималась историческими лицами, ее начертавшими и пережившими, а потом и авторами научных и художественных произведений.

Критика, художественная литература, историография — все как будто имеет исключительно свой предмет, однако все соединяется в определенный момент общим элементом. Есть то, что невозможно отгородить горизонтом рассмотрения в рамках жанра, предмета, идеологии; то, столкновение с чем неизбежно. Это и есть история. История войны, история романа, история литературы или науки. Историческое, то есть однажды произошедшее, — неустранимо. Исследователь, имея дело лишь с одной стороной (литературоведческой, источниковедческой или историографической), неизбежно теряет уходящие в тень другие грани исторического события. Я предлагаю, не отбрасывая, по возможности, структурного многообразия исторического события, осознанно войти в этот лабиринт через уже известный порт художественного повествования.

Для участников событий — для Наполеона, Александра, Балашева, Даву и других — отстранена была сама миссия русского дипломата: хлопоты о мире в тех обстоятельствах, когда мир уже никого не интересовал. Мир никого не интересует, но историческое действие вокруг «миротворческой миссии» разворачивается на самом высоком уровне. В контексте романа «Война и мир» отстранен эпизод, он избыточен (его легко можно опустить без всякой деформации сюжета), однако он подробно описан в романе. Эпизод избыточен, но на страницах исследования В.Б.Шкловского он почти целиком цитирован…

Случайно ли внимание к стороннему? Разумеется, нет. И любые новые обстоятельства (война, написание великого романа, литературная критика) по-новому проблематизируют историческое событие. Общим в данном случае будет то, что побочность, вынесение в сторону позволяет с иных позиций взглянуть на основное; причем именно со стороны, то есть будто бы не рискуя быть вовлеченным в решающий ток событий.

В описаниях миссии Балашева пространственное измерение противостояния России и Франции (России и Европы, если угодно) переносится с географических индексов (дороги, переправы, леса и топи, населенные пункты, по которым движутся и около которых бьются военные части и соединения) на психологическую карту двух враждующих домов: Александр отдергивает полог административного, военно-оперативного, этнографического и иных измерений и как личность вступает в контакт с личностью противника. При этом диалог монархов опосредован; между их личностями выстраивается цепочка посредников, каждый из которых — свое отражение сюзерена. Как идея отражается в симулякрах, так монарх, этот просвет небес, отражается преломленным для земных нужд в своих подданных.

Миссия Балашева — эпизод структурно замкнутый. Отстраненность поездки, обмен репликами, предопределенными всем предшествующим дипломатическим и психологическим планом, почти исключает перипетию как таковую; особенно это касается контекста «Войны и мира». Если другие исторические события открыты для романного конструирования (Шенграбен, Аустерлиц, Солтановка и Островна, дискуссии о Дрисском лагере и Бородино: все наполнено авторским содержанием, замещающим историческое, открывающим новые функции), то миссия Балашева всего лишь описана. Сама история открыла психологическую карту перед Толстым, и он в рамках уже готовой структуры создает «своих» Мюрата, Даву, Наполеона.

Эпизод миссии Балашева практически не связан с собственно романным планом («Война и мир» легко делится на два повествовательных плана: эпико-исторический и собственно романный; каждый имеет свою интригу, своих героев, каждый план развертывается на фоне другого). Единственным коррелятом эпизода с Балашевым в предыдущем повествовании становится письмо Александра Наполеону, написанное 13 июня. Вот этот исторический документ в редакции подстрочного перевода изданий «Войны и мира»:

«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорты. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы сей поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по-прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из-за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Еще Ваше Величество имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.

Александр».

Письмо погружает читателя романа в пестрый, не подготовленный никакой фабулой ток исторического процесса (на Россию вероломно напали, а полписьма посвящено какому-то князю Куракину, каким-то паспортам, о которых ни слова Толстой не говорил). Читатель сталкивается с той условно-дипломатической интригой, которая предшествовала великому бедствию и казусу поездки генерала Балашева. В романе вся интрига спародирована Толстым: «…стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку, или Наполеону написать к Александру: Monsieur, mon fràere, <… > — и войны бы не было».

Рассказ о начале войны строится Толстым дедуктивно: от историософских размышлений через панорамные сцены (переправа через Неман) к частному историческому событию — миссии Балашева. Вал толстовского повествования раскатывается и в IV главе выливается в подробнейший пересказ эпизода реальной дипломатической интриги. В чем же она заключалась?

С 1811 года Россия и Франция, формально союзники, активно готовились к войне. В начале 1812 года Наполеон заключил военные договора с Пруссией и Австрией. Весной 1812 года Россия предъявила Франции ультиматум с требованием отвести войска от русских рубежей за Эльбу. Наполеон провел переговоры с русским послом в Париже Куракиным и отправил к Александру своего генерал-адъютанта графа Л.Нарбона, маскируя последние свои приготовления к войне.