Александр Бестужев-Марлинский - «Эсфирь», трагедия из священного писания...

Александр Александрович Бестужев-Марлинский

"Эсфирь", трагедия из священного писания

в трех действиях, в стихах,

сочинение Расина, перевод с французского [1]

* * *

Удивительно, почему перевод «Эсфири»,[2] наделавший много шуму в городе в эпоху своего появления, и о котором теперь воспоминают только тогда, когда видят его на сцене, никем не удостоен разбора – хотя из уважения к подлиннику. Известно, что Расин написал трагедию сию для детского театра и она, по плану, завязке и характерам, принадлежит к слабейшим произведениям знаменитого автора; но прекрасные стихи, особенно в лирическом роде, в ней встречающиеся, ставят оную наряду с хорошими трагедиями. Из сего видно, что в переводе ее надлежало преимущественно стараться о сохранении сей прелести. Русский переводчик, вероятно, мог бы перевесть «Эсфирь» гораздо лучше. В доказательство сего приведем некоторые места его перевода; любопытные могут сличить их с оригиналом:

Кичливый Артаксеркс рабу свою венчал,И гордый перс к ногам еврейской дщери пал.

Или:

А я, гнушаясь лжи и лесть оставя им,Молилась господу и плакала пред ним.

Или:

Скучая почестьми, сама себя ищу,К стопам предвечного с мольбою повергаюсьИ смертных суетных забвеньем наслаждаюсь.

Брега священны Иордана!Любимы господом поля!Наследье древня Ханаана,Чудес обильная земля!Высоки холмы, тучны долы,Издайте гласы и глаголы:Навек ли мы отчужденыДрагия отчия страны?

Или:

И в бегстве не найдут спасенья,И мраз и глад им путь препнет,И ангел божий, ангел мщеньяМечом бегущих поженет.(Сей строфы нет в подлиннике.)

Или:

Напрасно смертию закона глас грозил,В ней сердце верой возгорело;Она на смерть дерзнула смело,Рекла, и бог благословил.

Свлеките с выи узы пленаИ со главы стрясите прах;Взыграйте, Яковли колена,Воспойте господу в псалмах;Отверст вам путь: бегите вскореЧрез горы, реки, степь и море;Стекитесь все в единый лик,Взнесите все до неба клик:«Господь велик!»

В сих, и еще некоторых, впрочем весьма немногих, удачно переведенных стихах и хорах заключаются красоты перевода; все остальное есть почти беспрерывное сцепление непростительных ошибок против вкуса, смысла, а чаще всего против языка, не говоря уже о требованиях поэзии и гармонии. Здесь прилагаем немногие образчики таинственного наречия г. переводчика. Например, Элиза в 1 явл. I действ. говорит следующее:

Оплакав ложну весть о смерти я твоей.

Но об вестях не плачут, а оплакивают кого-нибудь по вестям, ложным или справедливым, как случится. Например, если б сказали: «„Эсфирь“ дурно переведена», то мы сожалели бы о самой вещи, а отнюдь не о рассказах.

…Жила отчуждена от общества людей.

Вероятно, не зверей. Если сказано: от общества, то смысл полон, и потому не должно прибавлять людей; ибо одни человеки живут в обществе; звери бегают стадами, птицы летают станицами и так далее. У нас говорится: общество людей ученых, самолюбивых и проч., но без прилагательного имени речение: общество людей никогда не употребляется.

…И слез твоих предмет седящим на престоле.

Не по-русски. Слезы не могут иметь предмета, но причина их существовать должна. Предмет относится только к понятиям отвлеченным, причина большею частию к действиям физическим, и потому говорят: предмет любви, но предмет слез – галлицизм.

В следующем стихе нет полного смысла:

С престола и одра казнил ее изгнаньем.

У Расина

La chassa de son frone, ainsi que de son!!!!!Ш,[3]

А в переводе выходит, что Артаксеркс в одно время с престола и с одра сам, казнил Астинь! – Чудно; но казнить изгнанием еще чуднее: казнями зовутся у нас мучения, пытки, самая смерть, но изгнание есть не более как снисходительное наказание.

Метафоры:

Красой обресть венец…

или:

На слабых сих руках их вольность основали, —

так хитро сплетены, что нам, слабым смертным, кажутся непонятными. Недаром пишут, что стихи – наречие богов! Однако ж это еще не все; выражение:

Трудила помощь рук, в искусстве ухищренных, —

высучено так тонко, что ни один французский жеманный остроумец не выдумал бы чего-либо тонее. Трудить помощь в искусстве ухищренных рук! неподражаемо! И мы еще говорим, будто у нас нет конфетных билетцев![4]

…Цвет, расхищенный судьбой —

и не по-русски, и не с французского.

Как скромного стыда их полон взор и стан!

Стан, полный стыда! – Новое открытие в физиологии! Очень жаль, что качество сие не дошло до нас; оно было бы забавным феноменом; особенно, если б простерлось на вещи: тогда б многие листы краснелись, нося на себе нелепости!

Мои к земле пригнутся длани,Прильпнет язык к моей гортани,И потреблюся от живых.

Вот поэзия! Вот восторг! Правду сказать, что во всей строфе нет смыслу; но зато картины, зато благородные выражения! Недурно и это:

Сойди, как некогда сходил ты зрящу морю!

Легче написать такой стих, нежели понять его; как кажется, переводчик хотел сказать: отверстому морю, но зрящему! – непостижимо.

Прилежный слух вперил сих повестей во чтенье.

Поэтому, когда у слуха и зрения одинаковые свойства, можно сказать: развесил глаза? – Признаюсь, услышав на сцене слова сии, я зажмурил уши.

Колена клонят все пред славою моей.

Или:

Я персов зрю, почтеньем пораженных.

Итак, слава ходит по улицам? Такие чародейства неслыханны и разве бывают в одних трагедиях, и то переводных. Поражаться можно только страстями, внезапно действующими, но почтение, во-первых, не есть страсть, а чувствование, во-вторых, возрождается постепенно, и потому говорить таким образом несообразно с логикою. – Впрочем, древние, как видно, не смотрели на логику, и даже с птицами заключали контракты, что видно из стиха:

Весь род их ястребам обещан снедью в поле.

Или:

Зальются кровию здесь целые народы.

Точно так, как заливаются уксусом или маслом – двусмыслие самое невыгодное!

…Казни их буйные шатанья.

Неужели г. переводчик хотел сказать: киченье? Неужели: efforts[5] значит шатанье? В обоих случаях он неправ. Если же произвел существительное от глагола, употребленного в псалме: Вскую шаташася языцы и проч., то, видно, он не знает славянского языка, ибо в сем смысле шаташася значит заблуждаться, блуждать, а вовсе не мятежствовать. Но по-русски слово шатанье употребляется в самом низком слоге.

Сгуби несчастных сих; добро же их наградой.

Кому, смею спросить? – У Расина ясно сказано:

Va, perds les malheureux,!!!!!leur depouille est a toi.[6]

Но русский переводчик из «Эсфири» сделал сфинкса; надобно быть Эдипом, чтоб разгадывать его шарады.

Читая перевод, кажется, видишь себя в маскараде; в нем все поет и пляшет: израильтянки лепечущим языком хвалят господа, воздвигают плач и проливают стесненные рыдания; все вещи олицетворены и прогуливаются. Напр., Артаксеркс говорит Аману:

Приближься, твердый щит престола моего!

И щит с низкими поклонами приближается. В оригинале употреблено слово: appui,[7] которое принимается французами всегда в фигуральном смысле. Но г. переводчик хотел украсить Расина; у него даже животом славят всевышнего.

Уста мои, сердце и весь мой животПодателя благ мне да господа славят.

Трудно поверить, что еврейские девы были чревовещательницами; но в переносном смысле принять сего нельзя, ибо поющая израильтянка исчисляет здесь свои члены. В подлиннике:

Que ma bouche et raon coeur, et tout ce que je suis.[8]

Предоставляю судить другим, должно ли было переводить таким образом.