Сергей Хелемендик - МЫ… их!

Сергей ХЕЛЕМЕНДИК

МЫ… ИХ!

Пролог

Еще не совсем знаю, кто-такие мы, а кто они. Но уже чувствую — мы объебем их. Сначала будем объебывать их понемногу, потом все больше и чаще. Мы уже начали, хотя еще не понимаем этого.

Что сделали они — нам

Ничего хорошего. Оглядываясь на последние сто лет, нельзя не заметить, как они нас сживали со света.

Говорят, им очень не хотелось, чтобы мы были так же многочисленны, как чувственные индусы. Они лезли из кожи вон за любую революцию — но обязательно у нас, за любую войну — с нами в главной роли, за каждую коллективизацию, либерализацию или демократизацию — но снова не у себя, а у нас.

Они как будто добились своего, они не дали нам размножиться так обширно, как мы могли бы и как многим из нас хотелось бы.

После нашей шумной революции они, посредством французов, слизнули сливки нашей аристократической знати. До сих ходят жирные и томные, как усыновленный коллективом молокозавода кот. Переваривают гены наших князей и графов. Только не в коня корм.

Как-то однажды в Крыму они оскорбили нашего вождя, попробовав назвать его за обедом дядюшкой Джо, в то время как он кормил их редкой в голодное военное время черной икрой.

Иосиф Виссарионович так обиделся, что прямо за обедом чуть было не отказался делить с ними богатые плоды победы по принципу: им большой кусок Германии, нам — все остальное.

Еще Иосиф Виссарионович в ответ на их глупую шутку глубоко задумался, а не освободить ли всю Европу самостоятельно и от всего сразу. Но не освободил —побоялся, что у нас треснет морда.

Зря побоялся — наша морда бы выдержала. Там всего-то освобождать оставалось ничего — французов, нализавшихся наших дворянских генов, да испанцев с итальянцами, по-девичьи влюбленных в коммунизм и красные бригады.

Откормленные дивизии янки содрогнулись бы при виде нашей победоносной силы и стыдливо уплыли домой. Особенно увидев, как тщательно эта победоносная сила насилует немецкий женский пол, с каким напором впрыскивает свои сильные гены ослабленному неприятелю. Свалили бы пугливые янки от греха подальше, чтобы и их не трахнули.

Это была наша версия плана Маршалла. Масштабность нашего впрыскивания была помножена на немецкую склонность к всеобщему учету и контролю и привела к созданию ассоциации немок, изнасилованных русскими, которая, говорят, все еще существует. Ужасным воспоминаниям ее престарелые членки предаются на своих собраниях по сей день.

Тогда Иосиф Виссарионович отказался доедать Европу в обмен на их неискреннее обещание никогда больше не называть его дядюшкой Джо. Вместо того чтобы скинуть их к чертовой матери в Ламанш, а потом, через пару лет, забросать атомными бомбами, подаренными нам группой их ученых, любезно нам симпатизирующих.

Уже тогда мы могли бы организовать свою Европейскую Унию с большим запасом плодородных земель от Карпат до китайцев. С еще большим запасом самих китайцев, тогда еще о себе не возомнивших, шить мягкие игрушки не научившихся, покорно ждавших, когда мы закончим свои дела в Европе и посмотрим в их сторону.

Симпатичная бы получилась Евруссия с единой валютой под названием еврупь или евру-бль. Если бы наш вождь тогда не продешевил, их бы было мало, а нас много. И наше биологическое торжество было бы очевидно уже сегодня. И кто-то у них писал бы книгу о том, как они объебут нас.

На десерт они впарили нам пятнистого Горби — и этот нас всех сдал с потрохами. Причем так, как нас еще никто не сдавал. Куда там всем этим удельным князьям времен Золотой Орды или Курбскому с Мазепой! Этот нас сдал всех оптом, а мы почему-то не заметили. Просмотрели как-то. А потом вдруг глаза пошире раскрыли — да он, иуда, уже сдал нас всех! Откуда только такой взялся? Свой был, родной, ласковый, глаза лучистые, речь певучая. Сейчас он говорит, хотел как лучше. На ставропольском тракторе хотел возделать у нас кембриджские газоны. Которые сам видел только по телевизору. Под юродивого косит, чтобы не заплевали.

А потом нас забросали просроченными куриными конечностями. Такое новое мясо для бедных и убогих —вместо целой курицы растут только ножки с частью задницы. И переварить эти ножки умеем только мы.

Под этой кучей мороженой курятины и под зычное кряхтение царя Бориса выроилась наша новая знать. Разжирела, окрылилась в мгновение ока.

Мы объебем их так же элегантно, как они научились выращивать ножки имени своего вождя прямо в холодильниках без участия кур.

Что делаем мы — им

Мы им делаем только хорошее. То есть очень помогаем. Пока.

Посылаем дары наших недр — и недорого. Собираем их скучные серо-зеленые деньги сначала в свои полосатые тюфяки. Потом свернутые в тугие рулончики, стянутые оранжевыми резиночками, серо-зеленые знаки их могущества закапываем у себя на дачах в стеклянных банках из-под огурцов. Чтобы жуки валюту не пожрали, чтобы не сгнила. Это наш русский банкомат.

У себя они решили держать деньги на карточках, чипах и хард-дисках. У нас на всем этом деньги держат пентюхи. Мы на любой их чип три своих выставляем. Когда кто-нибудь все их деньги размагнитит и сотрет — Бог знает, кто будет этот дерзкий и хитрый, — мы спасем их, как спасли когда-то от коричневой чумы. Распотрошим свои тюфяки, откопаем банки, приедем к ним в гости и впрыснем им наши зеленые миллиарды.

Еще мы у них многому научились. Главное, демократии и так, по мелочам. Консалтинг, пиар, шоубиз. Но это в прошлом, нам у них учиться уже нечему. Они у нас учиться пока не хотят, важничают, носы задирают. А учиться у нас придется. Потому что наша демократия уже сейчас их демократию перешибает, как лом соплю.

Мы кого хотим, того и выбираем. Хотим Ельцина —выберем, хотим Путина — выберем и его. Они, конечно, тужатся, притворяются, что это они хотят наших ельциных с путиными, а мы просто так, для мебели. Может быть, и они хотят тоже. Но, главное, своих ельциных и путиных хотим мы, и почему хотим, они не знают. А когда узнают, будет поздно.

Мы объебем их, потому что умеем хотеть так, как они никогда не научатся.

О нашем проклятии

Классики пера, на которых воспитаны многие русские моего возраста, соглашались между собой только в некоторых вещах. Одна из них — чье-то проклятие над матушкой-Россией.

Я тоже до недавнего времени каким-то нашим особенным проклятием объяснял то, что Сталин построил такую страну, которой умел управлять только он. Сталин умер, сталинская постройка качалась почти сорок лет после его смерти, крыша плясала и ехала у всех на глазах, пока не рухнула. И все снова заголосили о проклятой нашей судьбе.

А наше проклятие, может быть, всего-навсего в том, что время от времени какой-нибудь энтузиаст загорится великим планом и перекроит святую матушку-Русь так, что после его кончины никто не может найти концов. Прорубит куда-нибудь окно, что-то воссоединит, отдаст власть в руки трудящихся масс, начнет перестройку. А потом переберется в Мавзолей или куда-нибудь неподалеку от Мавзолея.

После смерти каждого такого энтузиаста у нас всегда начинают искать концы, но то ли ищут концы не там, где великий реформатор их оставил, то ли концы очень быстро отсыхают. Концов в России обычно не находят. И тогда приходит Смутное время. Как сейчас.

Зато самого энтузиаста, зачинателя ненайденных концов, обязательно увековечат. Что бы он ни вытворял. Придворного историка Карамзина едва не лишили царской милости за то, что он посмел назвать царя Ивана Грозного тираном. Как это так, русский царь — и тиран!

— А кто взял Казань, кто все расширил и укрепил? Шведов кто теснил, поляков кто давил, и татар? А вы говорите тиран — государственник он был, за державу царю Ивану было обидно.

Так кротко осадили бы моралиста Карамзина наши государственники сегодня. А тогда автору «Бедной Лизы» досталось на орехи.

Мы объебем их потому, что мы до сих пор любим царя Ивана — за то, что поляков давил. Какая нам сегодня от этого радость? Кажется, никакой, но мы все равно любим. Мы радуемся давним достижениям грозного царя, как своим собственным, потому что мы убеждены: царь Иван давил их всех правильно. И не только он.

— Сталин всех ебал — и все было в порядке.

Так вам скажет наш исторически образованный офицер, даже и молодой. Он, правда, не совсем знает, кого именно Сталин ебал, но знает, что ебал — и это было правильно.

Царь Иван Грозный, впрочем, не только расширял и теснил, не только лично рубил стрельцам головы и кормил медведей гостями. Это была ренессансная личность, это был писатель, и не самый скучный.

Чего стоит его обращение к беглецу князю Курбскому: «Кал еси, мразь еси, пес смердный еси!». Или царский совет мятежному князю постыдиться раба своего Васьки Шебанова, сохранившего под пыткой верность господину. Царь Иван на многих страницах позорил малодушного князя за то, что тот не отдал себя в руки царского палача и тем самым лишил себя возможности принять мученический венец и попасть сразу на небо. Царь был богослов, по строгому царскому завету его, уже мертвого, постригли в монахи.