Григорий Чхартишвили - Девочка и медведь

Григорий Чхартишвили

Девочка и медведь

Началу великой дружбы между Новой Японской Литературой и русским читателем посвящается…

Пример японской литературы отраден для всякого современного, политически корректного индивидуума, ибо развенчивает миф о том, что мировая литература придумана и сотворена мертвыми белыми мужчинами. На Западе — еще может быть, но только не на японских островах. К этой теме я еще вернусь, сначала же нужно прояснить для читателя смысл тендерной сегрегации, затеянной составителями данной антологии вопреки прогрессу и духу времени.

Это не шовинизм, не следствие того, что оба составителя — мужчины, даже не попытка обосновать присутствие в обеих культурах, русской и японской, дурацкого термина «женская проза». Деление авторов по половому признаку вызвано стремлением продемонстрировать, до какой степени анахроничны и нелепы клишированные представления о японцах как о свирепых брюховзрезателях, а о японках как о сплошных Чио-Чио-сан и «девушках из Нагасаки».

О том, как изменились за последние полвека японские мужчины, подробно пишет во вступлении к «мужскому» тому Мицуеси Нумано, мне же выпала еще более почетная миссия рассказать о метаморфозах, которые происходят с японскими женщинами и их литературным творчеством.

Распределение обязанностей между составителями поневоле порождает дух соперничества и клановость, каждый болеет за своих, и получается что-то вроде матча: женская сборная против мужской. Я, разумеется, уверен в победе своей команды.

Во-первых, в последние двадцать-тридцать лет женщины в Японии пишут больше, многообразнее и смелее.

Во-вторых, большинство читателей в Японии (как, впрочем, и в России) — опять-таки не мужчины, а женщины. А, в-третьих, японские писательницы только в конце XX века по-настоящему вернулись в литературу, долгие века считавшуюся безраздельной вотчиной мужчин.

Тем разительней достигнутые японскими литераторами женского пола успехи.

В прежней, уходящей (и уже почти ушедшей) Японии, как в любом традиционно-патриархальном обществе, где всячески подчеркивается приоритет и главенство мужчин, женщины были сильнее, умнее и взрослее. Главная ответственность за сохранения дома и семьи, за воспитание нового поколения лежала на женщинах. Мужчины много воевали; позднее много работали и много выпивали после работы, дома почти не бывали, и всем, что есть в жизни истинно важного, ведали женщины: воспитанием детей, семейным бюджетом, сохранностью очага. Верность, ответственность и готовность к самопожертвованию — вот качества, с ранних лет воспитывавшиеся в японских девочках. Это делало японских мужчин самыми счастливыми (но не самыми завидными) мужьями в мире.

Однако с некоторых пор функция закулисного лидера японку устраивать перестала. Роли перераспределяются. Японское общество, сохранявшее ригидность дольше, чем любая другая индустриальная страна, меняется на глазах. Сферы деятельности, еще недавно считавшиеся исключительно мужскими — профессиональный рост, карьера, наука, искусство, литература, — делаются все более открытыми и для женщин.

Нас, конечно, в первую очередь интересует литература. В многовековом отчуждении японских женщин от литературного процесса была вопиющая несправедливость, ибо, как уже говорилось, у истоков создания великой японской литературы стояли женщины — изысканные и тонко чувствующие дамы эпохи Хэйан (VIII–XII вв.).

Литераторы-мужчины в ту пору, демонстрируя ученость, писали исключительно по-китайски. Честь первыми писать прозу на родном языке выпала женщинам. Именно они заложили основу главных японских прозаических жанров: дзуйхицу (букв, «следовать за кистью»), то есть эссеистической литературы и романа. Очаровательные «Записки у изголовья», оставленные фрейлиной Сэй Сёнагон, которая жила тысячу лет назад, и монументальная 54-томная «Повесть о принце Гэндзи», созданная вдовой провинциального губернатора Мурасаки Сикибу, входят в сокровищницу мировой литературы (ничего равного по художественной ценности японскими прозаиками-мужчинами создано так и не было). Не случайно и третий из национальных прозаических жанров — никки (дневниковая литература), был написан поэтом Ки-но Цураюки от лица женщины: в Хэйанскую эпоху это выглядело естественней. Название эпохи «Хэйан» означает «Мир и Покой». То, действительно, был период мира и стабильности, приведший к расцвету искусств и впоследствии, как водится, к декадансу, когда культ изящного и прекрасного, то есть женственность, начинает задавать тон в культуре. Закончилось, разумеется, так же, как во всех прочих подобных исторических ситуациях. Пришли варвары (только не чужестранные, а собственные — свирепые вояки из провинции, самураи), забрали себе сначала земли и власть, потом подмяли под себя культуру. И женская линия в прозе на долгие века была вытеснена мужской: рыцарскими эпопеями, философскими трактатами и прочими мужскими забавами.

А в XXVII веке японской монархии, ведущей отсчет с VII века до н. э., в Японии после многих потрясений — морей крови, пролитых носителями патриархальных ценностей, и морей пота, пролитых наследниками все тех же ценностей, — наконец, воцарилась новая Эпоха Мира и Покоя, второй Хэйан.

Жизнь японцев стала богатой и безмятежной, что губительно для нравов юношества (о бездуховности и безыдейности которого в Японии сейчас чрезвычайно печалятся), но весьма продуктивно для литературы.

Над японцами впервые за много веков нависла угроза Скуки — той самой, о которой говорил Иосиф Бродский в своей знаменитой речи «Похвала скуке», обращаясь к выпускникам Дартмутского колледжа, детям точно такой же сытой и благополучной цивилизации: «…Никто так не томим скукой, как богатые, ибо деньги покупают время, а время имеет свойство повторяться… Вам наскучит ваша работа, ваши друзья, ваши супруги, ваши возлюбленные, вид из вашего окна, мебель или обои в вашей комнате, ваши мысли, вы сами. Соответственно, вы попытаетесь найти пути спасения. Кроме приносящих удовлетворение вышеупомянутых игрушек, вы сможете приняться менять места работы, жительства, знакомых, страну, климат; вы можете предаться промискуитету, алкоголю, путешествиям, урокам кулинарии, наркотикам, психоанализу… Невроз и депрессия войдут в ваш лексикон; таблетки — в вашу аптечку».

Это классическое описание энтропического общества, лишенного каких бы то ни было потрясений — такого общества, в которое вслед за Америкой и Западной Европой превратилась Япония. Блаженная бессобытийность или, как писали критики советских времен, «бестемье» становится главным содержанием японской прозы. Затухание социально-политических колебаний неминуемо влечет за собой и — еще один термин из прежних времен — «стирание граней» между полами: феминизацию мужчин (о чем пишет в своем эссе Мицуёси Нумано) и маскулинизацию женщин. Истинно мужские достоинства — защищать и вкалывать — в новой японской реальности оказываются невостребованными. Мужчина перестал быть необходимым фактором существования семьи. В социально устроенном обществе можно отлично прожить и будучи матерью-одиночкой (даже еще и забот меньше).

Карьеру японской женщине пока сделать трудновато, но это исключительно из-за предрассудков нынешних менеджеров, людей прежнего поколения, которым скоро пора на пенсию. Придет новая генерация руководителей, и всё переменится. Никаких реальных причин для того, чтобы отдавать первенство работникам-мужчинам в Японии больше нет — если, конечно, работник-женщина готова пожертвовать полноценной семейной жизнью ради карьеры.

Сейчас в Японии разворачивается настоящей ренессанс «женской» культуры, так долго пребывавшей в подавленном состоянии. Литература как самое чуткое из искусств первой отразило эту тенденцию. Свидетельство тому — наша антология в целом и данный том в особенности.

«Женский» сборник прежде всего поражает стилистическим и жанровым разнообразием, вы не найдете здесь двух сходных текстов, а это верный признак динамичного и разновекторного развития всего литературного направления в целом.

В томе «Она» вы обнаружите:

Традиционные женские откровения о том, что мужчины — сволочи и что понять их невозможно (Анна Огино);

Экшн с пальбой и захватом заложников (Миюки Миябэ);

Социально-психологическую драму о «маленьком человеке» (Каору Такамура);

Лирическую новеллу о смерти и вечной жизни (Ёко Огава);

Добрый рассказ о мире детства (ЭмиЯмада);

Безжалостный рассказ о мире детства (Ю Мири);

Веселый римейк сказки про Мэри Поппинс (Ёко Тавада);

Философскую притчу в истинно японском духе с истинно японским названием (Киёко Мурата);