Станислав Аверков - О любимых гениях и о себе

Станислав Аверков

О любимых гениях и о себе

Материал представлен в авторской редакции!

Вступление

Посвящается моей любимой жене за ее терпение.

Человечество отличается от четвероного мира тем, что у нас – человеков есть особое свойство – творчество. Творчество присуще всем видам нашей деятельности. В предлагаемой читателям книге «О любимых творческих личностях и о тех, кто творил кое-что секретное» рассказано о деятельности гениев театрального мира и космического ракетостроения на примере соприкосновения коллектива Московского театра драмы и комедии на Таганке и песенных бардов с создателями ракетно-космических систем из одного из знаменитых советских конструкторских бюро. Соприкосновения происходили в самых неожиданных местах. Без этих соприкосновений энергетика творчества этих объединений была бы развита не в полной мере.

Автор книги уведомляет читателей о том, что все ракетно-космические сведения, изложенные в ней, были проданы американцам деятелями перестройки, развалившими Советский Союз. Ныне все эти сведения любознательный читатель может найти в ИНТЕРНГЕТе.

Глава I. В воронцовском вытрезвителе раздалось: «Спой, Вован»!

– Паря, где я?

– А я где? Что за сводчатый потолок? Что за небольшие окошки с решетками под потолком?

– Братва, так мы неужели в КПЗ? – воскликнул возле Стаса сосед.

«Но разве в камере предварительного заключения может устанавливаться такое множество одиночных кроватей? В КПЗ должны быть двухъярусные!» – стало смутно вырисовываться окружение вокруг Стаса.

Опять донеслось восклицание:

– Паря, где же я?

– А ты, оказывается, не знаком с московскими вытрезвительными местами! В вытрезвители мы, коллега – пьяньчужка! Однако, все же есть вопрос – в каком? На Бауманской или на Матросской Тишине? – раздалось со средней кровати.

– Ну, ты комик – алкоголик, знаток московских «оздоровительных центров»! Тебе на Матросскую Тишину захотелось! Тишина – заведение престижное, для правонарушителей. А мы всего лишь романтические натуры, – рассудил хриплый баритон.

– Что правда, то правда, паря! Романтизм у нас в крови. Мы увлекающиеся до умопомрачения особы. Что-то твой баритон мне знаком! Не удивлюсь, если в твоих руках, паря, окажется гитара.

– Не напрягай ослабевшие после вчерашнего мозги, дружище, тебе это вредно, бобо расколется.

– Обижаешь золотоискателя, Вован, у меня бобо сибирское, крепкое. Ты, Вовчик, на северо-востоке от Байкала знаменитейшая личность, ты – наш, свой в доску. Я специально, приехав в Москву, специально пошел на «Таганку». На тебя хотелось посмотреть. Но не удалось. Пришлось припомнить нашу сибирскую:

Бежит паровоз по долинам и по взгорьямЛетит он неведомо куда.Мальчонка назвал себя жуликом и вором,И жизнь его теперь одна тюрьма.

Постой паровоз, не стучите колеса,Кондуктор, нажми на тормоза…Я к маменьке родной, больной и голодный,Хочу показаться на глаза.

Не жди меня, мама, хорошего сына.А жди меня – жулика, вора…Меня засосала воровская трясинаИ жизнь моя обычная тюрьма.

Постой паровоз, не стучите колеса,Есть время взглянуть судьбе в глаза.Пока еще не поздно нам сделать остановку,Кондуктор, нажми на тормоза…

Вот так пришлось невезуху залить нашим сибирским способом. Однако, свидеться с тобой судьба даровала мне в этом довольно – таки необычном московском заведении. Не мучь мое сердце! Спой, не будь парашей!

– Параша – мамаша – папаша! Превосходная простонародная рифма! Вот ты сейчас исполнил то, что мы в театральном подполье в течение многих часов переделывали. Оказывается, переделанное не осталось в нашем театральном «подполье». Оно ушло в народ, достигнув даже Иркутской губернии. Гитару бы сейчас в руки…

Беседу прервал вошедший сержант. Осмотрел полуподвальные «хоромы»:

– Ну что, протрезвели, любители романтической экзотики? В моем заведении почти после каждого спектакля собирается особый контингент – театрально-романтизированный.

– Так мы, оказывается, на Воронцовке! Так это почти филиал «Таганки»! Вытрезвитель на Воронцовке особый, театрально-артистически-зрительский. Сержант, публика просит спеть! В нашей среде есть сибиряк с золотых приисков. Ему не удалось попасть в театральный зал! Разреши!

– Ишь ты, сразу видно, что за птица в моих руках. Ты хоть помнишь, с гитарой был или без нее?

– Обижаешь, уважаемый! Конечно, с ней, со спутницей моего творчества, – Владимир обвел взглядом обшарпанные стены, остановился на помятых лица, – ну что, гитару вернешь?

– Ох, уж эти барды! Им сразу в вытрезвители гитару подавай! Ладно уж, послушаем знаменитость.

Струна разорвали подвальный воздух:

– … Дайте собакам мясо, авось они подерутся,Дайте похмельным кваса, может, они перепьются,Чтоб не жиреть воронам, ставьте побольше пугал,А чтобы быть влюбленным, дайте укромный угол.В землю бросайте зерна, может, появятся всходы,Ладно, я буду покорным, дайте мне свободу.

– Ого-го! Свободу ему подавай! – Сержант хитро сощурился, – Ты ее еще не заработал.

– Братцы, вступитесь за современного гусляра!

Протрезвевшие «романтики» принялись на все лады ублажать милицейского вершителя человеческих судеб:

– Вован – наша гордость, пожалей его и заодно и нас!

– Выпусти, и нас, почитателей его таланта! Мы хорошие, исправимся…

– Огород твой вскопаем, полы будем мыть в твоей канцелярии…

Сержант понял, что задел за живую струнку своих «подопечных»:

– Так легко не отделаетесь! Что с вами делать, решать буду я! Захочу – будете подметать пятнадцать суток Таганскую площадь, а если сочту нужным, отправлю за сто первый километр от границы Москвы.

В полуподвале загремел хор проштрафившихся любителей искусства:

– Сержант, мы не какие-нибудь прощалыги, из-за любви к высокой материи погорели!

Но сержант был себе на уме:

– Что-то нос повесил наш всеобщий любимчик, а ты про нас, про блюстителей порядка спеть можешь?

Обладатель баритона взглянул хитро на того, от кого во время сегодняшнего утреннего просветления зависело судьбоносное решение, и улыбнулся ото всей души:

– Шеф, только из-за уважения к тебе и твоей труднейшей профессии, – и ударил по струнам:

Нам ни к чему сюжеты и интриги,Про все мы знаем, что ты нам не дашь.Я, например, на свете лучшей книгойСчитаю кодекс уголовный наш.И если мне неймется и не спится,Или с похмелья нет на мне лица,Открою кодекс на любой страницеИ не могу – читаю до конца……И сердце бьется раненою птицей,Когда начну свою статью читать.И кровь в висках так ломится, стучится,Как мусора, когда приходят брать.

– Ну, ты смелый, паря! – золотодобытчик взвыл на койке от восхищения, – за такое на Ленских приисках тебя бы на руках носили!

Сержант же рубанул рукою по воздуху:

– Обижаешь, Владимир! К тебе и к твоему другу я по-хорошему, а ты с ходу грубишь. Что, хочется схлопотать пятнадцать суток, подметать московские улицы? Для меня проще пареной репы устроить вам всем праздничек с метлой на радость поклонницам. Пол Москвы сбежится глазеть на кумира с метлой в руках… За мной мое рекламирование тебя с метлой не будет отложено в долгий ящик. Но…

Однако, что в эти мгновения творилось со Стасом? Он лежал, сжавшись в комок. Стонал про себя: «как я, будучи в столице в командировке, выполняя ответственейшее секретнейшее задание руководства секретнейшего ракетостроительного конструкторского бюро, мог так опростоволоситься? Вот уж, влип, так влип? Неужели придется подметать московские улицы? А затем последует порочащая бумага из московской милиции. Меня будут склонять на многочисленных кабэвских собраниях. А напоследок с позором выгонят из КБ за пьянку. С чего началось мое падение? Но является ли падением стремление к прекрасному? Неужели я – ракетостроитель – в душе все же натура более близкая к поэтам, артистам, художникам, чем к ракетным стартам?..»

А в это время в вытрезвители прозвучало:

Если бы я был физически слабымЯ б морально устойчивым былНи за что не ходил бы по бабам,Алкоголю б ни грамма не пил!..Ну а если я средних масштабовЧто же делать мне, как мне быть?Не могу игнорировать бабов,Не могу и спиртного не пить!

… Солнечный весенний день только начинался в вытрезвителе на московской Воронцовке…

Глава II. Как молодой ракетостроитель Стас обстрелял Соединенные Штаты Америки на ее западном побережье

1. Как зарождался «частично орбитальный бомбардировщик»

В далеком 1966 году, Стасу довелось впервые осознать величие евроазиатского степного простора, воспетого выдающимся историком Львом Гумилевым – сыном известнейших поэтов Анны Ахматова и Николая Гумилева. Где еще можно найти на Земном шаре степь, раскинувшуюся на многие тысячи километров от устья Дуная, от Карпатских гор и почти до Великой Китайской стены?..