Журнал Русская жизнь - Интеллигенция (февраль 2008) Страница 19

Меж тем полезные лавки, в которых по умеренным ценам продают полезные народу товары, умножились сверх всякой меры. И мы знаем эти товары. Бриллианты. Еще раз бриллианты. Сигары и вина. Свежайшие коллекции юбочек, всего-то в пять раз дороже, чем в нищенском Лондоне, люмпенском Риме и экономном Париже. Автомобили «Хаммер». Автомобили «Феррари». Автомобили «Мерседес Бенц», похожие на катафалки. Вот только кто будет уложен в гроб после свидания с этим автомобилем - проклятый царизм? или проклятый совок? Похоже, что именно бывший проповедник рационализма и меркантильности, так и оставшийся пешеходом, да еще сделавшийся близоруким, немолодым, непрезентабельным. В общем, готовым к социальному исчезновению.

Кстати, и «молодое поколение, выросшее после коммунизма», созрело уже и пришло. - Уймись, рожа бородатая, - ласково говорит это хищное поколение по недосмотру выжившей рухляди, буржуазному, как он сам о себе думал, интеллигенту, недовольному тем, что «Сталин был эффективным менеджером для своего времени», а «движение „Местные за Стресснера“ проведет шествие по центральным улицам Москвы под лозунгом „Нравственность - это понтово, сгинь, либеральная падаль!“». Кого он там думал увидеть, шествующими по этим улицам? Молодых, начинающих Гучковых и Терещенко в изображении голливудских актеров, с розами в петлицах и в сопровождении безупречно наряженных барышень? Студентов Московского университета, начитавшихся сборника «Вехи» и решивших, насупив брови, что «постепенное развитие в русле либеральных реформ лучше необузданной дикости революционного натиска»? И когда дышащая пивом, желающая быстрого и немудреного заработка (митинги - крики - вознаграждение) толпа недорослей прижимает нашего Степана Трофимовича к ограде у свежеснесенного дома, о чем он думает? Неужто верит в то, что они и в самом деле - «патриоты и полны гордости», как следует из их восклицаний? Понимает ли он, что Гучковы и Терещенко, вместе с лавками на Москворецком мосту, возрождались только в его воображении, а действительная, единственно возможная форма корыстного общества и корыстного мира именно такова, и сейчас эти недоросли будут топтать его ботинками? Нет, он ничего не понимает. Даже сейчас он думает, что «к власти пришли не те, и все пошло не так, и все испортило государство».

- Остановка в пути и временные неудачи реформ, - думает он, зажимая уши, ибо взятые по оптовой цене патриоты уж слишком надрывно кричат.

Годы идут, а настроение интеллигентного человека становится все более скверным. Зачем вся эта мерзость? - недоуменно спрашивает он у пустоты (газету, в которой принято было задавать подобные вопросы, как мы помним, благополучно закрыли - ну или «перепрофилировали» куда-то в сторону светской жизни). - Откуда заново вырос этот проклятый совок, который мы вроде бы похоронили, - публичные жесты единения с мнимым народом, массовые акции самого наглого свойства, цинизм и пренебрежение, принятые как данность, как аксиома? (интеллигент любит такие слова). - Ведь из того, что тоталитарные утопии разоблачены и забыты, вовсе не следует, что меня можно запросто выселить из дому, а если, не приведи Бог, заболею, брать по тысяче, а то и больше, за уколы, бинты, перевязки!

Следует, следует, милый Степан Трофимович.

Ибо только в сознании вечно романтического русского интеллигента могла родиться химера, утопия, сказка о том, что можно объявить меркантильность, рационализм, предприимчивость, пользу - единственной ценностью в мире, и в то же время ограничить ее рамками собственно «бизнеса», «интереса делового человека», взятого со старинных картинок, того, что с часами в жилетном кармане, мальчиком на побегушках и с доходно-расходной книгой в руках. Только самоубийственный в мечтательности своей рыцарь советских НИИ и редакций мог верить в то, что восторжествовавший капиталист так и останется торговать в своей лавке, а он, этот младший научный сотрудник и проповедник буржуазного уклада, мирно успокоится в кресле, с «Новым миром» своим, чтобы все так же разглагольствовать и учить. И для него все будет «по-прежнему». Как бы не так.

Ведь если смыслом всей новой русской истории являются деньги и только деньги, то торговать рано или поздно обучаются все. Больничные нянечки формулируют свой прайс-лист. Милиционеры выставляют тарифы. Политики перенимают все методы шоу-бизнеса (шествия, крики, флажки, дебаты по тридцать секунд, ткачихи на съездах, etc.). Священники, что твой Билли Грэм, рвутся выступить с проповедью про «Гарри Поттера и мораль». О пожарниках, пограничниках, жандармах, учителях, кандидатах в спасители нации, юношах, обдумывающих житье, генералах и дворниках нечего и говорить - всяк хочет «встроиться в рынок», возродить тот дух предпринимательства, ради которого так постарался Гайдар. Да и сам «деловой человек» - опровергая легенду, выходит из лавки. Зачем ему нужна кем-то придуманная «конкуренция», зачем ему эти дряхлые, не чета наручным «Патек Филипп», часы в жилетном кармане и доходно-расходная книга в руках, когда он может сделаться щедринского толка чиновником, переписать собственность на жену и наслать на нерасторопного конкурента ОМОН и УБОП? Извлекать свою выгоду намерены все, и если есть кто-то лишний в этом мире успеха и прибыли, «то этот лишний - вы», как сказано было в одном культовом для интеллигенции романе.

Казалось бы, самое время бедному Степану Трофимовичу признать, что не одни только накопительные добродетели украшают вселенную, что непотребные персонажи, заполняющие ныне доступную ему реальность, - порождения именно его воображения, его собственные законные дети и заботливо воспитанные наследники, и благодарен за все, с ним случившееся, он должен быть сам себе, а вовсе не лубянским кликам, прошлым и будущим - да только куда там.

О, друзья мои! - иногда восклицал он нам во вдохновении, - вы представить не можете, какая грусть и злость охватывают всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащут к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят! Нет! В наше время было не так, и мы не к тому стремились. Нет, нет, совсем не к тому. Я не узнаю ничего… Наше время настанет опять и опять направит на твердый путь все шатающееся, теперешнее. Иначе что же будет?

Седой и высокий старик в невесть каких годов пиджаке принимается было отвечать, что он думает о последней статье Солженицына, как вдруг Пушкинская площадь взрывается воплями, аплодисментами и хлопушками. Кажется, это началась рекламная кампания новой, патриотической газировки. Мимо проходят господа тщательно скрываемого возраста, многообещающего вида галатеи, бунтующие младоменеджеры и несчастные зазывалы, прикрепившие к животу и спине щиты с описанием лучшего на свете потребительского кредита.

Он что-то говорит, говорит, прижимая к себе историю «временных неудач реформ в России» - а площадь восторгается, шумит, ликует и ждет фейерверка, поливая асфальт из халявных бутылок.

* ОБРАЗЫ *

Наталья Толстая

Наша элита

Воспоминания о классном журнале

На Новый год одноклассники собирались у того, у кого жилплощадь позволяла, но с каждым годом приходило все меньше народа, и теперь места за столом хватает у каждого: на встречу 2008 года собралось пять человек. Это были не мои одноклассники, а одноклассники моего мужа, правда, и они, и я окончили одну и ту же ленинградскую школу. Только они на одиннадцать лет раньше, в 1950 году. И учила нас английскому языку одна и та же учительница, Наталия Георгиевна Островская. В мой класс она пришла, когда была уже немолодая, усталая, сорвавшая голосовые связки: до нас пятнадцать лет проработала в мужской школе. Добрая и справедливая, любимая учительница.

За столом без умолку говорил один и тот же златоуст, Виктор Иванович. «Друзья, скажем прямо, чего уж там: мы с вами - элита, интеллектуалы высшей пробы. Все - состоялись, каждый в своей области. Ты, Марк - известный конструктор мотокосилок, ты, Леня - автор работ по философии. Твои труды переведены на польский и болгарский… Ты, Костя - военный интеллигент, подполковник, награжден памятными медалями. Мы тобой гордимся».

Каждому напомнили, чем он занимался до выхода на пенсию. Слушали внимательно, кивали, уточняли. Одеты одноклассники были в костюмы прошлого века, пахли «Шипром», обсуждали, у кого какая пенсия и кто проморгал вовремя получить удостоверение «Ветеран труда». Литературные вкусы одноклассников совпадали: полагалось любить Коэльо и Улицкую. Нравились им также мастера искусств Розенбаум, Николай Басков и Алла Борисовна. В свое время все состояли в КПСС и по старой памяти не любили США.