Лоуренс Лессиг - Свободная культура Страница 25

Статут Анны давал автору или «владельцу» книги эксклюзивное право на ее печать. Однако, к ужасу книготорговцев, важное примечание в законе обусловливало, что такое право имеет ограниченный срок действия. По окончании данного срока копирайт «истекал», и произведение переходило в разряд общедоступных, которые могли публиковать все. Так, по крайней мере, предусматривал закон. А вот над чем тут стоит поломать голову, так это над тем, зачем парламенту понадобилось ограничивать исключительные права. Не в том вопрос, почему они установили особые временные рамки, а зачем вообще им понадобилось ограничивать права? А ведь у книготорговцев и авторов, которых они представляли, были самые веские аргументы. Возьмите, для примера, «Ромео и Джульетту». Пьесу написал Шекспир. Его гений подарил ее всему миру. Ни на чью собственность при создании своего произведения он не покушался (пускай утверждение спорно, но это совершенно другой разговор) и, написав эту пьесу, нисколько не усложнил другим создание собственных пьес. Так почему же закон вообще позволяет кому-то просто брать и пользоваться творениями Шекспира без разрешения самого автора или его агента? Чем оправдать разрешенное «хищение» шекспировских трудов? Ответ будет двойственным. Для начала следует разглядеть нечто особенное в понятии «копирайта», бытовавшем во времена королевы Анны. Во-вторых, надо не упустить из виду нечто важное в фигурах этих «книготорговцев».

Во-первых, о копирайте. За последние триста лет мы привыкли трактовать понятие «копирайта» намного шире. Однако в 1710 году это было не столько отдельное положение, сколько весьма специфическое право. Копирайт возник в виде особого ряда ограничений, запрещавших перепечатывать книги. В 1710 году «копирайт» означал право использовать специальную машину для репликации отдельного произведения. За рамки этого узкого понятия копирайт не распространялся. Не контролировал он в каком-либо более широком смысле и прочие возможные способы использования авторской работы. Сегодня это право объединяет в себе целый набор запретов, ограничивающих свободу других людей. Копирайт теперь дает автору исключительное право копировать, распространять, исполнять и так далее.

Поэтому, например, даже если бы копирайт на шекспировские труды действовал вечно, все это в буквальном смысле означало бы, что никто не может перепечатывать произведения Шекспира без разрешения его агента. Ничего другого такой копирайт не контролировал бы, как, например, любые постановки пьес, переводы или фильмы Кеннета Брейны. «Копирайт» был только эксклюзивным правом на печать – ни больше, но и, разумеется, не меньше.

Однако даже такое ограниченное право рассматривалось британцами скептически. У них имелся долгий и неприглядный опыт борьбы с «исключительными правами», особенно с «исключительными правами», предоставленными короной. Отчасти, англичане вели свою гражданскую войну против монархической практики раздачи монополий, в особенности монополий на уже существующие производства. Король Генрих VIII выдал патент на печать Библии и предоставил Дарси монополию на выпуск игральных карт. Английский парламент поднялся на борьбу с властью короны. В 1656 году он принял Статут о монополиях, ограничивший их патентами на новые изобретения. И к 1710 году парламенту уже не терпелось разделаться с нарождающейся монополией в издательском деле. Таким образом, «копирайт», будучи монопольным правом, естественно рассматривался как право, требующее ограничения. Как бы убедительно ни звучала фраза «это моя собственность, и я должен владеть ей вечно», попытайтесь произнести поубедительнее: «Это моя монополия, и я должен обладать ей вечно». Государство встает на защиту эксклюзивного права, но только до тех пор, пока это выгодно обществу. Британцы видели вред в защите особых интересов и приняли закон против них. Во-вторых, о книготорговцах. Дело не просто в том, что копирайт был монополией. Он, вдобавок, был еще и монополией книготорговцев. Это сейчас нам книготорговцы кажутся безобидными и привлекательными, в Англии же семнадцатого века они были не такими уж паиньками. Членов «Угря» все чаще видели в роли монополистов наихудшего вида – в качестве орудий королевских репрессий, продающих свободу Англии за гарантированный кусок монопольной прибыли. Монополистов этих подвергали резким нападкам. Мильтон описывал их как «старых патентовладельцев и монополизаторов книготорговли». Поэтому для него они и не были «людьми, отдающими себя той честной профессии, которой посвящено учение»[137].

Многие полагали, что власть книготорговцев мешала просветительству, а Просвещение, в то же время, учило важности образования и повсеместного распространения знаний. Идея освобождения знания была отличительной чертой того времени, но ей противоречили мощные коммерческие интересы.

Для уравновешивания этой силы парламент решил обострить конкуренцию в книготорговле, и проще всего этого можно было добиться, обеспечив изобилие ценных книг. Таким образом, парламент ограничил срок копирайта и, тем самым, гарантировал свободное переиздание ценных книг любым издателем по истечении определенного срока. Выходит, установление двадцатиоднолетнего срока для действующих копирайтов стало компромиссом в борьбе с могуществом книготорговцев. Ограничение сроков являло собой непрямой путь к оживлению конкуренции среди издателей, а, значит, и преумножения и распространения культуры.

Как только подошел 1731 год (1710 + 21), книготорговцы, однако, забеспокоились. Они предвидели последствия обострения конкуренции, и, как любому участнику противоборства, эти последствия были им не по нутру. Поначалу книготорговцы просто игнорировали Статут Анны, продолжая настаивать на вечном праве контроля над публикациями. Однако в 1735 и 1737 годах они попытались убедить парламент в необходимости продления сроков действия копирайта. Двадцати одного года недостаточно, говорили они, им нужно больше времени. Парламент отверг их просьбы. Один памфлетист описал это словами, отдающимися эхом и в наши дни:

«Не вижу причины для предоставления дополнительного срока, которое, вдобавок, приведет впоследствии к возобновлению действия копирайта снова и снова, как только истечет предшествующий срок. Стоит этому законопроекту пройти, и на деле он установит вечную монополию – признанно одиозное, с точки зрения закона, явление. Она вызовет паралич торговли, расхолодит образование, не принесет выгоды авторам, только ляжет тяжким налоговым бременем на общественность. И все это только ради того, чтобы увеличить личную выгоду книготорговцев»[138].

Потерпев неудачу в парламенте, издатели обратились к судам, последовал ряд исков. Их аргументы были просты и прямолинейны. Статут Анны дал авторам определенную защиту через нормативные акты, но они не подменяют собой общего права. Вместо этого они призваны дополнять общее право. По меркам последнего, негоже брать чужую «собственность» и пользоваться ею без разрешения. Статут Анны, утверждали книготорговцы, не изменил этого положения. Таким образом, само истечение защитного действия по Статуту Анны еще не означает, что вышел срок действия общего права. Согласно ему, книготорговцы были вправе запретить публикацию книги, даже если копирайт по Статуту Анны закончился. Это, по утверждению книготорговцев, единственный способ защитить авторов. Это был умный аргумент, его поддержал ряд ведущих юристов того времени. А еще это была невероятно наглая демонстрация. До той поры, как отметил профессор права Рэймонд Паттерсон, «издатели… заботились об авторах ровно столько же, сколько хозяин ранчо о своем скоте»[139]. Книготорговцу не было совершенно никакого дела до авторских прав. Его интерес упирался в монопольную прибыль, которую приносила работа автора.

Аргументация книготорговцев встретила определенный отпор. Героем той битвы стал шотландский книготорговец по имени Александр Дональдсон[140]. Для лондонского «Угря» Дональдсон был чужаком, свою карьеру он начал в Эдинбурге, в 1750 году. Его бизнес опирался на недорогие переиздания «обычных произведений с вышедшим сроком копирайта» – по крайней мере, вышедшим по Статуту Анны[141]. Издательство Дональдсона процветало и стало «своеобразным центром для образованных шотландцев». «Среди них, – пишет профессор Марк Роуз, – был и молодой Джеймс Босуэлл, который со своим другом Эндрю Эрскином издал антологию современной шотландской поэзии у Дональдсона»[142]. «Когда лондонские книготорговцы попытались прикрыть дело Дональдсона в Шотландии, он ответил тем, что переехал всем издательством в Лондон, где вопреки принятым нормам общего праву на литературную собственность стал продавать недорогие издания самых популярных английских книг»[143]. Его книги сбили цены «Угря» на 30-50%, а свое право конкурировать Дональдсон обосновывал Статутом Анны, по которому продававшиеся им книги вышли из-под охраны копирайта. Лондонские книготорговцы быстренько состряпали иск для противодействия «пиратам» наподобие Дональдсона. Несколько акций против пиратства удались, и наиболее важной из ранних побед было дело Миллара против Тейлора. Миллар был книготорговцем, приобретшим в 1729 году права на поэму Джеймса Томсона «Времена года». Миллар подчинился требованиям Статута Анны и, тем самым, получил полную защиту закона. По истечении срока копирайта Роберт Тейлор начал публиковать конкурентное издание. Миллар подал на него в суд, требуя вечного права по общему праву, вне рамок Статута Анны[144]. К изумлению современных юристов, один из величайших судей в английской истории, лорд Мэнсфилд, согласился с книготорговцами. Какую бы защиту Статут Анны ни давал книготорговцам, он, по мнению Мэнсфилда, не отменял общего права собственности. Вопрос заключался в том, защитит ли автора от последователей-пиратов общее право. Мэнсфилд ответил утвердительно. Общее право запрещало Тейлору перепечатывать поэму Томсона без разрешения Миллара. По сути, данное судебное решение наделило книготорговцев вечным правом контроля над публикациями любой принадлежавшей им книги. С точки зрения абстрактной справедливости, то есть если бы право представляло собою метод логического исключения из основополагающих принципов, заключение Мэнсфилда, возможно, и имело бы смысл. Но оно игнорировало более важный момент, обсуждавшийся в парламенте в 1710 году: как лучше всего ограничить монопольную власть издателей? Парламент избрал свою стратегию. Он предложил срок копирайта для действующих произведений, достаточный для того, чтобы сохранить мир в 1710 году, но и довольно короткий, чтобы обеспечить культурный переход к конкуренции в течение разумного периода времени. За двадцать один год, полагали парламентарии, Британия перерастет угодную короне контролируемую культуру и перейдет к той свободной культуре, которую мы и унаследовали. Вступлением в схватку Дональдсона битва за Статут Анны не закончилась. Вскоре после своей победы Миллар скончался, поэтому его дело не пересматривалось. Наследник продал поэмы Томсона синдикату издателей, в состав которого входил Томас Беккет[145]. Затем Дональдсон опубликовал неавторизованный сборник произведений Томсона. Беккет, опираясь на решение по делу Миллара, потребовал наложить судебный запрет на деятельность Дональдсона. Последний, в свою очередь, направил апелляцию в Палату лордов. Функционирование ее весьма напоминало американский Верховный суд. В феврале 1774 года у этого органа появился шанс интерпретировать смысл ограничений, наложенных парламентом шестьюдесятью годами ранее. Редкие тяжбы привлекали столь же пристальное внимание всей Британии, как дело Дональдсона против Беккета. Адвокаты Дональдсона доказывали, что, какие бы возможные права не существовали по общему праву, Статут Анны их аннулировал. После принятия этого закона единственная защита исключительного права контроля за публикациями обеспечивалась данным статутом. Таким образом, утверждали они, по истечении срока, определенного Статутом Анны, произведения, на которые распространялось его действие, становятся свободными. Палата лордов была довольно странным органом власти. По правовым вопросам, представленным в Палате, сперва голосовали «лорды-законники», члены специального юридического образования, действовавшие довольно похоже на судей Верховного суда США. Затем уже, после волеизъявления лордов-законников, голосовала Палата в целом. Данные по решениям лордов-законников путаются. По некоторым отчетам получается, что победили сторонники вечного копирайта. Зато нет никакой двусмысленности в результатах голосования Палаты лордов в целом. С двукратным преимуществом (22 против 11) верхняя палата парламента отвергла идею вечных копирайтов. Что бы там кто ни понимал под общим правом, отныне копирайт устанавливался на определенный срок, по истечении которого охраняемое авторским правом произведение становилось общественным достоянием. «Общественное достояние». До дела Дональдсона против Беккета четкого определения общественного достояния в Англии не было. До 1774 года существовал могучий аргумент в пользу вечного действия копирайта с точки зрения общего права. Общественное достояние родилось после 1774 года.