Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти Страница 40

Этот швед или "полтавец" сроднился с Москвой и, бывало, вполне по-российски пускался в загул. Выбранный управляющим Малым театром, он ходил туда каждый день и после Октябрьского переворота, не боясь быть застреленным поставленным у входа часовым. Пьяная солдатня ограбила театр. Правдин умер в своем кабинете на 74-м году жизни от голода и холода. По мнению Нелидова, после смерти Правдина осталось лишь два актера его калибра – Ермолова и Южин58.

Другой актер из "золотой" плеяды Малого театра, Федор Петрович Горев (1850-1910), сыграл более 300 ролей. Горев – еврей, приемный сын помещика Алферова. Этот красавец, "с лицом старинной камеи", пишет Нелидов, был человеком "трагически необразованным, наивным и даже глуповатым. Энциклопедия сообщает о нем лаконично: недюжинный актер, вызывавший восторги одних и строгую критику других. Любопытная деталь: в молодости Горев был судим за подделку векселей, причем в это время он уже работал в театре!..

Среди его ролей критика выделяет героев Шиллера – Карла, Фердинанда, Дон-Карлоса и других. Нелидов подробно комментирует игру Горева в "Плодах просвещения" (он играл Григория) и роль еврея-миллионера в неназванной им современной пьесе: «Герой пьесы – добрый человек, но когда его затронули, тысячелетняя ненависть потомков (Израиля), ненависть к "гоям" проснулась и не знает пощады. "Мщу до седьмого колена", – чувствовал зритель». И далее о Гореве: в нем были задатки гения, казалось, он мог сыграть Шейлока, Мефистофеля, Грозного, но он даже не претендовал на такие сложные роли.

Сын Горева, Аполлон Федорович Горев (1887-1912), тоже талантливый актер, сыграл в поставленном К.С. Станиславским "Ревизоре" Хлестакова – мэтр отзывался о нем с похвалой. Увы, карьера Горева-младшего прервалась очень рано: в 25 лет он умер от туберкулеза59.

Существуют различные точки зрения на отношение театрального мира к еврейству.

Без всякой натяжки можно констатировать, что эта среда менее других… заражена антисемитизмом. Вот что писал по этому поводу известный до революции антрепренер и актер Вениамин Никулин (Ольковицкий): «…считаю уместным выразить мое глубокое чувство преклонения перед тогдашней русской актерской громадой.

Торжественно подтверждаю, что у русских актеров никакого юдофобства вообще и никаких признаков антисемитизма не было. Даже если встречался молодой актер -еврей из южан, говоривший вместо "вы" – "ви", вместо "барыня" – "бариня" и так далее, то русские актеры добродушно посмеивались и настойчиво советовали таким начинающим товарищам сделать все возможное, чтобы выбраться из родной Одессы, Елизаветграда, Родомысля или Каменец-Подольска – на север, поближе к Москве, Волге, Сибири. Но тут-то и возникал трагический вопрос о праве жительства вне черты оседлости.

С одной стороны, евреи являлись очень желательными актерами в русском театре.

Трезвые, трудолюбивые, аккуратные, не картежники и никак не хулиганы. Часто они обладали к тому же выразительной хорошей наружностью, приятным голосом, темпераментом и чуткостью. Будучи в большинстве начитанными и умственно развитыми, они сильно способствовали и оздоровлению закулисных нравов.

С другой стороны, они оказывались загнанными в злополучную черту оседлости, где преобладала южная, не чисто русская литературная или бытовая речь. Конечно, это было трагично…

Еще раз с радостью и гордостью отмечаю, что русские актеры за малым уродливым исключением были вполне на высоте, относясь к евреям и другим инородцам идеально по-товарищески»60.

Пожалуй, нелишне процитировать и сказанное В. Никулиным о Е.Б. Вахтангове, который вместе с Никитой Балиевым (будущим директором московского театра "Летучая мышь") начинал свою театральную карьеру во Владикавказе с участия в бесплатных гимназических постановках Никулина: «Потом, много лет спустя, я имел счастье видеть его гениальную работу в "Потопе", "Принцессе Турандот" и бессмертном, благодаря его, Вахтангова, воплощению, "Дибуке" в Габиме. Невозможно постичь и понять, как кавказец по рождению, армянин по национальности и христианин по вере, этот великий ясновидец Вахтангов мог… выявить тот дух народа, показать до осязаемости тот таинственный цемент, которым спаяна эта стойкая и вечная библейская нация»61. (Неточность: Вахтангов наполовину русский.) Вернемся, однако, к воспоминаниям В.А. Нелидова.

При чтении большинства мемуаров или иных сочинений я ощущаю некое напряжение авторов (если угодно – натяжки), когда они пишут о евреях или еврействе. Нелидов подобного ощущения во мне не вызывает. Он совершенно свободно говорит о евреях, об их достоинствах и недостатках, правда, слишком уж часто подчеркивает их национальность. Например, для Нелидова миллионер Лазарь Поляков, которого ненавидел московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, – гениальный делец и "идеальный человек". Нарушая все законы, Поляков стоял на страже интересов умирающей княгини: "мягкий и добрый Поляков был в этом вопросе, как скала, и спас состояние для законных наследников". И далее: «Фигура Полякова настолько интересна, что о ней стоит сказать… Маленький еврейчик из черты оседлости, он начал с содержания небольшой почтовой станции, стал крупнейшим железнодорожником, председателем Земельного банка и десятков других учреждений, а от Александра III получил дворянское достоинство. На редкость гуманный и просвещенный, он был горячо любим и почитаем всеми, кто его знал. Его похороны напоминали похороны великого князя. Около ста придворных мундиров явилось его хоронить. Трудно себе представить тогдашнюю Москву без Полякова. Его доброта была безгранична. Рассказывали, например, что когда у него сидели по делам в кабинете, то часто за спущенной драпировкой восседала его супруга Розалия Павловна и, когда Поляков начинал по доброте поддаваться на просьбы, из соседней комнаты раздавался предостерегающий оклик его благоверной: "Лазарь!" И Лазарь бил отбой.

Сия Розалия, верная Сарра своего Авраама, ни разу за свою жизнь не проглотила куска ни в одном христианском доме, отклоняя приглашения великих князей, министров и послов. Поляков являлся на обеды один, а Розалия Павловна "всегда очень сожалела", у нее "болела голова", и она на следующий день делала визит хозяйке дома»62.

Краткий комментарий: Лазарь Соломонович Поляков (1842-1914) действительно был выдающимся предпринимателем и филантропом. Он дружил с генерал-губернатором Москвы князем В.А. Долгоруковым и с публицистом М.Н. Катковым. Отстоять права евреев во времена губернаторства великого князя Сергея Александровича ему не удалось. Нелидов оговорился: похороны Полякова напоминали похороны не великого князя, а князя Долгорукова, которого москвичи обожали.

Жена Полякова свято чтила кашрут и поэтому избегала посещать дома христиан. И, пожалуй, самое интересное в контексте нашего "театрального" повествования: внучка Полякова – великая балерина Анна Павлова. Так что вклад семейства Поляковых в русскую культуру весьма велик!

На мой взгляд, интересен рассказ Нелидова о его пребывании в стенах Катковского лицея. Одним из самых любимых преподавателей лицеистов был преподаватель немецкого и древнегреческого языка и директор лицея Владимир Андреевич Грингмут (1851-1907), впоследствии стяжавший печальную славу погромщика. (В свое время С.Ю.

Витте жаловался Теодору Герцлю на выкреста Грингмута, препятствовавшего гражданской эмансипации еврейства.) Вот что пишет о нем В.А. Нелидов: «Директор был тот самый Грингмут, проклинаемый впоследствии всеми прогрессивными кругами, когда он сделался главным редактором правительственного органа "Московские ведомости". Статьи любимого учителя мне было больно читать. Я отправился к нему и спросил его: "Как вы, который так нас учили, можете так писать? Вы, который добились от нас добровольной просьбы давать на лишний час больше греческого языка в неделю?" Мне отвечено было: "В чем же разница того, чему я учил тогда и пишу теперь?" Я увидел, что тот, прежний Грингмут умер, и после этого я видел его только раз в жизни, когда он лежал в гробу»63.

С неменьшей теплотой, чем об отечественных актерах, рассказывает Нелидов о гастролях в России их зарубежных коллег, причем, когда того требует материал, оговаривает их еврейское происхождение, если ему об этом известно. Так, великому немецкому актеру Эрнсту Поссарту он посвятил целую главу, не преминув отметить:

"Его враги-немцы считали его евреем", и далее в скобках: "Заметили ли вы, что, когда возражения слабы, упрек в еврейском происхождении – якорь спасения для ничтожеств?". Что ж, мудрое замечание видавшего виды человека. И еще о Поссарте:

«Сам он упорно выдавал себя за германца, но любимыми его ролями были "Meine drei Iuden" (Мои три еврея), "Шейлок", "Натан Мудрый" и раввин Зихель в пьесе "Друг Фриц"». Далее Нелидов дает, на мой взгляд, один из самых интересных анализов образа Шейлока в пьесе "Венецианский купец". Со времени Шекспира и до конца XVIII в. пьесу играли как водевиль. Английский актер Дейвид Гаррик (1717-1779), новатор и просветитель, первым оценил роль купца. После него образ трактовали либо позитивно, либо негативно. Нелидов был с этим не согласен, полагая единственно правильным – не отступать от замысла автора. (Существует мнение, что по-новому купца в 1814 г. сыграл другой англичанин, Эдмунд Кин (1787-1833), согласно старой Еврейской энциклопедии, он еврейского происхождения. Возможно, фамилия Кин, искаженное Кон. В сцене суда Кин-Шейлок достигал максимального драматизма: "Отнимая у меня имущество, вы отнимаете у меня жизнь". С тех пор эта трагическая нота во многих постановках доминировала. В XX в. Макс Рейнгардт, тоже еврей, трактовал эту пьесу как легкую интригу, затеянную на фоне знаменитого Венецианского карнавала.) Великий Поссарт играл не просто мстителя, а самого бога мести. В московской околотеатральной и интеллектуальной среде этот спектакль живо обсуждался. Не случайно на страницах книги появляется симпатичная фигура философа: «Я – тогда юноша – с несколькими товарищами был в одном доме, где об этом спектакле беседовали сам B.C. Соловьев и молодой приват-доцент князь С.Н. Трубецкой. Мы, молодежь, слушали. Соловьев, всегда к молодежи милостивый (мы его обожали за доступность и не боялись "учить его", что футбол, только что родившийся лаун-теннис, лапта и прочее "есть вещь", причем Соловьев любил это слушать)… обращаясь к одному из нас сказал: "А вы что скажете?" И получил в ответ: "Злой он, противный, а его жалко". -"Вот видите, – продолжал Соловьев разговор с Трубецким, – молодежь говорит жалко, а не думаете ли вы, что еврейским вопросом, антисемитизмом мы обязаны католичеству? Оно евреев гнало и возбуждало их ненависть 2000 лет. Конечно, у евреев есть недостатки и даже пороки, как у всех. Они обращались с нами всегда по-еврейски, ну а мы с ними никогда по-христиански, – вот и вырыли пропасть". Мысль этой фразы повторяется в статье Соловьева "Христианство и еврейский вопрос"»64. Нелидов обращает внимание на то, что эту мысль – о вине католичества – Соловьев постулировал, несмотря на свою многим известную тягу к католичеству. Мы же обратим внимание на то, что "старику"-философу тогда минуло аж 33 года…