Юрий Жуков - Сталин: операция «Эрмитаж» Страница 5

Граждане, берегите это наследие, берегите дворцы, они станут дворцами вашего всенародного искусства, берегите картины, статуи, здания – это воплощение духовной силы вашей и ваших предков.

Искусство – это то прекрасное, что талантливые люди умели создать даже под гнетом деспотизма и что свидетельствует о красоте, о силе человеческой души.

Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы – все это ваша история, ваша гордость. Помните, что все это почва, на которой вырастает ваше новое народное искусство»[12].

Вскоре обращение перепечатали многие газеты и журналы, его выпустили в виде афиш и расклеили на стенах зданий.

Инициативу горьковской группы, как ни странно, власти поддержали. Сменивший 8 марта 1917 года Львова комиссар Ф. А. Головин предложил ей официально именовать себя Особым совещанием по делам искусств. Председателем утвердили А. М. Горького, заместителем – А. Н. Бенуа и Н. К. Рериха. Спустя два дня они создали Комиссию музейную и охраны памятников – практически в том же составе, что и совещание. Правда, несмотря на возникшую принадлежность к Временному правительству, хотя и опосредованную, действовать она смогла только в столице и пригородах: ведь власть в стране уже начала распадаться.

Комиссия начала работу: добилась выселения роты самокатчиков, то есть солдат-велосипедистов, из Петергофского дворца, организовала охрану Ораниенбаума и приступила к вывозу наиболее ценных вещей в Эрмитаж. Однако она так и не сумела добиться того, ради чего и задумывалась. Уже 31 марта Бенуа отмечал:

«Будучи исключительно органом совещательным, постановления которого не обязательны и не имеют органической и юридической спаянности с комиссаром, оно неизбежно обречено на бесплодие. Одновременно опыт истекшего месяца со всей очевидностью выяснил, что и комиссариат при унаследованном от старого режима аппарате подведомственных ему учреждений и при данном личном их составе не в силах справиться с открывающимися ныне грандиозными задачами»[13].

Но наиболее сильный, смертельный удар в спину совещанию нанесли не чиновники, а такие же художники и архитекторы, писатели и поэты. Они, собравшись 12 марта в Михайловском театре, поспешили организовать собственный Союз деятелей искусств, под председательством молодого архитектора А. И. Таманова – известность он получит только в 1930-е годы, когда, уже как Таманян, станет создавать новый Ереван. Месяц спустя Союз вручил Головину ультимативное требование тут же распустить горьковскую группу как самозванцев и узурпаторов. Узнав об этом, члены Особого совещания заявили, что в таких условиях продолжать работу отказываются.

Добившись монопольных прав, Союз деятелей искусств поспешил взять на себя функции уничтоженной им организации. 30 апреля сформировал собственную Комиссию по охране памятников искусства и старины, назначив ее руководителем искусствоведа К. К. Романова. Тот, трезво оценив ситуацию в стране, реальную зону распространения власти Временного правительства (которому фактически не подчинялась даже Москва!), сразу же поспешил объявить:

«Рассуждать сейчас о том, что ценно, а что неценно, нельзя. Для этого надо иметь историческую перспективу». И потому возглавляемая им комиссия может лишь «защищать то, что требует немедленной защиты»[14].

Немедленной защиты в те дни требовало очень многое. Только за май были разграблены дворцы в Царском Селе, Павловске, Петергофе, Ораниенбауме, дворец герцога Лейхтенбергского и один из залов Сената в самом Петрограде. Но культурным ценностям угрожала не только полупьяная, а зачастую и мертвецки пьяная толпа. Газета «Новое время» в июне несколько раз поместила объявление:

«Анонимное американское общество ассигновало 20 миллионов долларов для скупки в России старинных художественных вещей из золота, серебра, а также картин, бронзы, фарфора и вообще предметов искусства».

Комментируя объявление, Горький с возмущением писал:

«Организаторы этого начинания, видимо, учли смысл таких явлений, как разгром ворами дворца герцога Лейхтенбергского, возможность погромов крестьянством старинных дворянских усадеб и все прочее в этом духе… Не будет ничего удивительного в том, что разные авантюристы организуют шайки воров специально для разгрома частных и государственных коллекций художественных предметов. Еще меньше можно будет удивляться и негодовать, если напуганные „паникой“, усиленно развиваемой ловкими политиками из соображений „тактических“, обладатели художественных коллекций начнут сами сбывать в Америку национальные сокровища России, прекрасные цветы ее художественного творчества…

Мне кажется, – продолжал Горький, – что во избежание разврата, который обязательно будет внесен в русскую жизнь потоком долларов, во избежание расхищения национальных сокровищ страны и панической распродажи их собственниками, правительство должно немедля опубликовать акт о временном запрещении вывоза из России предметов искусства и о запрещении распродаж частных коллекций прежде, чем лица, уполномоченные правительством, не оценят национального значения подобных коллекций»[15].

Ту же позицию заняли руководитель Комиссии по охране памятников искусства и старины К. К. Романов, его заместитель В. М. Лопатин.

В середине июня на имя премьера Временного правительства князя Г. Е. Львова были направлены два письма-предложения. В первом из них, Лопатина, анализировалась причина катастрофической ситуации, сложившейся в стране, особенно в деревне, под воздействием революционных событий. Резко изменилось положение дворян, «в руках которых доселе были сосредоточены художественные и исторические ценности нашей Родины». Только это обстоятельство, объяснял Лопатин, и привело к тому, что «ежедневно поступают в продажу превосходные памятники искусства, не находящие соответственных покупательных сил внутри страны». А потому, продолжал автор письма, «естественно ожидать усиленного вывоза этих предметов за границу». Единственной же мерой, способной пресечь деятельность иностранных антикваров, может стать только закон, воспрещающий «вывоз из пределов России произведений искусств и памятников древности и старины».

Автор второго письма-предложения, Романов, не затрагивал ни социальных, ни экономических причин обострения проблемы, отмечал лишь сам вопиющий факт: массовую скупку иностранцами, в том числе и военнопленными (!), произведений древнерусского искусства – икон, складней, панагий и т. п., которые в ущерб интересам России распродают священники и монахи. Чтобы воспрепятствовать этому, Романов настоятельно просил «запретить отчуждение памятников искусства и старины, принадлежащих государству, церквам, монастырям, епархиям, а также ризницам и хранилищам»[16].

Словом, все, как и прежде, упиралось в отсутствие нормального законодательства, определившего бы положение памятников. Такого законодательства, какое давным-давно, самое позднее более полувека назад, начало действовать во всех странах Европы. В цивилизованных странах, как мог бы написать в журнале «Старые годы» умерший в 1915 году искусствовед барон Николай Врангель.

Лишь российская власть – и прежняя, монархическая, самодержавная, и новая, республиканская, демократическая, – не желали принять очевидное. Необходимое.

Впрочем, новая власть начала создавать художественно-исторические комиссии для приемки движимого имущества упраздненных дворцовых управлений – Петроградского, Царскосельского, Петергофского и Гатчинского. Наиболее активной и вместе с тем показательной оказалась деятельность Петроградской комиссии, которую возглавил искусствовед В. А. Верещагин, один из издателей журнала «Старые годы».

Она сразу же обнаружила, что в Зимнем неоднократно побывали грабители, укравшие множество весьма ценных вещей. Однако начинать следствие городская милиция отказалась: слишком уж хлопотно было проверять несколько тысяч человек, прошедших через бывшую императорскую резиденцию. Ведь там помимо госпиталя для нижних чинов располагались еще и Совет министров, ряд общественных организаций. Более того, сам министр-председатель А. Ф. Керенский занял покои Александра III и пользовался историческими предметами, не возбранял того же и своему адъютанту.

Обнаружила Петроградская комиссия и иное. Слухи о якобы баснословных художественных сокровищах дворца оказались мифом. Из двух с половиной тысяч предметов, осмотренных Верещагиным и его коллегами-специалистами, лишь двести были признаны достойными занять место в музеях, все же остальное являлось заурядными образцами прикладного искусства, изготовленными в последнее десятилетие, демонстрирующее вопиюще дурной вкус своих прежних владельцев.