Андрей Буровский - Наполеон - спаситель России Страница 54

Цели «молодых друзей» во многом оставались утопич­ными, и не случайно лишь малая доля их программ была реализована.

Александр утверждал, что при Павле «три тысячи кре­стьян были розданы, как мешок брильянтов. Если бы циви­лизация была более развитой, я бы прекратил крепостное право, даже если это бы мне стоило головы».

Только не надо представлять Александра I таким вели­ким либералом и демократом. Теоретический либерализм у императора был связан с аристократическим своенра­вием, не терпящим возражений. «Вы всегда хотите меня учить! — он возражал Державину, министру юстиции, — но я император и я желаю этого и ничего другого!» «Он был готов согласиться, — писал князь Чарторыйский, — что все могут быть свободны, если они свободно делали то, что он хотел».

Государь был мечтателен. Он любил побеседовать на интеллектуальные темы, покровительствовал масонам и по своим взглядам (на словах) был большим республи­канцем, чем радикальные либералы Западной Европы. Из чего вытекает, что у него было сердце, но не следует, что не было разума.

8 сентября 1802 г. новым манифестом утверждено 8 министерств (военно-сухопутных сил, морских сил, внутренних сил, иностранных дел, юстиции, финансов, народного просвещения, коммерции). Петровские колле­гии были очень неэффективны. Екатерина их упразднила, Павел назло Екатерине опять ввел. Александр создал ми­нистерства, никогда не бывшие в числе бабкиных заветов. Для совместного обсуждения дел учреждался Комитет ми­нистров.

В 1802 г. был издан указ о правах Сената. Он объяв­лялся верховным органом в империи, сосредотачивающим в себе высшую административную, судебную и контроли­рующую власть. Ему предоставлялось право делать пред­ставления по поводу издаваемых указов, если они проти­воречили другим законам.

Изменениям подвергся и Святейший Синод, членами которого были высшие духовные иерархи — митрополиты и архиереи, но во главе Синода стоял гражданский чинов­ник в звании обер-прокурора. При Александре I предста­вители высшего духовенства уже не собирались, а вызы­вались на заседания Синода по выбору обер-прокурора, права которого были значительно расширены.

С 1803 по 1824 г. должность обер-прокурора исполнял князь А.Н. Голицын, бывший с 1816 г. также и министром народного просвещения (и видным масоном).

В 1803 г. было издано новое положение об устройстве учебных заведений, внесшее новые принципы в систему образования:

бессословность учебных заведений;

бесплатность обучения на низших его ступенях;

преемственность учебных программ между одно-классным приходским училищем, уездным училищем, гимназией в губернском городе и университетом.

Вся территория страны была разделена на 6 учебных округов. В каждом их них — свой университет. Кроме Московского, открыли еще пять: в 1802 г. — Дерптский, в 1803 г. — Виленский, в 1804 г. — Харьковский и Казан­ский. Открытый в 1804 г. Петербургский Педагогический институт был преобразован в 1819 г. в университет.

Университетам Александр даровал большую автоно­мию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела уни­верситетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего учебного округа.

Одновременно создавались цензурные комитеты из профессоров, подчинявшиеся Министерству народного просвещения.

Неудивительно, что к концу жизни Александр сильно сократил университетскую автономию: профессура была свободна, но не всегда делала то, что хотел император. (Демократия-то зависела от одного лица.) Вот в 1820 г. в университеты и направили инструкцию о «правильной» организации учебного процесса, а в 1821-м провели про­верку выполнения инструкции 1820 года и немало про­фессуры разогнали.

Но впечатление от реформ было велико... Учебных заве­дений стало больше, и к тому же впервые хотя бы теорети­чески смог получить образование человек не дворянского сословия. Дворяне не приходили в восторг от этого, и Алек­сандр I Павлович основал несколько привилегированных средних учебных заведений — лицеи: в 1811 г. — Царско­сельский, в 1817 г. — Ришельевский в Одессе, в 1820 г. — Не­жинский. И самое элитное военно-учебное учебное заведе­ние императорской России: Пажеский Его Императорского Величества корпус, с 1802 года.

Но еще более сильное впечатление, чем реформы про­свещения, производили попытки решения тяжелейшего крестьянского вопроса.

При вступлении на престол Александр I торже­ственно заявил, что отныне прекращается раздача казен­ных крестьян. 20 февраля 1803 г. издается указ о «воль­ных хлебопашцах». По этому указу в сословие «вольных хлебопашцев» вступили до 800 тысяч крестьян к концу его царствования.

Александр нарушил дворянскую монополию на вла­дение землей. Уже 12 декабря 1801 г., одним из первых, был Указ о праве покупки земли купцами, мещанами, госу­дарственными и удельными крестьянами вне городов. По­мещичьи крестьяне получают это право только в 1848 г., но тем не менее монополия сломана. Как в России до Пет­ра, владеть землей теперь могут разные сословия.

В 1804-1805 гг. даже готовилось освобождение кре­постных в Прибалтике. До конца крестьян в Прибалтике освободили в 1818 году.

Немало для первых лет царствования совсем молодого, 24-27-летнего царя. Ожидали, правда, много большего. По общему мнению, «дней Александровых прекрасное на­чало» сменилось «реакцией». То ли Александр всех ввел в заблуждение, то ли испугался, то ли изменился с ходом лет. И никому почему-то не приходят в голову самые про­стые объяснения:

1. Александр I Павлович — такой же точно заложник дво­рянства, как и Павел I Петрович. Не будем даже обсуждать естественное желание жить. Но ведь убийство импера­тора, пошедшего против дворян, нисколько не приблизит крестьянство к свободе.

2. Все события в России совершаются на фоне продол­жающихся беспрерывных войн. Европа бурлит, все время движутся войска, нехорошо жужжат пули, рвутся бомбы[86]. В крови и огне перекраивается карта мира.

Александр прекрасно понимает — воевать все равно придется. Даже политика «свободных рук» предполагает армию, которая послужит угрозой для желающих окру­глить свои владения за счет Российской империи.

В этих условиях полное безумие ссориться с един­ственным военным сословием.

10 мая восстановлена русская миссия в Вене. По Англо-русской морской конвенции 17 июня 1801 г. Россия отказывается от союза с Бонапартом, но к Британии не присоединяется. Политика «свободы рук».

8 октября в Париже подписывается русско-француз­ский мирный договор и секретный протокол о разграни­чении сфер влияния. Согласно протоколу, стороны обя­зуются «не оказывать ни внешним, ни внутренним врагам другой державы никакой помощи войсками или деньгами под каким бы то ни было наименованием»[87].

28 сентября 1802 года Сенат восстановил действие русско-французского торгового трактата 1797-го сроком до 1809 года. Опять политика «свободы рук». Со всеми дружим и торгуем, всех любим и не любим одинаково.

Но к войне Россию все равно подталкивают неудержи­мо. У нежелания Александра влезать в европейскую войну есть два камня преткновения: активность Франции на Бал­канах и стремительное возвышение Франции.

Франция активизируется на Балканах. Россия давний гарант прав христианского (православного) населения Ту­рецкой империи. Русские монахи приезжают в Турецкую империю, преподают в школах для православных, русское правительство постепенно ведет к тому, чтобы православ­ные отделялись от Турецкой империи, создавали свои го­сударства.

Члены названного Комитета указывают царю на опасность французского присутствия: Франция может резко рвануть на себя одеяло, занять место России на Балканах. Адам Чарторыйский прямо говорит о необ­ходимости «защиты Блистательной порты от происков Франции».

То же самое говорят опытные старые дипломаты. Ми­нистр иностранных дел Воронцов в 1803 году представля­ет доклад, в котором говорит — высадка французских во­йск на Балканах означала бы распад Турецкой империи и потерю всех позиций, завоеванных кровью и потом многих поколений.

В самой Европе Бонапарт, нарушая все предшествую­щие договоры, аннексирует дважды завоеванный им Пьемонт (1802) и родину правящей британской династии Ган­новер (1803).

Выход, по его мнению, один — война в союзе с Британи­ей за сохранение существующего положения.

Второй источник беспокойства: расстрел герцога Энгиенского, коронация Наполеона как императора.

Лев Толстой очень точно описывает, какое тяжелое впечатление оказывает на русское общество убийство герцога Энгиенского. Все дворянство понимает — посяг­нули на человека их круга! И уже не санкюлоты, не яко­бинцы, а почти император Наполеон. Не Робеспьер, от него другого и не ожидали, а «Робеспьер на коне!» Уже не в романе, а в реальной жизни Александр I объявил по гер­цогу реальный траур при дворе. По Петербургу ходила брошюра «Историческое описание Его Светлости прин­ца герцога Енгиенскаго, расстрелянного по повелению Буонапарте в Винценском лесу в ночь с 21 на 22 марта 1804 года»[88].