Александр Маркелов - Торпедный веер

Маркелов А. Г.

Торпедный веер

Особое задание

Подводная лодка Щ-211 второй раз с начала войны отправлялась в боевой поход. Офицеры, стоявшие на мостике, наблюдали за уплывающим в сумерки берегом. Вечер был тихий, безветренный. Как всегда в подобные минуты, настроение у командира было приподнятое. Волнения, связанные с подготовкой к выходу в море, беспокойство о семьях, отправленных на восток, о друзьях, о товарищах, — все оставалось там, за невидимой чертой. А здесь были только лодка, море и небо. И еще тяжелая дума на сердце, дума непреходящая, давившая камнем. Полтора месяца длится война, но сколько горя и слез уже принесла она. И сколько еще принесет. Фашистский сапог топчет землю Прибалтики, западных областей Украины, Молдавии. Бронированные вражеские дивизии направляют острие удара на столицу Родины Москву.

Перед экипажем Щ-211 стояла задача; торпедными атаками по кораблям и транспортам противника прервать его коммуникации по линии Босфор — Варна. Командиры, старшины, матросы верили в успех предстоящей операции, были полны решимости умереть, но исполнить свой священный воинский долг.

Люди тщательно готовились к предстоящему походу: проверялась исправность механизмов, аппаратов. Перед самым отплытием состоялся митинг. Выступил командир подлодки капитан-лейтенант Александр Данилович Девятко. Голос его звучал твердо и уверенно. Фашисты вероломно напали на наши священные границы, говорил командир, навязали нам войну. Наш долг — беспощадно уничтожать врага. Черное море должно стать могилой для гитлеровцев.

Комиссар подводной лодки Иван Евдокимович Самойленко зачитал обращение отдела политической пропаганды соединения к подводникам, уходящим в море:

«Сегодня вам, дорогие товарищи, выпала честь выйти в море на боевую позицию. Вы получили задание — уничтожать вражеские корабли.

Товарищи коммунисты и комсомольцы!

Покажите пример большевистского хладнокровия, мужества и боевого энтузиазма! Действуйте так, как действовали герои гражданской войны Маркин и Железняков, герои войны с белофиннами Коняев, Трипольский, Посконин!»

Затаив дыхание, слушали краснофлотцы наказ Родины, которая призывала их к стойкости, выдержке, выражала им свою горячую любовь и возлагала на них великую надежду.

Моряки в ответ на обращение давали клятву верности Отчизне, обещали драться до последнего дыхания, победить.

И вот поход начался. Прошло всего несколько минут, еще берег был в пределах видимости, как лодка вдруг застопорила ход. Все, кто находился на палубе, заметили приближающийся катер.

«Щука» застыла на месте. С катера на борт поднялся офицер с планшеткой через плечо. Навстречу ему стремительной походкой вышел Девятко. Командир с катера представился и сказал:

— Привез вам гостей, принимайте!

Они отошли в сторону, оживленно продолжая разговор, а тем временем с катера на лодку переходили прибывшие. Они выглядели так, словно возвратились только что из далекого, утомительного похода. Обвешанные вещмешками, оружием, сумками с боеприпасами и снаряжением, люди едва переставляли ноги.

Через четверть часа посадка была закончена. Сопровождающий стал прощаться с командиром и комиссаром подлодки. Катер стрельнул выхлопной трубой и отошел. С палубы донеслось знакомое:

— Счастливого плавания!

— Ну, кажется, полный порядок! — вздохнул Девятко. Стоящий рядом военком легко вскинул правую руку, чуть коснувшись пальцами виска.

— Курс к берегам Болгарии, как и предписано?

— Вы правы, — кивнул Девятко. — Путь неблизок и опасен. Но полагаю, особое задание выполним?

— Справимся, — уверенно ответил военком. — На команду можно положиться. Вот только… — Он запнулся и умолк. Может, пока не задавать командиру лишних вопросов? Ивану Евдокимовичу было кое-что известно о плане переброски десанта на болгарский берег, однако подробностей он не знал. А знать обязан, ведь краснофлотцы — народ любознательный, непременно будут осаждать комиссара вопросами: кого везем, куда, зачем, с какой целью? Что же он за комиссар, если не растолкует, не объяснит?

Но командир, видимо, сам почувствовал, о чем хочет спросить военком, потому что взял его под руку и негромко заговорил:

— Выполняем, Иван Евдокимович, свой интернациональный долг, оказываем помощь братскому болгарскому народу… Пока больше не могу сказать. Когда мне сообщили в штабе о предстоящем задании, я, признаться, разволновался. Ведь только сказать вам, кого везем… Друзей и соратников знаменитого Георгия Димитрова, болгарских коммунистов! И такая честь выпала нам! С нами идет командир дивизиона Борис Александрович Успенский. Вы, пожалуйста, займитесь размещением гостей. Может, нашим хлопцам придется потесниться, но это ничего. Болгарские товарищи должны хорошо отдохнуть за дорогу, набраться сил. У них впереди тяжелые дни. Не исключено, что после высадки им придется сразу же вступить в бой.

Военком Самойленко нырнул в люк.

Оставшись один, Девятко задумался. Да, трудное задание предстоит выполнить. Но на экипаж можно положиться. Каждого члена команды Александр Данилович хорошо знал, не одну сотню миль прошел с ними в штормовых походах.

Ему вспомнилась первая встреча с комиссаром. Замечательный он человек, Иван Евдокимович! Поначалу, правда, он показался Александру Даниловичу каким-то по-детски наивным. Выложил при первом же знакомстве удостоверение ударника первой пятилетки, похвальные грамоты, выписки из приказов о премировании за отличную работу… Они и сейчас лежат у него в кармане кителя вместе с партийным билетом. И дорожит он ими, словно боевыми наградами. Уже теперь, хорошо узнав Ивана Евдокимовича, Девятко понял, что заблуждался, мысленно осуждая комиссара, за пристрастие к бумажкам. Комиссар подводной лодки правильно делает, что хранит свидетельства своей боевой молодости. Иван Евдокимович настоящий коммунист, прекрасный товарищ и помощник. Душевный и требовательный, он знает настроение людей, потому и тянутся к нему матросы, прислушиваются к каждому его слову. Он для них непререкаемый авторитет.

Сдав под утро вахту, капитан-лейтенант спустился в свою каюту, прилег отдохнуть. Уснуть не удалось — пришел военком. Уселся на краешке дивана, притихший, озабоченный, на лбу резко пролегли морщины. Он был встревожен; пассажиры с большим трудом выдерживали качку. Пришлось ему быть и за лекаря. Свой диван в кают-компании он отдал в распоряжение десантников. Да ведь и то сказать — спать ему просто было некогда. Ходил по подлодке, побывал у торпедистов, электриков, мотористов, обстоятельно и подолгу беседовал, справлялся о самочувствии, помогал чем мог. Теперь сидел у командира усталый и словно бы осунувшийся.

— Двое болгар особенно тяжело переносят морскую болезнь, — проговорил медленно. — Уж и не знаю, как быть…

В действительности страдали от качки все, но крепились. Неловко было перед русскими друзьями. Необычайная скромность этих молчаливых, с виду суровых мужчин внушала к ним уважение, и подводники наперебой старались хоть чем-нибудь помочь. Даже всегда хмурый и чем-то недовольный боцман Федор Дубовенко словно бы переродился, В свободное от вахты время он не отлучался от своего подопечного. Поил горячим чаем, шутил-приговаривал:

— Ничего, браток, потерпи… В нашем деле и труднее бывает, человеку просто необходимо пройти огонь и воду и медные трубы… Это у нас поговорка такая есть, чтобы, значит, не унывать, а крепиться. Ты вот прими порошок, ляг на спину, и все как рукой снимет. Словом, до свадьбы все пройдет, но у тебя — скорее, ты будешь здоров и весел к тому времени, как тебе на свою землю ступить надо будет…

— Спасибо, дорогой, спасибо, братушка, — слышалось в ответ.

Моряки язвили добродушно: глядите-ка, наш боцман преобразился. Кто бы мог подумать, что он может быть ласковым и внимательным!

Вторые сутки похода прошли уже более спокойно, люди пообвыкли, начали принимать пищу, поднимались, выходили на палубу.

Как и рассчитывали, к побережью приблизились в двенадцатом часу ночи. Десантники рвались наверх, чтобы взглянуть туда, где лежала укрытая темнотой их дорогая земля — Болгария.

Наступил самый ответственный момент; подлодка должна была форсировать на глубине минное поле. Быстро определили местонахождение лодки, скорость и направление морского течения, погрузились. И с величайшей предосторожностью начали продвигаться к берегу. За корпусом — мины. Малейшая неточность в расчетах, ошибка — и все может окончиться катастрофой. Вдруг Девятко замер и до боли сжал кулаки: кто-то обронил ключ, у а ему показалось, будто взорвалась мина. Ведь он строго-настрого приказал не дотрагиваться до металлических предметов, противник может засечь подлодку по звукам.