Владимир Карпов - Люди долга и отваги. Книга вторая Страница 41

Воины его части шефствуют над школой № 303 Дзержинского района. Помогают в проведении военно-спортивных игр «Зарница» и «Орленок». Вокально-инструментальный ансамбль «Звездный» выступает здесь с концертами. Когда новобранцы дают клятву на верность Отчизне, на торжественную церемонию принятия присяги непременно приглашают подшефных. Символично видеть соседство Боевого Знамени и знамени пионерской дружины. А под алыми стягами печатают шаг нынешние защитники Родины и их грядущая смена.

В школе Сергея Игнатьевича встречают как старого знакомого. С директором, завучем, военруком постоянно он решает, как дальше развивать совместную патриотическую работу. Помог в оснащении школьного тира, в закупке экспонатов, оборудования для классов.

Считает своим долгом и часто выступает на уроках мужества. Звучат рассказы о славных традициях дважды орденоносной Московской пожарной охраны, о нелегком солдатском труде. О том, каким должен быть молодой строитель коммунизма. О том, что надо всеми силами бороться за мир, не допустить новой войны.

Благодарные ребята приняли Сергея Игнатьевича в почетные пионеры, торжественно повязали ему красный галстук. Общаясь с юными, он сохранил задор, энергию и вдохновение, увлеченность делом, которому верен. Есть еще порох в пороховницах: всего несколько лет назад Постевой был отмечен медалью «За отвагу на пожаре».

Гуманную и небезопасную профессию оставлять не помышляет. К огнеборцам, невзирая на ранг — от бойца до генерала, — у него особое почтение. «Каждый пожарный — герой, всю жизнь на войне, каждую минуту рискует головой», — любит повторять он изречение Владимира Гиляровского — знатока старомосковского быта, большого друга городских пожарных. Волею судьбы Сергей Игнатьевич живет на улице Гиляровского. Совпадение? Довольно удачное. По стопам отца пошел и сын Александр. Он тоже пожарный. Офицер. Значит, родилась династия.

Подрастают у Сергея Игнатьевича внуки Сережа и Саша. Третьеклассника Сашу привлекают пожарные автомобили. День-деньской готов крутиться подле них, расспрашивать добродушных «дядей» о том, «как машины воду качают, на сколько метров бьет вода из ствола и до которого этажа дотягивается механическая лестница»… Уж не метит ли, часом, и он в рыцари славного ордена Гасителей Злого Огня, как назвал часовых пожарной службы писатель Лев Кассиль?..

— Поживем — увидим, на чем остановят свой выбор, — Сергей Игнатьевич задумывается. — Для меня куда важнее, чтобы стали настоящими людьми.

У Сергея Михалкова есть такие строки:

Ни сна ни отдыха не зная,В суровый, грозный час войны,Добро народа сберегая,Вы были Родине верны.И в мирный час, живя спокойно,Мы знаем, что на вахте вы,Герои, труженики, воины —Пожарные моей Москвы.

Эти строки и о нем, коммунисте, кавалере Золотой Звезды Героя Советского Союза полковнике Сергее Игнатьевиче Постевом.

Владимир Беляев

ПОД ВОЙ ПИКИРОВЩИКОВ

Пограничный корабль наш стоял в ремонте, половину команды, и меня в том числе, списали на берег. Нас, моряков, включили в состав 88-го истребительного батальона НКВД, которым командовал пожилой добродушный майор милиции Савельев. Мы быстро сдружились с опытными и веселыми ленинградскими милиционерами, и вскоре трудно было отличить, кто из нас до войны служил в милиции, а кто носил тельняшку… Мы несли патрульную службу по Ленинграду, а поселились на окраине города, на четвертом этаже выстроенной как раз перед войной школы-десятилетки. Жилье было приличное: высокие чистые потолки, окна во всю стену, а напротив, через дорогу, — сад.

Рядом со школой находился военный госпиталь — огромное здание, занимающее почти целый квартал. Часто мы видели, как автобусы с красными крестами на крышах и с забеленными стеклами подвозили к госпиталю раненых бойцов и командиров из-под Пскова, Кингисеппа, — словом, из мест, где в ту пору шли жаркие бои. «Вот, люди сражаются, жизнь свою отдают за наше общее дело, а мы здесь… Первую половину дня мы отсыпаемся, потом обычные занятия, как в мирное время, а только смеркаться станет — полуавтоматы на ремень, гранатную сумку сбоку и ходим-бродим до рассвета по пустым улицам, пропуска проверяем. Казалось бы, к чему все это? Стали мы донимать командира нашего, лейтенанта Марьямова:

— Когда же на фронт или на корабль? Хватит здесь харчи государственные зря переводить.

— Ничего, погодите, — отвечал нам лейтенант Марьямов. — Война разгорелась большая, и каждый рано или поздно найдет в ней свое место. Что же касается харчей, то здесь я с вами никак не согласен. Мы не разгуливаем по городу, как изволил выразиться матрос Панченко, а охраняем цитадель пролетарской революции, производим своего рода глубокое траление на городских улицах. Не забывайте, что здесь когда-то столица Российской империи была, царь жил, а вокруг него царедворцев всяких толпилась уйма, и многие из них немецкого происхождения. Возьмите, к примеру, Васильевский остров. Сколько там немецких богачей в свое время кормилось на царских хлебах! Жили, толстели и мечтали всю Россию к рукам прибрать. А тут их по шапке! Да и гитлеровцы могут попробовать сбросить свои десанты.

В одну из первых бомбежек мне выпало дневалить. Кроме меня, на весь четвертый этаж школы было еще два человека — матрос Панченко, заболевший гриппом, и старшина 2-й статьи Авраменков.

Небо над Ленинградом было чистое-чистое, полное звезд, и, помнится, ярко светила луна. Озаряемые ею фасады затемненных домов блестели, лунные дорожки бороздили Неву, и когда внезапно завыли сирены, я подумал, что лучшего времени для налета и не выберешь..

Потушив всюду свет, я одно за другим распахнул окна и говорю товарищам:

— Давайте-ка в бомбоубежище.

Такова инструкция дневальному была: всех, не занятых в наряде, в бомбоубежище отправлять. А они — ни в какую.

— Да что ты, — говорит Панченко, — смеешься, что ли? Буду я, как ребенок, в подвале прятаться! Заводов здесь поблизости нет, частей воинских — тоже, станет он бомбить наш район!

И только сказал это Панченко, слышим, приближается ноющий звук фашистского самолета. Воет подло, с паузами, вибрирует.

По небу прожектора зашарили, зенитки тоже дают жару — на звездном небе замелькали маленькие желтоватые вспышки, точно кто-то забрался туда и свечечки зажигает. То зажжет, то погасит, и все ближе, ближе к нам. А мы все трое в окно высунулись и следим за небом. Вот уже заговорили зенитки нашего квадрата. Дала первый залп батарея, установленная на крыше школы, и в то же самое мгновение красные и зеленые нити взметнулись к небу из сада напротив.

Ракеты, описав траекторию, опустились позади нас. Потом снова — одна, другая, третья.

— Гляди, Коля, наблюдатели батарее нашей цель ракетами показывают! — шепнул мне Панченко.

И впрямь было похоже, что это зенитчики-наблюдатели указывают стоящим у орудий товарищам, где немецкий самолет. Эта мысль так запала в голову, что я вначале даже залюбовался полетом разноцветных ракет. Одну из них пустили с улицы. Я видел, как взлетела она по направлению к нашему дому, прошивая небо яркой зеленой нитью. Хлопка ее я не услышал, потому что как раз в эту минуту по улице пронеслась, шурша покрышками, светлая легковая эмка. Самолет затих, и вдруг завыла бомба. Близко-близко. Страшной силы удар потряс все здание. Воздушной волной нас троих отшвырнуло в глубь комнаты. Вторая бомба разорвалась сбоку от госпиталя. Третья — подальше, за школой.

Подымаясь, я услышал, как кто-то взбегает по лестнице, громко стуча каблуками. Узнаю лейтенанта Марьямова. Бросается он к окну и, задыхаясь, спрашивает:

— Откуда пускали ракеты, не видели?

А Панченко, потирая ушибленное темя, говорит ему спокойно так:

— Да вот из сада наблюдатели пускали и с улицы, но, видать, не угадали точно, где самолет, ибо удалось ему, холере, нашвырять бомб.

— Да чего ж вы тогда стоите здесь?! — как закричит вдруг лейтенант и приказывает: — Вы, Панченко, останетесь за дневального, а вы, Казберов и Авраменков, — со мной, ловить их!

— Кого ловить, товарищ лейтенант? — спросил я, когда мы уже сбегали по каменным ступенькам лестницы, держа в руках автоматы.

— «Кого, кого»! Ракетчиков! — раздраженно ответил лейтенант.

Так впервые я услышал это, еще загадочное тогда для меня, слово.

Налет был коротким. Не успели мы осмотреть две щели-траншеи, вырытые в саду, как сирены пропели отбой. На пустынные было улицы и тротуары хлынули из бомбоубежищ и подворотен застигнутые воздушной тревогой прохожие. Искать дальше ракетчиков в этой суете было бессмысленно. Мы вернулись в кубрик, и, когда пришли патрули, полная картина бомбежки представилась всем. Недалеко от нас — улицы за три, к реке поближе — рухнул на маленький деревянный флигель подбитый гитлеровский самолет. Флигель тотчас же загорелся, и, пока примчалась пожарная команда, летчики успели основательно поджариться. Другой самолет «зарезался» на тросе аэростата воздушного заграждения и свалился где-то на Петроградской стороне, не успев сбросить бомбы. Но меня больше всего интересовали рассказы о неизвестных ракетчиках. В городе еще в нескольких местах, едва немецкие самолеты появились в небе, были выпущены сигнальные ракеты. Теперь всем стало понятно, что эти ракеты наводили немецкие самолеты на цели. В нашем квартале такой целью, бесспорно, была школа, где разместилась наша часть. Мы припомнили также недавние рассказы лейтенанта Марьямова о немецких агентах, заброшенных в наш тыл, о шпионах, переодетых в милицейскую форму, о здешних немчиках — блюдолизах царских, которые, возможно, уже пытаются гадить из-за угла.