Нюрнбергский процесс - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 34

Неважно, пусть это будет для меня тяжелее, я готов взять все на себя, лишь бы не видеть живого Гитлера перед судом, нет, нет, такое совершенно немыслимо для меня. Вот Гиммлер — дело другое. Тому следовало бы ответить хотя бы за себя и за своих подручных. Он смог бы своим словом очень многих избавить от обвинения в соучастии в массовых убийствах. Никогда мне не понять, как он творил такое, оставаясь в ясном уме.

В своей книге Густав Марк Гилберт пишет:

«Во время наших с ним бесед в его камере Геринг пытался произвести впечатление неунывающего реалиста, поставившего все на карту и вчистую проигравшегося, но воспринимавшего свой проигрыш как искушенный спортсмен, привыкший не только к победам, но и к поражениям. Все обвинения неизменно отметались им одним и тем же циничным доводом о пресловутом „праве победителя“. Геринг приводил массу весьма правдоподобных отговорок, ничего, по его мнению, не знал и не ведал о массовых преступлениях нацистов, постоянно пытаясь „уличить“ союзные державы. Его юмор, вероятно, должен был служить одним из средств убедить собеседника, что тот имеет дело с человеком, по природе своей добродушным и не способным ни на какие зверства. Однако то и дело прорывавшееся нескрываемое презрение Геринга к остальным нацистским предводителям свидетельствовало о его патологическом тщеславии».

Вечером перед казнью Геринг обратился к тюремному капеллану с просьбой об отпущении грехов. Капеллан Тереке, ожидавший очередного спектакля, отказался дать ему отпущение, мотивировав это тем, что не станет потворствовать желанию тех, кто ни во что не верит и желает устроить очередное шоу. Геринг ни словом, ни жестом не дал понять, что раскаивается в содеянном.

Густав Марк Гилберт уверенно писал: «Геринг отправился в мир иной так же, как и жил, как психопат, измывавшийся над всеми общечеловеческими ценностями, непрерывно пытавшийся одурачить всех своими актерскими выходками».

Казнь назначили на 2 часа утра 16 октября 1946 года. Надо сказать, что дату и время держали в строжайшем секрете от всех, включая приговоренных. Но очевидно, что кто-то из осведомленных оказался излишне разговорчивым.

Тюрьма Нюрнберга. 1947 год

15 октября начальник тюрьмы полковник Бертон Эндрюс сообщил приговоренным, что их прошения о помиловании отклонены. В 21:30 к Герингу, который содержался в камере № 5, пришел тюремный врач, доктор Людвиг Пфлюкер, в сопровождении сотрудника охраны тюрьмы лейтенанта Артура Маклиндена. Маклинден не понял, о чем говорили Пфлюкер и Геринг, поскольку не знал немецкого языка. Доктор Пфлюкер передал заключенному пилюлю снотворного, которую тот принял в присутствии Маклиндена.

После оглашения приговора за всеми заключенными следили с особой тщательностью, проводя постоянные проверки. Наблюдатели фиксировали, что Герман Геринг лежал на спине не шевелясь, с руками поверх одеяла (от заключенных требовали дисциплины и в этом вопросе).

В своих воспоминаниях тюремный капеллан потом написал: «Он выглядел хуже, чем обычно. Стал критиковать метод казни и назвал его наиболее позорной для себя, учитывая свое прежнее положение. Я предложил ему передать свое сердце и душу Спасителю. Он заявил, что он христианин, но не может принять учения Христа».

После ухода капеллана в камеру для ежедневного осмотра и обыска зашел лейтенант американской охраны Джон Уэтс. Он доложил начальству, что ничего запрещенного найдено не было. Геринг выглядел «веселым и очень много говорил».

Рядовой Гарольд Джонсон из 26-го пехотного полка заступил на дежурство в 22:30. Он и не подозревал, что ему оставалось охранять заключенного только шестнадцать минут.

Потом Гарольд Джонсон докладывал:

«Я заступил на дежурство как караульный второй смены у камеры Геринга в 22:30. В это время он лежал на своей койке на спине с вытянутыми вдоль туловища руками поверх одеяла. Он оставался в таком положении без движений минут пять. Потом он поднял руку со сжатым кулаком, как будто закрывая глаза от света, затем опять положил ее сбоку поверх одеяла. Так он лежал совершенно неподвижно примерно до 22:40, когда сложил руки на груди, переплетя пальцы, и повернул голову к стене. Он лежал так минуты две-три, а потом опять вытянул руки по бокам. Было ровно 22:44, так как я посмотрел в этот момент на часы. Примерно через две-три минуты он как будто оцепенел и с его губ сорвался сдавленный вздох».

Джонсон вызвал разводящего сержанта.

«Я сказал ему, что с Герингом что-то не так, — докладывал потом Гарольд Джонсон, — и он полетел в кабинет администрации. Через несколько секунд он вернулся в сопровождении лейтенанта Крамера (ответственного офицера) и капеллана Гереке. Лейтенант Крамер заглянул в камеру, затем я отпер дверь, и он вместе с капелланом зашел внутрь. Я вошел следом за ними и осветил камеру».

Правая рука Германа Геринга свешивалась с кровати, и капеллан Гереке, взяв ее, прощупал пульс.

— Боже правый! — прошептал он. — Этот человек мертв.

До сих пор люди продолжают гадать: как же ему это удалось? Кто передал ему яд? На самом же деле ответ весьма прост. Он принес яд в Нюрнбергскую тюрьму сам.

ИОСИФ ДАВЫДОВИЧ ГОФМАН, бывший охранник прокурора Р. А. Руденко

Во рту у Геринга обнаружили осколки стекла, а у постели — конверт. В нем были письмо второй жене Эмме (урожденной Эмме Зоннеманн), обращение к немецкому народу с оправданием его действий и отрицанием обвинений союзников, а также записка коменданту тюрьмы полковнику Бертону Эндрюсу.

Обращение американцы забрали себе и с тех пор так и не представили его для публикации. Прощальное письмо передали Эмме. А в записке было написано следующее:

Нюрнберг, 11 октября 1946 года

Коменданту.

Я всегда имел при себе капсулу с ядом с того самого момента, когда меня взяли под арест. Когда меня привезли в Мондорф, я имел три капсулы. Первую я оставил в одежде, так чтобы ее нашли при обыске. Вторую клал под вешалкой, когда раздевался, и забирал, одеваясь. Я делал это и в Мондорфе, и здесь, в камере, так удачно, что, несмотря на частые и тщательные обыски, ее не нашли. Во время заседаний суда я прятал ее в своих сапогах. Третья капсула все еще находится в моем чемоданчике, спрятанная в круглой баночке с кремом для кожи. Я мог дважды взять ее с собой в Мондорфе, если бы возникла необходимость. Нельзя винить за это тех, кто меня обыскивал, так как найти капсулу было практически невозможно. Так уж получилось.

Герман Геринг.

P. S. Доктор Джильберт сообщил мне,