Владимир Контровский - Авианосцы Евразия против Америки

Владимир Контровский

Авианосцы. Евразия против Америки

Si vis pacem, para bellum[1]

ПРОЛОГ

Экономист Дитмар Зееберг ошибался, полагая, что настоящей войны никогда более не будет – прав оказался Карл Дениц, офицер флота кайзера. Не успели ещё просохнуть чернила на многостороннем мирном договоре, подписанном в Роттердаме, как на планете начал вызревать новый глобальный конфликт, непримиримый и беспощадный.

Видимо, не совсем ещё осевшие дым и пыль от многочисленных взрывов на полях Европы и не окончательно рассеявшиеся удушливые облака боевых газов, загадившие её небо во время Мировой войны, помешали заокеанским наблюдателям разглядеть, что же именно вызревает на руинах Российской империи. Впрочем, вряд ли стоит обвинять их в недостатке прозорливости: мало ли всевозможных революций, мятежей и бунтов знала история человечества? Что тут такого небывалого-особенного? Сколько раз беснующиеся толпы обездоленных, смяв защитников трона, рубили головы царям-королям, вешали на любой мало-мальски подходящей приспособе бояр-дворян, азартно делили злато-серебро, задирали юбки вопящим княгиням-герцогиням, жгли дворцы-хоромы и радостно кричали: «Свобода! Свобода!», страстно веруя при этом – наконец-то сбылось-свершилось! А после жуткой всемирной бойни где только не заполыхало: и в Германии, и в бывшей Австро-Венгрии, и в Турции…

Не ошибаются только богоравные (и то не всегда). Новоявленные властители мира, единственные реальные победители в Мировой войне, навязавшие планете свою систему ценностей и уже примерявшие на себя венец вершителей судеб человечества, оказались близорукими: они успокоились, получив сиюминутную выгоду от ослабления Британии и Германии, нейтрализации Франции и от устранения с мировой арены России – сильного соперника в беспощадной грызне за привычные приоритеты: за территории, природные богатства, за сферы влияния и приложения капитала. И в конечном счёте – за мировое господство, за этот древнейший и самый заманчивый приз, которым грезили как целые народы, так и отдельные личности в течение веков и тысячелетий.

Не было никаких серьёзных попыток вмешаться в гражданскую войну в России на стороне кого бы то ни было – монархистов, республиканцев, военных вождей-диктаторов или социалистов-большевиков. Соединённые Штаты устраивал любой исход этой войны, а у европейских держав – Англии, Германии, Франции, – переваривавших не слишком вкусные для них итоги Мировой войны, до России не доходили руки (разобраться бы со своими внутренними делами). Против России не могли и не стали воевать, впервые столкнувшись в двадцатом веке с первобытной свирепой готовностью целого народа умирать и убивать во имя светлых идеалов, в которые этот народ истово уверовал.

Народ огромной страны, называвшейся Россия, веками бредущий по колено в грязи и крови, отмахивающийся топорами и рогатинами от накатывавшихся на него со всех сторон света разномастных орд завоевателей – норманнов, печенегов, половцев, монголов, тевтонов, поляков, шведов, французов; народ, отогревавший орущих от голода детей у огня горящих изб, подожжённых вражьими ядрами; народ, прятавший под лохмотьями исполосованные барским кнутом спины, под длинными рукавами стёртые кандалами запястья и под надвинутыми на лицо шапками вырванные палаческими клещами ноздри; народ, продаваемый и покупаемый, замордованный до потери страха смерти, но всё-таки сохранивший в самой глубине души своей святую и наивно-детскую веру в торжество справедливости для всех – этот народ поверил новоявленным пророкам и пошёл за ними.

И в Германии всё вышло не так, как планировали проектировщики послевоенного мироустройства. Кайзеровская Германия вкусила сладость великой морской победы над непобедимой доселе Британией, но не смогла насладиться этой своей победой – законная добыча хищника была вырвана у него прямо из пасти, – и гордость воинственного народа, издревле огнём и мечом проходившего по землям всей Европы, требовала возмездия. Обе страны – и Германия, и Россия, – внешне являвшие собой конституционную монархию и «народную» республику, на деле были жёстко структурированными военно-феодальными образованиями, подчинёнными одной-единственной цели: сбросить с шеи золотую петлю, такую красивую на вид, и такую убийственную на деле. И невдомёк был экономистам и социологам американских исследовательских центров, кропотливо подбиравшим ярлыки для новой Германии и новой России, что в обеих этих странах почти бессознательно была реализована попытка воспротивиться тотальному господству принципа «Всё продаётся, и всё покупается». И эти страны неизбежно должны были стать союзниками.

У истории и социальной эволюции в запасе уйма времени – его хватает на всё, в том числе и на многочисленные пробы и ошибки.

Чудовищный нарыв набухал.

Старушка Европа, только-только оправившаяся от шока мирового экономического кризиса, прихорашивалась, примеряла украшения, строго оценивая, подходят ли они к новому фасону платья, и дегустировала пьянящие творения виноделов Италии и Франции под томные голоса шепчущих о любви певиц и под пронзительные синкопы пришедшего из-за океана джаза. Cнова наполнялись публикой рестораны и казино, театры и музеи; аромат тонких духов дополнял очарование женских лиц на пляжах Ривьеры и Майами. Белокурые лайнеры резали голубую океанскую синь, и чистая публика в роскошных каютах этих плавучих дворцов наслаждалась всеми радостями жизни.

Перевели дух и не принадлежавшие к верхним слоям общественной пирамиды, всерьёз уверовав в то, что самое худшее уже позади. Работа приносила деньги, снова обретшие цену, и, сэкономив при рачительном распоряжении семейным бюджетом пару сантимов или пенсов, уже можно было кое-что себе позволить. Самое главное – отступил вызывающий тёмный ужас вопрос: «А что будет завтра?». Трудолюбивое человеческое племя перемогало очередные неурядицы; и вновь строились дома, мосты и дороги; и возделывались поля и сады; и писались картины и книги; и вызывали смех ужимки великих комиков ещё немого кинематографа. «I love you… Te amo… Ich liebe dich… Je vous aime…» – звучало на разных языках древнейшее заклинание, и рождались дети, и как тысячелетия назад их матерей прежде всего волновало, как ребёнок поел и как чихнул.

И подросло новое молодое поколение, знавшее о Мировой войне только по рассказам старших, эту войну переживших.

А в недрах генеральных штабов (ни в одной стране не существовало Министерства нападения, а были исключительно Министерства обороны) уже ложились на всё терпящую бумагу планы будущих стратегических компаний. Хищные когти разноцветных стрел тянулись через карты, испещрённые условными значками, вонзаясь в очерченные тонкими линиями границ тела стран, именуемых вражескими. В тиши лабораторий люди изощрялись в изобретении наиболее эффективных способов превращения других людей в гниющую органику. И выкатывались на танкодромы всё новые ползающие боевые машины, и стальные цилиндры из стальных труб летели всё дальше и точнее. С голодным клёкотом – выше, дальше, быстрее! – секли воздух пропеллеры летательных аппаратов, предназначенных исключительно для убийства. Грузно сползали в волны морей новые бронированные плавучие чудовища, и командиры подводных лодок разглядывали в перископы залитые огнями пассажирские суда, решая учебную – пока учебную! – задачу встречи торпеды с целью. Под бравурные звуки военных маршей перед трибунами вождей, удовлетворённо взиравших на свои верные войска, печатали шаг бесконечные шеренги; и светились преданностью глаза на молодых лицах солдат; и летели к небесам громкие вопли толпы, впавшей в состояние, близкое к истерическому.

И в калькуляциях стратегов многие тысячи этих одётых в военную форму парней (равно как и других, ещё не обмундированных и беззаботно целующихся со смеющимися девушками) уже были внесены в пяти– и шестизначные цифры предполагаемых и приемлемых потерь.

Политики и дипломаты (чьи помыслы, вне всяких сомнений, были чисты, как контрастирующая с их элегантными чёрными фраками белизна крахмальных манжет) с отрепетированными улыбками на холёных лицах плели никчёмную вязь невесомых слов, используемых только лишь для сокрытия истинных мыслей, – Лига Наций громогласно убеждала народы в том, что с кошмарами войн покончено на веки вечные.

Нарыв рос, пульсировал злой тянущей болью, готовясь лопнуть и затопить всё вокруг кровью и гноем, огнём и чёрным дымом, криками и муками.

Беременные снарядами пушки, судорожно дёргаясь, разряжались в Африке и в Азии, но война уже стучалась и в двери европейского дома. Виноградники Арагона ложились под гусеницы итальянских «ансальдо», а марокканская конница жгла андалусийские селения, грабя, насилуя и убивая. Лётчики германского легиона «Кондор» оттачивали боевое мастерство на женщинах и детях Герники. В «безоблачном небе» Испании «Ме-109» столкнулись с «чатос» и «москас»[2], и пилоты Германии и России взглянули друг на друга через паутинные перекрестья прицелов. Русские водители сидели за рычагами быстроходных танков «БТ-7», превративших в окровавленный металлолом моторизованные колонны дуче под Гвадалахарой; и русские советники стояли на боевых мостиках «Либертада» и «Мендеса Нуньеса», наблюдая за стеной огня, взметнувшейся над торпедированным крейсером франкистов «Балеарес». Русские пароходы из Одессы и Петрограда, выгрузив на причалы Картахены, Альмерии и Сантадера ящики с оружием, принимали на борт сотни испанских ребятишек – зарёванные Хосе и Кончиты уплывали в далёкую страну, где им обещали новый дом вместо сожжённого.