Анатолий Лернер - Город двух лун

Анатолий Лернер

Город двух лун

1

…Им предстояло пролежать в пещерах, и протомиться в кувшинах две тысячи лет, пока арабский подросток случайно не обнаружил то, что потом назовут «Свитками Мёртвого моря».

От метко брошенного камня кувшин рассыпался, издав подобие вздоха.

— Кто здесь?! — Отпрянул от входа в пещеру подросток. В его руке сверкнул нож. Никого. Только со спины, вопросительным знаком сгустилось зловещее тёмное облако, которое тут же поспешило смешаться с тенью. А у самого лаза, в робком луче солнца, подросток заметил, как сквозняк поспешно выдувает из пещеры дымок, и тот струится наружу, и тут же исчезает. Подросток сунул нож в зубы, встал на четвереньки, и просунулся в лаз.

Лёгкое присутствие дымка, замеченное пастухом в пещере, было ничто по сравнению с тем дымом и угаром, который производил обугленный человек, лежащий навзничь, недалеко от входа. Истлевшая на нём одежда, превратилась в лоскуты, и ветер содрал их, обнаружив тело крепкого мужчины, которое дымилось и невидимо сгорало под лучами солнца. В считанные мгновенья плоть истлела и просыпалась, а на согретых солнцем камнях, остался скелет с большим красивым черепом, в котором не хватало лишь нескольких зубов. Лёгкий смерч, налетевший со стороны Мёртвого моря, смёл с камей прах, чтобы через мгновенье с чудовищной силой обрушиться с ним на камни.

Когда смерч унёсся прочь, то на камнях уже лежало обновлённое тело. Вернее, это был скелет, но с мясом и наращенными мышцами. Казалось, сам Ангел Жизни Вечной творил свои чудеса, и вот уже рядом, в каменном котле закипала грязь, и вода над ней пузырилась и рвалась наружу. Маслянистые пузыри, в радужных разводах толкались, лопались, собирались вместе, создавая подобие тела, но им это не удавалось, и они распадались снова на мелкие пузырьки, чтобы соединиться в единый общий пузырь. И когда это произошло, пузырь стал быстро увеличиваться в размерах, покидая кипящий котёл. Он поднялся осторожно в воздух, и некоторое время зависал над ещё бурлящим котлом. Затем он точно провалился, но не упал, а медленно переместился в сторону тела. Завис над ним, и неожиданно лопнул! Раскалённая сковорода камней зашипела, и на ней как омлет испекся образ мужчины. Только пока ещё неживого.

Неожиданно утреннюю тишину нарушил грохот пикапа. С него заметили голого человека, лежащего на каменном столе, и открыли по нему огонь. Когда стрельбу прекратили, человека на столе не было.

Офицер королевской пограничной службы Иордании отправил солдата, чтобы тот разведал: что да как. Солдаты засели за пикапом, целясь в каменный стол, за которым лежал неизвестный.

Солдат Абель, деревенская шпана и сын охотника, сразу смекнул, что что-то не так. За камнями он обнаружил тело, изрешечённое пулями. Но вот что странно, крови нигде не было. Ни следа, ни капли. Были входные и выходные отверстия, но даже в них всё оставалось сухо. Тело было неживым. Они стреляли в мумию. Но и на мумию это не походило. Скорее, это была большая игрушка, на которую клюнул офицер, а его направил поближе к приманке.

Абдель почувствовал опасность. Чьи-то глаза, пристально наблюдали за ним. Струйка пота пробежала от затылка, через всю спину, и застряла где-то в трусах. Абдель рухнул на колени, обращаясь к Аллаху, но в ужасе вскочил и побежал, закричав что-то. И кто-то из солдат нажал на курок, и рухнул Абдель на землю.

Когда за раненым поднялись солдаты с носилками, бледный Абдель лежал на груди окровавленного трупа. А когда пикап умчался, запылив дорогу, глаза Голлема открылись. Он медленно перевернулся на камнях, встал, закрываясь ладонями от яркого солнца, и с наслаждением вдохнул запах свежего ветра. Голлем вдыхал ветер, в котором ощущал запахи. Это была жизнь, и теперь он стал её частью. И он дышал ненасытно и, даже неистово, и никто не мог оторвать его от этого занятия. Его живот раздулся, а сам он напоминал пузырь, который вот-вот оторвётся от земли. Новоявленный житель пустыни был всё ещё слеп. Оторвав ладони от глаз, он лизнул их и, протянув к небу, произнёс:

— Слёзы.

Это стало его первым словом. Утерев со щёк слёзы, он сказал: — Больно. — И произнёс это так, словно перед ним был кто-то. Веки его усиленно дрожали, и вот, наконец, глаза разлепились, и обнаружили два зелёных зрачка, с надеждой и страхом устремившиеся в окружающий их мир.

Ворвавшаяся в сознание реальность ужаснула, сильно смутив дух. Он видел вокруг себя пустыню камней, и вокруг, насколько видит глаз, ни души. Он ощутил себя единственным человеком во вселенной. И ему стало страшно. Он почувствовал себя беззащитным в этом мире каменных руин.

Некогда живой и страстный мир превратился в безжизненную пустыню. На месте оазиса теперь торчали обглоданные ветром черепа каменных глыб, ещё живых, но как бы уже вычеркнутых из жизни. Их пустые глазницы чернели страхом неизвестности. Никого, только камни, руины и зеленоватые проплешины травы, которую усердно пережёвывают козы, и фыркают, стоя над пустыми чашами бассейнов, расколотых по злой воле людей.

Он оглядел взором сложнейшую ирригационную систему, делавшую когда-то это место раем. Всё было порушено людьми и временем. Бог покинул эти места, воцарив на троне разор. И голем, кажется, помнил, когда это произошло!

С маской отчаянья и ужаса оглянулся он на пещеру.

— Свитки! — Вспомнил он. И кинулся в пещеру. Но, пробежав несколько шагов, остановился и присел на землю.

— Нет, я помню. Миссия хранителя завершена! Я не должен больше охранять свитки! Я сберёг, предъявил к назначенному сроку, а теперь не хочу даже видеть того, в чьи руки они сейчас перейдут.

— Да, ревность! — соглашался он, и протягивал к кому-то невидимому руку. — Кто бы он ни был, он мне никогда не понравится. Потому, не смею ему мешать, и спешу поскорее исполнить все желания бывшего узника. И первое — это оказаться как можно дальше от этого места.

Бывший хранитель отвернулся от пещеры. Он глядел в сторону Моря соли, и наблюдал в себе борьбу двух желаний. Одно — было броситься в пещеру, другое — уносить от неё ноги. Победило желание сидельца. Он выбрал свободу.

Но едва хранитель бросился бежать в сторону Моря соли, как трижды споткнулся, и теперь сидел на каменистой земле, глядел в безоблачное небо, и широко улыбался.

— Что ж, — согласился он с кем-то, — пойдём, увидим того, кто овладеет этим сокровищем. Быть может, и нет никого вовсе? Может, это проделки коз, пасущихся неподалёку? Говорят, именно в козах скрывается сатан.

Приближаясь к пещере, он перешел на шёпот:

— Так или иначе, наши пути со свитками обязаны будут разойтись. Так почему не здесь? В этом самом месте, названном Перекрёстком судьбы? И всё же, я не могу себе представить свою жизнь без них. Особенно теперь. Я, конечно же, буду приглядывать за ними. Но мне будет без них тоскливо.

— Ангел Жизни Вечной! Ходящий пред Ангелами да научится воспарять превыше туч! — Произнёс хранитель, и вознёсся к небесам, и в них пропал. Точно унёс его тот самый Ангел Жизни Вечной. Но не прошло и мгновения, как хранителя вернули обратно, и он со всех ног кинулся к пещере. Он мчался со всех ног к свиткам, в которых всё ещё существовал его мир. И был ещё живым и страстным, и в нём можно было ещё что-то изменить. Хотя бы в финале.

Едва хранитель поднял голову над овальным входом, как рапира солнечного луча коснулась свитка. Кожа тлела, пузырилась, уступая огню, который породил невиданное сияние. Хранитель в панике бросился в лаз. Сразу же, у входа, он наткнулся на подростка, который в слезах и панике метался по пещере.

«Так это ему теперь принадлежит надежда детей Света?» — с ужасом подумал он, глядя на ослепшего от сияния ребёнка, не сумеющего защитить ни себя самого, ни своих разбежавшихся коз, ни подаренных судьбой сокровищ. С оглушительным грохотом лопнули кувшины, обнажив пылающие огнём свитки. Не мигая, смотрел Хранитель на них, и видел, как пали со свитков печати, и как раскручивалась, постреливая, кожа, пожираемая огнём букв. Холодное пламя, точно малый щенок, лизнуло ногу хранителя. Он не почувствовал боли, но инстинкт заставил его одёрнуть ногу, а страх вдавил в стену пещеры, ибо там, где буквы свитка горели неопалимым огнём, теперь возникал огонь иного свойства. Он проистекал из недр земли, и это была вулканическая страсть, на пути которой внезапно оказался подросток.

Хранитель кинулся к мальчишке и успел оттолкнуть его в сторону. Подросток упал, и вжался в трясущуюся стену пещеры. А из глубин кратера уже брызгала во все стороны магма страсти, переполняющая историю иудеев в их отношениях со Всевышним. Сама память земли выплеснулась на стены пещеры двухтысячелетней проекцией библейских событий. И стены пещеры снова содрогались, и ходили ходуном от забытого ужаса, и земля под нею, как когда-то, стонала от боли…