Крушение империи (СИ) - Злотников Роман Валерьевич

Роман Злотников

Крушение империи

Пролог

— Тысячи лет! Тысячи лет Россия собирала вокруг себя земли и народы, вбирала их в себя, следовала путем Христа — несть для меня ни эллина, ни иудея, спасала от уничтожения и позволяла прирастать в числе. И за это все эти народы платили Россию любовью и верностью — грузин Петр Багратион сложил за нее голову на Бородинском поле, курляндец капитан Сакен, подорвал себя вместе с турками захватившими его корабль, якут Федор Охлопков грудью встал на защиту страны от немецко-фашистских захватчиков, был ранен двенадцать раз, но сам при этом уничтожил более четырехсот гитлеровцев, армянин Айвазовский прославил Россию в искусстве… Но потом пришли трое уродов — и разломали страну по живому! — депутаты, наконец-то, отошли от шока, вызванного моим поступком, вследствие чего гул голосов начал нарастать, так, что для того, чтобы меня услышали, мне пришлось все больше повышать голос:- И это предательство вскоре приведет к тому, что русских начнут резать, голыми и босыми выбрасывать из своих домов, насиловать, обращать в людей второго сорта, лишая их гражданства, а потом и заставлять совсем отказаться от своих предков, от своей национальности, принуждая становиться «Иванами, не помнящими родства». И когда это начнется — вспомните, что это сделали вы, Борис Николаевич! И будьте вы прокляты! — гул голосов окончательно превратился в рев. Сотни глоток надсаживаясь орали: «Долой!». Десятки депутатов с перекошенными лицами остервенело полезли на сцену, собираясь отшвырнуть меня от микрофона… но другие, пусть и уступающие им в числе, отчаянно сцепились с ними на ступеньках и у кромки сцены, давая мне возможность закончить свое спонтанное выступление.

— А еще — я хочу заявить… — я уже откровенно орал, — что не желаю иметь ничего общего с властью, уничтожающей мою страну. Потому что и тот осколок великой страны, который сохранил название Россия, с такими руководителями будет ввергнут в пучину разрухи и войн. Поэтому — вот! — я выхватил из кармана книжечку удостоверения депутата и одним движением разорвал ее. — Я отказываюсь от мандата депутата! — после чего развернулся и двинулся прочь от трибуны…

По большому счету я не сказал ничего особенно нового. Подобные речи с этой трибуны уже звучали. Ну, может, не совсем в таком виде и с таким всеобъемлющим набором предостережений, но звучали. Однако у всех, кто говорил об этом ранее, не было одного, главного аргумента, который имелся у меня. И как раз сейчас я шел мимо него.

Борис Николаевич Ельцин, первый Президент Российской советской федеративной социалистической республики, прибывший на заседание Верховного совета РСФСР дабы триумфально отчитаться о своей поездке в Беловежскую пущу, во время которой решением трех дорвавшихся до власти уродов был ликвидирован Советский союз, сидел на полу, держась за исцарапанную щеку, на которой наливался краснотой отпечаток моей ладони, и сверлил меня злобным взглядом…

Глава 1

— Ну что, как, нравится?

Я не стал отвечать, а повернулся к Аленке, слегка обалдело оглядывающейся по сторонам.

— Как тебе?

Она резко развернулась ко мне и быстро-быстро закивала. Причем глаза у нее были этакими восторженно-щенячьими…

Эту «однушку» в сталинском доме на улице, носящей имя революционера Бабушкина, нам подыскал подпольный «маклер» (они нынче все подпольные, поскольку официально такой профессии в СССР нет), на которого я вышел через того самого Якова Израилевича, заместителя директора «Лениздата». За свою работу денег он с меня взял довольно солидно — сто пятьдесят рублей, зато и квартиру подобрал просто супер. Она была, по советским меркам, полностью «упакована» — цветной телевизор, телефон, холодильник, причем не какой-нибудь там «Зил», а целый «Rosenlew», финская же сантехника, с тем самым, легендарным для этого времени голубым унитазом, магнитофон, правда бобинный, а не кассетный, но хороший, и комплект французской посуды «Luminarc». У нас в прошлой жизни так же была. Мы ее прикупили то ли в конце девяностых, то ли в начале двухтысячных. Потому что понравилась и оказалась вполне доступна по цене. Ну а здесь и сейчас она смотрелась просто пришелицей из другого мира… Естественно, что на мою любимую все это произвело неизгладимое впечатление. А она никогда не умела скрывать свои чувства. Вследствие чего почти все мои попытки поторговаться в прошлой жизни обычно заканчивались крахом…

— Сколько?

— Хозяин просит шестьдесят пять рублей в месяц, — с легкой усмешкой сообщил «маклер». Он прекрасно понимал реакцию моей любимой.

— Много, — я покачал головой. Блин, это действительно было много. Во-первых, район довольно отдаленный. Конечная остановка метро. По нынешним меркам почти окраина… Во-вторых — это не совсем «однушка». На самом деле это «двушка», но одна комната забита хозяйскими вещами (а вот интересно, что же они такого ценного туда положили, учитывая всю эту недешевую бытовую технику и обстановку?) и закрыта на ключ. Так что сдают они ее как однушку, но квартплату, а так же за отопление, воду и все остальное с нас будут брать именно как за «двушку». И пусть это сейчас стоит не слишком дорого, ну по сравнению с будущими временами, но тоже ведь деньги! «Маклер» покосился на мою буквально окаменевшую любовь, а потом, саркастически усмехнулся и развел руками.

— А давай, я доплачу тебе еще полтинник, а ты скинешь нам десяточку? — предложил я. «Маклер» задумался. Потом вздохнул.

— Я должен поговорить с хозяином, — после чего вышел в прихожую, где, на тумбочке, был установлен предмет вожделения многих и многих советских людей — телефон.

Нет, ходили слухи, что были какие-то города, в которых телефон можно было получить почти сразу же… то есть максимум в течение года. Во всех остальных городах и весях страны, очередь на телефон составляла от трех до, как бы, даже, и не пятнадцати лет. Ну, кроме партийных работников и сотрудников КГБ, которым телефоны ставились сразу. А вот уже всяким чиновникам от РОНО до минздрава приходилось уже ждать несколько лет. Вся же остальная часть советских граждан могла ждать своей очереди десятилетиями. Причем, даже те счастливчики, которым удалось разжиться собственной квартирой. Вернее, не даже, а именно они. Потому что на очередь для установки телефона сейчас можно встать только имея собственное жилье! То есть телефон в нашей великой стране был куда менее доступен, чем жилище. А в этой квартире он имелся. Ну круть же!

— Ром, а мы-ы… — робко начала Аленка, но тут из коридора послышался громкий голос «маклера»:

— Предлагает шестьдесят!

Я усмехнулся и, сделав шаг, высунул голову в прихожую. «Маклер» напряженно смотрел на меня. Я покачал головой и ткнул в него пальцем, после чего потер друг о друга указательный и большей пальцы правой руки. Мол, при такой скидке, мне-то какая выгода будет? «Маклер» досадливо сморщился и снова приник к трубке. Я же распрямился и снова повернулся к любимой. Она смотрела на меня взглядом голодного щенка. Похоже, ей очень хотелось пожить в этой квартире…

Школу я закончил с золотой медалью. Впрочем, если честно, это была не совсем моя заслуга. Последний год я, из-за, так сказать, загруженности по общественно-спортивной линии заметно сбавил в учебе. Но учителя продолжали все так же ставить мне отличные оценки. Уж не знаю, по старой памяти ли, либо им это кто-то аккуратно посоветовал. Ну или они сами решили, что лучше не идти на принцип, и не проверять как на это отреагирует вышестоящее руководство. В настоящее время люди очень хорошо умели, так сказать, держать нос по ветру, отлично разбираясь что, когда и при ком можно говорить или делать. Не все, конечно — правдорубы случались и здесь. Вот только судьба у них была куда более печальная чем при любом «капитализме»… Ну а экзамены у меня вообще приняли чисто формально. Потому что в тот момент я был занят активной подготовкой к VII летней Спартакиаде народов СССР. То есть за границу меня больше не выпускали, но «внутри», похоже, решили использовать по полной. А что: комсомолец, спортсмен, отличник — прям классический представитель советской молодежи! Подрастающая смена строителей коммунизма!