Гибель старых богов - Дмитрий Чайка Страница 16

— Нарам-Суэна сюда. Скажите ему, что царь тяжело заболел и внезапно умер. — Волчьим смехом засмеялись воины, почувствовав, как впервые в жизни голова кружится не от вина, а от власти, что куда сильнее и слаще, чем все вино на свете.

Через полчаса в покои притащили трясущегося суккала, который увидел жуткое зрелище и попытался упасть в обморок.

— Эй, не трясись, — поигрывая окровавленным кинжалом, сказал Хумбан-Ундаш. — Великий царь заболел и внезапно умер, и теперь ты великий царь. Понял?

Тот затряс головой, поняв из сказанного только слово «понял» и то, что его прямо сейчас убивать не будут.

— Ну понял, и хорошо. Нам еще этого жирного кастрата судить. Будешь судить жирного кастрата?

Нарам-Суэн снова затряс головой, показывая, что да, будет, и со всем старанием.

— Слушай, а ты как царь, гораздо лучше двух последних. Посмотри, как вопросы быстро решаются, — восхитился командующий. — Нашли евнуха?

— Нашли!

— Сюда тащите!

Перед двумя десятками нетрезвых воинов бросили на колени Великого Евнуха, который совершенно не понимал, что происходит, но точно знал, что выбраться живым будет большой удачей.

— Ну что, сын гиены, рассказать тебе, о чем я думал все время, пока мои воины подыхали от персидских мечей?

Евнух молчал.

— А я тебе сейчас расскажу, гнида. Я думал, кто же рассказал покойному государю, что войско из Адамдуна ушло на юг, воевать в Керман? А еще я думал, а кто же не рассказал, как ассирийцы строят финикийские биремы на Тигре и Евфрате? А еще кто-то, наверное, хотел, чтобы войско погибло без воды и пищи, утыканное персидскими стрелами, а наши земли достались Синаххерибу? А еще этот кто-то должен был знать, что три тысячи тяжелой конницы персов растопчут двадцать тысяч моих пехотинцев и не вспотеют. Ты, сволочь, не знаешь, кто этот кто-то?

Евнух продолжал молчать, а Хумпан-Ундаш опрокинул его могучим пинком в лицо, превратив нос в кровавую лепешку.

— Я полтысячи хороших парней за один день из-за тебя потерял, жирная жаба. Самых смелых, кто в первом ряду под стрелами стоял и на стены не ссал лезть, когда им на башку кипящее масло лили. Я некоторых по двадцать лет знал, а их потом по кускам хоронили. Палача сюда!

Палач появился достаточно быстро, потому что бежал бегом, подкалываемый сзади кончиком ножа.

— У тебя два часа. Он расскажет, на кого работал, сколько за это брал и где все его деньги. Если не расскажет, ты займешь его место. Что стал? Время пошло. Аттану, он на тебе. Как запоет, позовешь меня, я послушаю.

Командующий присел на окровавленное ложе и приобнял трясущего царя.

— А ты чего так испугался, светлый царь? Мы же не обезумели, чтобы бунт затевать. Просто воины из похода вернулись, и узнали, что, оказывается, батюшку твоего, великого царя, евнухи по приказу этого жирного мужеложца задушили. Ну и возмутились воины. А еще узнали, что Великий Евнух их на убой послал, в засаду. Вот ты скажи, мы правильно сделали, что отомстили за смерть твоего великого отца?

Нарам-Суэн отчаянно закивал головой, выражая полное согласие с этим в высшей мере похвальным поступком воинов.

— Так значит, они достойны награды?

Царь снова отчаянно закивал.

— А скажи, великий царь, ты же не хочешь, чтобы тебя тоже евнухи задушили?

Нарам-Суэн замотал башкой, всеми силами показывая, что он ни в коем случае этого не хочет.

— Ну значит, дворцовых евнухов на кол, как цареубийц, а их богатства в казну. Надо же воинов наградить.

Царь снова закивал. Говорить сегодня он еще не начинал, не в состоянии был.

— Слушай, а вот батюшку твоего свергли, потому что его охрана предала. Ты веришь такой охране?

Царь снова замотал башкой с такой скоростью, что она чуть не оторвалась.

— А у меня совершенно случайно подходящий человек есть, который тридцать пять лет за великих царей воевал. Шума, будешь великого царя от всяких опасностей охранять?

— Как прикажете, господин.

— Великий царь, это Шума. Он теперь будет начальником стражи дворца, и города заодно. Ты же не против?

Великий царь посмотрел в оловянные глаза матёрого душегуба, который теперь отвечал за его жизнь, и немного расслабился. Резкий запах, прошедший по царским покоям, заставил улыбнуться старого тысячника. Это была плохая идея, потому что часть зубов слева было выбито молодецким ударом мидийской палицы, и улыбка получилась жутковатой. Царь оценил открывшуюся картину по достоинству и начал заваливаться на бок, теряя сознание.

— Тьфу ты, пропасть. Да что ж за народ то гнилой. — сказал в сердцах Хумбан-Ундаш. — Одного в зад дерут, как последнюю шлюху, второй срется от страха. И правда, за кого мы головы кладем? Шума, чтобы волос с его головы не упал.

— Слушаюсь, господин.

В покои зашел сотник Аттану.

— Господин, палач быстрее управился. Эта жирная тварь на ассирийцев работала. Он про ловушку в Адамдуне ничего не знает, а вот еще много чего интересного рассказал. Вам бы самому послушать.

— Послушаю, Аттану, обязательно послушаю.

— Господин, к вам гости.

— Кто? — спросил Хумбан-Ундаш.

— Сказал, что посланник того, с кем вам посоветовали поговорить.

— Зови, — подобрался ташлишу. — Быстро они. Неужели все так быстро узнают? — подумал он.

В комнату вошел немолодой сухой мужчина с ястребиным носом и пронзительным взлядом черных глаз. Он снял капюшон, обнажив бритую до блеска голову, и представился:

— Я Нибиру-Унташ, Великий Мобедан-Мобед, Первосвященник Аншана и Персии, и посланник Заратуштры, пророка Ахурамазды. — Эну пришлось укоротить имя, так как странновато было для верховного жреца священного пламени называться именем языческого божка Лагамара. — Рассказывай, сатрап. — властно сказал он.

Хумбан-Ундаш даже не подумал обидеться. Аура власти, исходящая от третьего лица государства, ощущалась на физическом уровне. Плюс недюжинный ум, читаемый в его глазах, и манеры человека, привыкшего карать и миловать, не оставляли сомнения, кто в этой комнате главный.

— Великий, это честь для меня, — склонил голову ташлишу. — На престоле новый царь, знать присягнула ему. А куда им деваться, войско