Александр Конторович - Черные тропы Страница 19

Отчего? Я же не язвенник.

Во-вторых — выбор блюд.

Он здесь, весьма невелик, но готовят хорошо.

Гороховый суп — через день.

Ещё какой-то овощной и рыбный.

Каши… почти совсем не дают. Манка была… раза три. Или четыре. А уж как у нас в госпиталях, да в прочих медучреждениях любят этот продукт… даже описать не могу!

Капуста во всех (аж — в трех!) видах.

С мясом (хм…), просто сама по себе, тушеная — как гарнир. И нечто, типа бигуса (с армии ненавижу это кушанье — и что в нём только поляки нашли?), правда, здесь он вполне съедобный.

Макароны — ну, здесь никто Америки не открыл, они у всех есть.

Компот, как ни странно отсутствовал, как явление.

Чай, кофе — это имело место быть.

Причем, кофе здесь давали без молока, как это у нас, обычно принято.

Хлеб — сероватый, немного пресный.

Кусочек масла — раз в день.

Вся еда подавалась в тяжелых фаянсовых тарелках — такой и убить можно, если очень захотеть.

А вот ложки-вилки в больничном обиходе явно были добыты где-то в невообразимой старине. Основательные. Мельхиоровые — я такие и не помню, когда видел. Не иначе — военный трофей, я и не представляю даже, когда такие приборы и видел-то в последний раз, тем более — в больницах. Там все больше стандартный люминь, да изредка — нержавейка. Короче — что попроще…

Вывод?

Да, простой — это не наш госпиталь.

Не современный и вообще — не русский.

И не советский, если уж на то пошло.

А чей?

Самый простой вывод — немецкий, судя по языку.

Так?

А вот и нет!

Представьте себе ситуацию, когда к вам в руки попадает некто, бегло говорящий по-немецки. Из каких-то соображений он вам нужен. Причём, желательно создать у него видимость того, что он у своих.

Можно ли это сделать?

Легко.

Сажаем немецкоговорящую сиделку, такого же врача. Кормим его типа немецкой пищей.

Почему так?

Да не кормили они так в госпиталях! Помню я их рацион — он совсем иначе выглядел, приходилось читать… Это, скорее кухня какого-нибудь хитрого (и немаленького по своему значению) учреждения, нежели обычная госпитальная еда для выздоравливающих. Да и масла солдатам не полагалось — маргарин. А такие столовые приборы давать… это уж и вовсе — чудеса!

Но ведь меня и по-русски спрашивали?

Было такое?

Было.

И как это объяснить?

Да просто — именно потому и заинтересовались таким товарищем. Немолод, легко и непринужденно переходит с одного языка на другой — точно, не обычный солдат. Знать бы ещё, чего я там им наговорил…

Вопросы я помню через пень-колоду, но вроде бы впрямую у меня никто ничего такого не спрашивал?

Хотя… сейчас этого утверждать не возьмусь.

Ладно, едем дальше.

Полевой телефон на столе у «медбратка» — это что за новости?

Обычный аппарат поставить лень? Или, попросту нет такой возможности? А раз так, то все вообще запутывается. Что это за контора такая, что нормальных телефонов не имеет?

Далее.

«Браток», между прочим, со стволом! Он, когда повернулся, халат натянулся, и ствол очень даже рельефно прорисовался.

Справа, чуть сзади, ближе к спине — чтобы достать проще было, халат-то спереди не расстегивается!

Справа — так как у нас!

Свои?

А если по-другому оружие никак не достать?

Ну, повесит его «медбраток» слева, как у немцев и полагается, так каким макаром его тогда вытаскивать? Халат разрывать?

В данной ситуации никак иначе не придумаешь.

Нет, на наш госпиталь это, все-таки, не похоже. Даже и не потому, что персонал по-немецки говорит. Кстати, даже фразы строит не по нашему: «Как сегодня наш пациент, сестра? Много лучше, доктор!»

По-русски так не говорят. Намного лучше — так можно.

«Viel besser, Arzt» — так может сказать именно немец. Не сильно задумывающийся над тем, кто его сейчас (кроме этого доктора) слышит.

А вот русский (или любой другой не немецкоговорящий человек), думать об этом станет, он же комедию передо мною разыгрывает, поверить я ему должен. И, стало быть, фразу построит безупречно, так, чтобы клиент (переведя её) никакого ляпа бы не усек.

«Viel weitaus, Herr Doktor» — вот так и в переводе на русский звучать будет вполне логично.

Кстати, «Herr» медсестра почему-то упустила… Сознательно?

Ой, ли?

Отвечала-то она ему абсолютно автоматически, ни разу не задумываясь… Это немецкая-то медсестра — доктору?

Да, ладно вам…

И тот, очкастый, в кабинете — тоже никакого особенного почтения ему не оказывал. А должен бы!

Он ведь сбоку от стола сидел — значит, не хозяин кабинета!

Посетитель?

А врач его по дуге обходил…

Ох, неладно тут что-то!

Логики нет!

За каким, простите, хреном, держать какого-то подозрительного потенциального «фрица» с такими выкрутасами? Что он может такого важного рассказать? Да ещё и по собственной воле? Прям, так все (что?) выложит!

Хорошо, допустим, что его как-то убедили в том, что он у своих.

Дальше-то что?

Придёт он в себя и затребует уполномоченное лицо.

«Доставьте меня пред светлые очи оберштурмбанфюрера такого-то!»

И?

Кому станет легче?

Где брать означенного оберштурмбанфюрера?

Где-где…

Сказал бы я вам…

Так, наши отпали.

Фрицы?

Союзники?

На этих — похоже. Те же англы подобные штуки мастера устраивать.

Ну и что с того?

Сильно на душе потеплело?

Как в том анекдоте про заблудившегося туриста, который своими воплями привлек внимание медведя.

«Ну, я услышал, пришел — тебе сильно полегчало?»

Мне сейчас ни те, ни эти — и в хрен не уперлись!

Почему?

Да потому, дорогие вы мои «доктора», что подполковник Котов, сотрудник управления «В 2», никому из вас душу свою раскрывать не должен! И никакой любви и дружбы, ни с кем из вас, у меня быть не может — просто по определению.

Вот так и живём…

По крайней мере, теперь есть какая-то ясность — кругом… ну, если и не прямые враги, но явно недружественные «товарищи» с непонятной пока целью, ломающие комедию перед означенным подполковником. В таком разе, и меня тоже никто не обязывал к тому, чтобы двумя руками подыгрывать вам в этой непонятной ситуации.

Однако события развивались гораздо быстрее, нежели я рассчитывал…

После снятия повязки, дела мои пошли (сказал бы, что вообще — понеслись) прямо-таки галопом.

Меня стали вывозить, а после того, как больной выразил своё активное несогласие, то и выводить на прогулку.

Пока — в небольшой огороженный дворик, но и на том спасибо. Всё-таки, свежий воздух… Тут приятно побродить, посидеть на деревянной лавочке и послушать чириканье птиц. Судя по всему, сейчас весна… или начало лета. За высоким кирпичным забором (совсем недавно надстроенным) время от времени проезжают автомашины, слышен звук работающих моторов. А вот самолетов в небе не видно — ни одного! Чудеса…

В то время как мы (медсестра, молчаливый «медбраток» со стволом под полой и я) неторопливо шествуем по коридорам, они пустеют. Практически полностью — даже звуков никаких не слышно. Но какая-то жизнь тут имеет место быть. Я чувствую запах табака — кто-то совсем недавно курил, иногда слышу отдаленные голоса и ещё какие-то звуки. Пару раз даже людей замечал — в стандартных белых халатах.

Тут есть ещё какой-то народ, несомненно!

Но, мы — ни с кем не пересекаемся. И никто из медперсонала не лезет мне в душу с какими-либо вопросами. Это весьма странно, если не сказать больше.

Точнее — не пересекались.

В один из наших выходов во двор, мы несколько замешкались — у «медбратка» развязался шнурок. Пока он его завязывал, что-то бормоча сквозь зубы, в коридоре раздались шаги, скрип колес — и в дверях появилась процессия.

Крепко сбитая медсестра катила кресло-каталку, поскрипывающее своими большими колесами.

А в кресле, откинув голову на спинку, полулежал… лейтенант Демин.

Он самый — я хорошо его узнал.

Немного бледный, с перевязанной головой — тем не менее, он был вполне себе узнаваемым.

Вспыхнув всем лицом, медсестра, катившая коляску, резко развернула её лицом к стене.

— Ох! Прошу меня простить, но, сейчас наша очередь на прогулку!

— Это наша оплошность, дорогая Марта! — возражает моя сопровождающая, бросая гневный взгляд на смущённого «медбратка». — Просто, мы нечаянно задержались здесь…

Инцидент исчерпан, и мы покидаем дворик.

Сидя на койке, я лихорадочно ворошу в голове обрывки памяти.

Демин… значит, он не дошел? Материалы не передал? И вся моя работа — коту под хвост?!

Ни фига себе подарочек… эти сволочи, стало быть, до сих пор где-то там жируют… продолжая своё черное дело?

А значит — всё до крайности хреново!

Мне срочно — бросив все к такой-то матери, надо рвать к своим! Кое-что я, все же запомнил и должен, кровь из носу, это как-то сообщить. Абсолютно любой ценой! Могу ли ходить или только ползать — сейчас это совершенно безразлично.