Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства Страница 42

— Тока попробуй воевый, — рыкнул на воина Липкий.

Но мужика его слова не испугали. Его рука с мечом, словно в замедленной съёмке наносила колотый удар, причём выбранной жертвой был я. Напрягая всё тело, я пытался уйти с траектории удара. Вдруг воина словно передёрнуло током, меч, продолжая своё движение, вскользь коснулся рубахи на груди. Буквально, на долю секунды, воин замер, после чего стал оседать вниз. Я перехватил руку и вывернул клинок из кисти стражника, знатно порезав при этом свою руку. Когда тело упало, моему взору предстал Огарик, стоявший за спиной воина с распростёртой пятерней. Не знаю, что он там сделал, но как минимум здоровье, а то, возможно и жизнь, я ему должен.

— Бросайте мечи, — произнёс Чустам, выходя из леса с луком. — Вы уже проиграли. Бросите — убивать не будем.

Старший оглянувшись, и поняв, что их всего двое, не считая возницы, который уже улепётывал в лес, не мог принять решения. Тут тот, что со стрелой в шее, пошатнулся.

— Думай быстрее, ты ещё можешь помочь ему.

— Ему уже не поможешь, — старший бросил меч.

— Я остановлю кровь, если вытащишь стрелу, — Огарик несколько равнодушно для ребёнка, наблюдал эту картину.

— Да конечно, — старший, усадив ничего не понимающего воина на землю, суетливо стал пытаться обломить наконечник стрелы.

Его руки скользили по стреле, измазанной в ещё больше начавшей течь крови. Гигант сделал к ним пару шагов, прежде чем цепь натянулась, останавливая его. Он, повернувшись, махнул нам рукой. Липкий нехотя сделал шаг. Но тормозили не мы, а последний.

— Что не понятно было сказано? — повернулся я.

— Так он не говорил, — произнёс один из рабов.

— Быстро подошли! Человек умирает.

— Да он как бы, не человек для нас….

— Огарик тронь там говорливого, — повернулся я к пареньку.

— Да ладно, идём мы.

Когда гигант смог приблизиться к старшему, то первым делом откинул мечи обоих воинов к нашим. Клопу даже пришлось отпрыгнуть, чтобы клинок не ударил его по ноге. Потом схватив за плечи старшего, отодвинул от уже начавшего закатывать глаза воина. Взявшись пальцами, он с лёгкостью отломил оперение и продёрнул стрелу дальше. Кровь пульсирующе стала вырываться наружу. Если Огарик сможет его спасти, то на него можно будет молиться как на святого, наверняка внутрь тоже кровь била. Гигант быстро зажал обе раны. Мальчонка подойдя, убрал его руки и наложил на раны свои. Шея воина словно осветилась изнутри, став на мгновение прозрачной. Секунд тридцать ничего не происходило, но затем воин конвульсивно задёргался. Огарик отдёрнул руки от шеи и отошёл назад, растерянно смотря на воина. Слова были излишни.

— Ладно, Ларк, Огарика уведи, — первым отошёл Чустам. — Тот второй мёртв? — спросил он мальчишку.

Огарик отрицательно помотал головой. Я бы наверно на его месте вообще вопрос не понял. У парня прямо великое самообладание.

— У кого топор?

— У меня, — поднял топор над головой Липкий.

— Цепь на телегу закидывай, рубить будем.

— Клоп, лошади! — крикнул уже я, понимая, что уходить надо будет быстро, а кандалы мы точно здесь не снимем. — Липкий, закидывай цепь на телегу — рубить будем.

Толикам копьём указал десятнику отойти. Перерубить цепь на телеге не получилось, не смотря на то, что по обуху долбили бревном сантиметров пятнадцать диаметром и метра два длиной. Телега играла под ударами, сводя на нет все усилия. Гигант остановил уже вспотевшего Чустама и указал на лес.

— Что? — спросил корм.

— У него языка нет, — уведомил я Чустама.

— Так нас поймают, — ответил гиганту корм, замахиваясь в очередной раз.

Гигант перехватил бревно и, поставив его на землю, приложил к нему цепь.

— Он говорит, что на дереве быстрее будет, — перевёл я.

— Да понял я уже. Давайте к лесу!

Минут через двадцать! Гигант, махая бревном смог перерубить звено цепи. За это время и бревно стало похоже на мочалку и дерево, на котором рубили, покрылось вкруговую отпечатками цепи. После разгибания звена, рабы, наконец, смогли разъединиться из единой связки.

— Чустам медальоны! — крикнул я корму.

— Где? — спросил Чустам у старшего.

— Они потом привозятся. Мы по общей бумаге едем.

— А где бумага?

Старший открыл сумку, висящую на нём.

— Ты лучше всю сумку давай, — предложил корм.

— Там наши документы. Я заберу?

Корм кивнул.

— Ну, всё, уходим! — крикнул Чустам, закидывая меня словно мешок на трофейную лошадь, сесть я на неё не мог, ввиду наличия кандалов на ногах. Со стороны головы гремя кандалами, ко мне подошёл гигант. Показав себе на грудь пальцем, ткнул в меня. Смотреть на него лёжа на животе, было неудобно.

— Хромой, — Липкий тоже смотрел на меня, — я тебе помогал.

— То есть ты тоже хочешь с нами?

— Ну, своих, у меня не осталось. А с украшениями мы одни далеко не уйдём.

— Чустам! Давай большого и Липкого возьмём — просятся.

— Пусть на вторую залазят, а там видно будет, — корм снимал с убитого броню.

— А мы? — спросил один из рабов.

Мы зависли. Чустам глянул на меня. Всех брать — самоубийство — скорость потеряем дико. Нас к утру найдут, поскольку кузни для расковки или табуна лошадей у нас не было.

— Я только этих двоих знаю, — я попытался развести свисающие руки. — Пока есть шанс, могут бежать. А не-е-е. Там такой гнусный, с язвочками на лице, я бы ему ногу сломал.

— Тот убежал в лес, как только цепь разрубили, — засмеялся Клоп.

— Так вы хоть топор оставьте! — крикнул раб.

— А то у нас топоров склады. Беги! — Чустам подошёл к десятнику и бросил перед ним меч. — Ты свободен.

— Вы чего?! — заорал ещё один. Он же нас перережет!

— Я ему обещал, и слово держу. Беги тебе говорят, у него вон раненый, — Чустам присел у воина поверженного Огариком и, приложив пальцы к шее, одобрительно кивнул, — ему не до вас!

Наверно, если бы освобождали рабов с обычного торба какого-нибудь балзона, то больше половины рабов просто остались бы на месте, поскольку среди рабов огромное количество людей которые боятся. Боятся бежать, боятся говорить, да и жить, если честно, боятся. Но это имперский торб. А имперские чёрные рабы долго не живут. Нет, конечно, тут тоже такие были. Например, вон тот мужичок с испуганными глазами, наверняка никуда не побежит.

— То есть вы нас бросаете? — возмутился всё тот же раб.

— Слышь, разговорчивый, — взорвался вдруг Клоп. — Пока ты тут трезвонишь, парни то уже разбредаются. Тебя в любом случае не возьмём. Много говоришь — мало делаешь! Повидал я таких, которые только на чужой спине.

Ещё один раб и вправду ковылял в лес и на развилке остались только этот орущий, мужичок с испуганными глазами и старик, непонятно как попавший в рабы. Почему непонятно как? Потому что такой возраст редко загоняют за долги в рабство, а дожить рабом до такого состояния тоже не реально.

— У них есть хот какой-то шанс, — закончил Чустам мысль Клопа.

— Телята недоделанные, твари…! — Слышалось нам вслед.

Вернее всего, этот оракул останется в рабстве…. Собственно шансов у тех, кто побежал в лес в кандалах без инструмента, тоже….

Я понимал, что мы могли увести с собой ещё пару рабов, но…, да какое тут но — сами еле выживаем и брать незнакомых…. Терзания совести были, однозначно. Оправдывался перед собой только тем, что действительно глупо тащить всех.

— Не думал, что вы на такое решитесь, — говорить лёжа на лошади вниз головой, было неудобно, но переполняла радость, что я вновь на свободе и безумно хотелось ей поделиться. — Спасибо мужики. Правда, спасибо, я уж думал всё….

— Да это Клоп, — ответил Чустам. — Никак не хотел терять своего раба. Как, говорит, они посмели забрать мою собственность!

— Не говорил я такого! Смотри-ка, дедок-то всё ещё плетётся, — Клоп обернулся.

Мне тоже было видно мелькавшего среди деревьев старика, когда я приподнимал голову. Так обзору мешали сумки собранные с телеги охраны. Мы уже шли второй час, и такой темп, да ещё в кандалах мог выдержать не каждый. Через час фигура старика потерялась. Огарик не подавал вида, что был чем-то расстроен, но и не щебетал как обычно. Просто молча ехал на Серебрушке, разглядывая окрестности и новеньких, перекинутых через Звезданутого и трофейную лошадь. На отдых мы остановились только вечером. Именно на отдых, поскольку в ночь надо было тоже идти — мы ведь не просто кражу совершили — мы убили имперских солдат, похитили имущество империи, а это скажу я вам….

Во время остановки сбивали кандалы, всё тем же топором. Сбивал Большой, срубленным бревном. Бревно он вырубил минут за пятнадцать, причём тупым топором. В первую очередь пытались снять с моих ног, напихав между кандалами и ногой рубаху — чтоб не так отдавалось. Били на пеньке, оставшемся после вырубки бревна. Минут сорок ушло только на две заклёпки одной ноги, вторую решили оставить на потом. К концу отдыха на нас вышел дедок. Вышел и молча сел у дерева, как будто, так и должно быть. Никто не сказал ни слова, хотя все косились на него. Дедок одёргивал штанины. Ноги под кандалами были сбиты даже не в кровь — в мясо. Когда тронулись дальше, Чустам, молча, поднял деда и положил на круп Серебрушки.