Александр Антонов - Распущенные знамёна Страница 45

Процесс самобичевания был прерван появлением в кабинете секретаря.

– К вам нарком внутренних дел, Михаил Макарович!

– Просите!

Александровича я встретил почти у порога. После обмена приветствиями спросил:

– Ты нынче завтракал, или как всегда?

– Как всегда! – рассмеялся Александрович.

Я вызвал секретаря и попросил принести чай и бутерброды. До прихода персоны, ради которой мы и собрались сегодня в моём кабинете, оставалось ещё довольно времени, которое мы вполне могли употребить для беседы под чаёк. Поскольку я-то как раз успел позавтракать, и мой мозг не был отвлечён для приёма пищи, то, глотнув из стакана ароматного напитка, я и положил начало беседе.

– Во время совместного заседания Президиума ВЦИК и Совнаркома ты, хотя и проголосовал в конечном итоге «за», довольно холодно отнёсся к предложению прервать перемирие и начать широкомасштабное наступление по всей линии фронта… или мне показалось?

Александрович уж очень неторопливо дожевал бутерброд, потом поднял на меня твёрдый взгляд.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что тебе не показалось. И если уж ты вызываешь меня на прямой разговор – давай оставим на потом все эти буржуйские политесы.

– Извини, – смутился я.

Александрович кивнул и продолжил:

– Если честно, то я, Миша, так до конца и не понял, для чего нам нужно продолжать лить рабоче-крестьянскую кровь с обеих сторон? Даже при том, что вы с Духониным и Брусиловым очень убедительно показали, что победа практически гарантирована.

Товарищ дорогой, если бы ты один так нас не понимал! Даже людям, посвящённым, кто мы и откуда (я имею в виду Ленина и Спиридонову), пришлось полночи талдычить про геополитические интересы России и утопизм мечтаний о скорой мировой революции. Первым, к счастью, они таки прониклись, да и то, подозреваю, один Ленин, Маша просто поверила мне на слово. Второе отвергли категорически и накрепко привязали к первому. Пусть пока так, наступлению это никак не помешает.

А Александровича я понимал. Мне и самому выступление Ленина на совместном заседании показалось не вполне убедительным, в отличие от доклада Духонина – вот кто разложил всё по полочкам! Не зря мы последние месяцы втайне от всех разрабатывали план осенней кампании. Попробую объясниться с наркомом внутренних дел простым языком.

– Понимаешь, Слава, мы, конечно, можем избежать потерь, о которых ты говоришь, если наши фронты просто останутся стоять на месте. Думаю, что к зиме Антанта победит и без нашего наступления. Скорее всего, падут обе монархии: и австро-венгерская, и германская, а Австро-Венгрия к тому же распадётся на отдельные государства. Какими они будут? Уж точно не монархическими! А, может, и социалистическими, такими, какое строим мы. И наше наступление тому только поспособствует. – Да простится мне этот панегирик во славу мировой революции!

– Складно у тебя получается, – хмуро кивнул Александрович.

– А почему тогда не весел? – поинтересовался я.

– Да не о том я, Миша, мечтал, не о том!

– А о чём? Да и про что ты, собственно, говоришь?

– Говорю я, товарищ ты мой дорогой, про нашу с тобой революцию. Какая-то она у нас не совсем марксистская получается. Рабочий класс хоть и у руля, но при действующей буржуазии. Сословия вроде как упразднены, а мы с бывшими угнетателями сюсюкаемся, вместо того, чтобы твёрдой рукой загонять их в ряды трудового народа, а кто не согласен – выжигать калёным железом!

– Огнём и мечом по ним пройтись предлагаешь?

– А хоть бы и так! Сила и правда сейчас на нашей стороне!

– Насчёт силы спорить не буду, а что касается правды… я заглянул Александровичу в глаза. – Не по правде истреблять своих соотечественников, если они не подняли на тебя оружие.

– Какая-то правда у тебя не такая, Миша, – покачал головой Александрович. – Они, значит, нас столетиями угнетали, стреляли, вешали, а мы их так не моги?

– Даже будь они России бесполезны, я бы и тогда ответил: «не моги». Но они, Слава, большую пользу нашему общему Отечеству приносят, хотя бы тем, что являются носителями культуры и знаний, которых нам в массе своей не хватает. Так что угнетать их нам не резон, а вот заставить – да, да, если потребуется и заставить – принести накопленные знания и культуру в народ – это по-хозяйски, не согласен?

– Согласен, – неохотно буркнул Александрович. – Не был бы согласен, не сидел бы теперь в твоём кабинете. Я, Миша, умом тебя почти во всём понимаю, а вот сердцем…

– Крепи сердце, Слава, – посоветовал я. – В твоей должности оно не должно стать уму помехой.

В кабинет заглянул секретарь.

– Гражданин Романов дожидается приёма.

– Убери это, – кивнул я на стол, – и проси!

Я с удовлетворением нашёл на лице бывшего Великого Князя, а нынче председателя «Русской Консервативной Партии» Михаила Александровича Романова признаки душевного волнения. «Боится – значит, уважает!» От этой пришедшей из прежней жизни глупости отчего-то стало весело, и я улыбнулся, чем немало удивил и Романова и Александровича.

– Михаил Александрович, – произнёс я, сгоняя с лица улыбку, – у нас к вам дело. Собственно, не столько у меня, сколько у наркома внутренних дел. Просто мы решили, что вызов в Совнарком принесёт вам меньшие неудобства, чем приглашение посетить ведомство товарища Александровича. Приступайте, Вячеслав Александрович!

– Гражданин Романов, – проигнорировав мой укоризненный взгляд, довольно сухо произнёс Александрович, – я предлагаю вам пост в Наркомате внутренних дел.

Судя по виду, князь ожидал чего угодно, может, даже расстрела, прямо тут, в моём кабинете, но только не этого.

– Вы предлагаете мне поступить на государственную службу? – выдавил из себя, наконец, Романов.

– Именно это я и хочу вам предложить, – подтвердил Александрович. – Постойте! – решительным жестом остановил он открывшего было рот князя. – Дослушайте предложение до конца. Дело в том, что, по вполне понятным причинам, между новой властью и Русской Православной Церковью, а также бывшим дворянством, существует мало понимания, можно сказать – его нет вообще! В связи с этим при Наркомате внутренних дел решено создать отдел, отвечающий за работу с данной категорией граждан. Вы, как лидер партии, представляющей интересы именно этой прослойки общества, на наш взгляд являетесь наиболее подходящей кандидатурой на должность начальника такого отдела.

Выпалив всё это, Александрович замолк и откинулся на спинку полукресла, на котором сидел. Я тоже молчал, наблюдая за тем, как князь собирает белоснежным платком выступившие на лбу капельки пота. Наконец Романов заговорил, с трудом подбирая слова:

– Ваше предложение столь же лестно, сколь и неожиданно… Но, право, вам лучше подобрать кандидатуру на этот пост из … вашей среды.

Александрович хотел ответить, но я его придержал и ответил сам:

– В этом, Михаил Александрович, вы совершенно правы: у нас нет недостатка в кандидатах на этот очень ответственный пост. И если бы мы хотели оказать на церковь и бывшее дворянство исключительно силовое воздействие, мы бы поступили так, как советуете нам вы: назначили бы начальником отдела одного из наших товарищей. Но мы искренне хотим установления в стране гражданского мира. Поэтому предлагаем пост вам, человеку из враждебного лагеря, – будем называть вещи своими именами! – поскольку надеемся, что вы справитесь с ролью посредника.

– Посредника… – задумчиво повторил Романов. – Я вас понял, господа, простите, товарищи. Я могу подумать?

– Думайте! – ответил Александрович, взял у меня со стола песочные часы и, перевернув, поставил на стол перед князем. – У вас ровно пять минут!

Когда через двадцать минут за Романовым закрылась дверь кабинета, я, полушутя, сказал Александровичу:

– Мечтал ли когда-нибудь о том, что у тебя в подчинении будет целый Великий Князь?

– Пошёл к чёрту! – очень искренне воскликнул Вячеслав, поднимаясь с места. Сунул мне на прощание руку и вышел вон.

Ольга стояла с Глебкой на руках и смотрела, как я собираюсь. Я уже наловчился обходиться одной рукой, и не любил, чтобы мне помогали, потому она и не лезла. Отправляясь в действующую армию принимать командование над Северо-Западным фронтом, я забирал с собой Тухачевского, который ждал меня в эту минуту в машине, что стояла у входа в отель «У коменданта». Хватит ему просиживать штаны в Генеральном штабе. Проявил себя, командуя внутренними войсками – пусть теперь докажет своё право носить генеральский мундир, командуя Гвардейской Ударной Армией.

Гвардейская Ударная, которая находилась сейчас в стадии формирования, должна была состоять сплошь из гвардейских частей, включая сводную дивизию морской пехоты, где командиром был контр-адмирал Шишко, а комиссарил дивизионный комиссар Кошкин. Согласно плану осенней кампании, перед Северо-Западным фронтом ставилась ответственная задача, с какой бы позиции её ни рассматривать: ни много ни мало отбить у противника все захваченные в регионе территории, и полностью овладеть Восточной Пруссией. Нет, отказ от аннексий оставался в силе, но, памятуя о скорой революции в Германии и последующем поражении «Спартаковцев» в гражданской междоусобице, мы хотели загодя подготовить им позиции для отступления.