Илья СТАЛЬНОВ - НА ОСТРИЕ ИГЛЫ

Илья СТАЛЬНОВ

НА ОСТРИЕ ИГЛЫ

Странник, лекарь и авантюрист Фриц Эрлих оказался в Москве времен Петра Первого и, найдя брошь-талисман, вступает в вечную борьбу света и тьмы. Ее арена – бастионы вечных Орденов, оплоты исчезающих цивилизаций. Цена борьбы – судьба человечества.

ПРОЛОГ

Звезды ровно сияли на черном небе. Великий Космос – мириады миров, каждый из которых посвящен единому Замыслу и Идее и выполняет свое назначение в беспредельности, именуемой Вселенной. В этих мирах осуществляется все, что только можно представить, о чем можно только мечтать, чему можно ужасаться. Но сейчас они мало интересовали Арканаима. Его занимал лишь один мир.

Он смотрел на великолепный голубой шар, зависший в бездне на расстоянии двадцати своих диаметров от станции Наблюдателя. Станция и планета были соединены воедино, слиты в одну структуру, подчинены одним законам, царствующим в этой части Галактики.

Сколько времени существуют в Галактике Станции – не ведомо никому. Может, они появились, когда только зарождались звезды и туманности. Но не исключено, что они существовали и раньше, до того, как появилось Все Сущее. Так получалось из эпохи в эпоху, от мира к миру, что разум, вырываясь в просторы Великого Космоса обнаруживал сеть Станций и овладевал Ими, а они овладевали Им. И начиналось Большое Служение…

Наблюдатель не мог оторвать взгляда от планеты. Он будто ласково прикасался к ее покрытой на две трети океанами, поросшей лесами поверхности, отягощенной стеклянными ледниками полюсов поверхности, ощущал биение ее пульса, упивался ею.

Он ясно видел прозрачную розовую дымку, по которой расползались черные и коричневые грязные пятна. С каждым столетием пятна расползались все шире, а это означало, что хаос, тьма, зло все глубже пускают там свои корни. Возможно, близится момент, когда они окончательно восторжествуют, и этот мир окажется в их безраздельной власти. Впрочем, это не должно трогать Наблюдателя.

Добро, зло, свет, тьма – не все ли равно? Звездные диверлоки, чей разум преодолел границы Галактики, живут в совершенно иной системе нравственных, энергетических констант, и они воспринимают извечную борьбу добра и зла лишь как процесс, свойственный этой части Вселенной. От воздействия этого мира Наблюдатели защищены мощной броней. Они должны быть отстранены, равнодушны… Но сейчас наступило время, когда эволюция планеты приблизилась к опасному рубежу, пределу, и нужно принимать решение.

Странно, но Арканаим начинал воспринимать и ощущать страдания голубого мира. Огненными иглами они пробивались сквозь броню и пронизывали его насквозь. Он поддавался, и больше не мог противостоять им. И знал об этом не только Арканаим. Это было известно Тому, Кто Всегда Рядом – таинственному сверх-Я, непостижимому биокомпьютеру, которому подчинены пути и судьбы. Арканаим ждал мгновения, когда он напомнит о себе. И вот в нем зазвучал, отдаваясь в каждой клетке тела, в каждой частичке души рокочущий голос:

– Ты здесь чужой, Арканаим. Ты никогда не станешь в этом мире своим. Здесь все иное.

– Я знаю.

– Возвращайся. На станцию придет другой Наблюдатель.

– Хорошо.

– Поторопись. Ты можешь не успеть…

– Я повинуюсь… Я иду.

Он еще раз взглянул на планету. Защищавшая его броня равнодушия и отстраненности продолжала распадаться. Горе, отчаяние, безысходность тяжелой волной, от которой не может быть спасения, нахлынули на него. А после с еще большей силой навалилось чуждое Наблюдателю чувство – сострадание, превратившееся в страдание. В Арканаиме погибал Наблюдатель. Он начинал ощущать, что такое любовь, ненависть, отчаяние. А главное – он стал проникаться ответственностью за этот мир, находившийся на грани погружения во Тьму.

Он отстраненным взором увидел себя со стороны… Человеческое лицо (откуда оно у диверлока!?), и по этому лицу катится слеза. Он жалел этот мир.

– Не смей! Пути назад не будет! – прозвучал в нем громоподобный теперь голос. – Ты не вернешься в миры Большого Звездного Крута!

– Я знаю… Я все знаю…

Сознание Арканаима начало сужаться. Уходило как песок сквозь пальцы несметное богатство мыслей и чувств, исчезали гигантские возможности, позволявшие держать на ладони целые миры. Сознание его сжималось в ту слезу, вобравшую в себя всю личность Наблюдателя, его изменчивое, текучее тело, все, что было им, Арканаимом. Слеза вспыхнула и устремилась вниз, к планете, в самый центр черного циклона. Она пробила мрак и взорвалась мириадами сияющих искр, затем снова собралась в точку и погасла. С трудом можно было заметить, что теперь на планете тлел уголек, который и принадлежал, и не принадлежал ей.

Не прошло и мгновения, а на станции появился новый Наблюдатель. Полный уверенности в собственных силах, готовый служить Делу, очень далекий от того порога, который только что перешагнул его предшественник. Новый диверлок, послушный лишь Тому, Кто Всегда Рядом. В нем нет сомнений и сострадания. В нем только холодная насмешка, ироничное непонимание. Арканаим был не первым из тех, кто не выдержал испытания. Он ушел на погибель. Он рухнул в пропасть. И не будет ему теперь ни возврата, ни помощи, ни пощады…

Часть первая

Брошь лежала на моей ладони, и лучи солнце, пробивавшиеся сквозь низкое маленькое оконце, играли и переливались в бесчисленных гранях драгоценных камней. Тончайшая работа по серебру радовала глаз: в центре броши – солнце, большой круглый рубин, вокруг него обвилась змея из маленьких изумрудов. Этот шедевр ювелирного искусства притягивал взор изумительной красотой, мастерским исполнением и наверняка стоил огромных денег. Без сомнения, создатель броши обладал изысканным вкусом. Правду говорят в народе: дело рук настоящего умельца надолго переживет его самого. Вот и эта прекрасная вещица блистала множество веков, став лучшим памятником ювелиру из далекого прошлого, чье имя уже занесено песками времени.

– Божественно, – прошептал я.

Сам не знаю почему, но с первого взгляда на эту удивительную находку я ощутил абсолютную уверенность в давности ее происхождения. В ней было что-то от таинственного обаяния древнего Востока… Подобное чувство я испытал, когда впервые застыл у подножия Великой пирамиды в Египте и взглянул в мудрое лицо знающего сокрытые от смертных тайны Сфинкса.

Брошь я обнаружил в ларце, стоявшем на пыльной полке в углу комнаты. Лежала там и увесистая книга, Ее коричневый кожаный переплет местами потрескался, тонкий узор на золотой застежке был затерт многочисленными прикосновениями. Поразительной Откуда могли взяться эти вещи в небольшом белокаменном домишке с узкими окнами-бойницами, на окраине большого города в дебрях северной непостижимой страны?

Вселился сюда я только вчера, и притом совершенно случайно. Хозяин дома, немецкий мастер-стеклодув, почил в бозе, угорев на недавнем пожаре, во время которого выгорело ни много ни мало пол-Москвы. Его молодой наследник отправился в далекое путешествие на родину. Он-то и уговорил меня снять домишко и, взяв за два месяца вперед плату-как мне сказали, достаточно незначительную, – сгинул, как демон после крестного знамения, правда, без особого воодушевления обещав вернуться назад. Так что расспросить о находке было решительно некого.

Мне казалось сомнительным, что подобные вещи могли принадлежать бывшим хозяевам дома – простым горожанам. Такие драгоценности обычно ласкают взоры вельможных особ и хранятся за семью замками в обитых железом шкатулках, которым не страшен никакой пожар.

В этом беспокойном, суетном и беспорядочном городе, именуемом Москвой, я уже три дня. Первые две ночи мне пришлось провести на более-менее чистом постоялом дворе в Немецкой слободе, где нашли временный приют немало моих соотечественников. И вот я снял этот дом.

На склоне лет (а сорок уже вполне солидный возраст, когда нужно думать больше о том, как достойно, в тепле и достатке встретить старость) попал я в эту холодную, бескрайнюю, варварскую страну, славящуюся на весь христианский мир непроходимыми лесами, гиблыми болотами, обилием дичи и разной диковинной рыбы. До этого судьба изрядно потерла и потрепала меня, по своей прихоти, да еще благодаря моей беспокойной натуре, помотав по свету. Персия, Индия, Египет, жаркие италийские города и брега туманного Альбиона – да мало ли чего хранит моя память! Во многих из этих стран побывал я благодаря моему доброму покровителю герру Христофору Кундорату – великому зодчему, мастеру каменного и палатного строения земли Саксонской. Он путешествовал по всему свету, изучая архитектуру, а я, его ближайший друг и личный доктор, следовал за ним. Именно мне удалось излечить его от смертельной желтой лихорадки, вовремя распознав ее… В общем, герр Кундорат не зря считал меня ближайшим помощником и добрым товарищем. Вот и в далекую Московию он отправил сначала меня, чтобы я подготовил условия для его успешной работы и сносного быта. Дело заключалось в том, что моего господина вытребовал для руководства строительством Цейхгауза-арсенала у Кремлевской стены сам Петр Великий, решивший заменить сгоревшие деревянные дома на каменные строения. Хотя царственный преобразователь в том, 1703 году больше занимался закладкой и устройством своей новой северной столицы на острове Луст-Эйланд, недавно отвоеванном у шведов, он не забывал и о старой Москве, пытаясь сделать из нее град каменный по нашему цивилизованному образцу. Уж слишком часто горели деревянные российские поселения! Огонь в считанные часы превращал жилье и прочие постройки в пепел и головешки, ничего не оставляя несчастным хозяевам…