Константин Калбазов - Вепрь. Феникс

Константин Калбазов

Феникс

Глава 1

Неждана

– Эвон вишь – Вепрь, – вдруг донесся мальчишеский голос, полный страха и восхищения.

– Брешешь, – не веря и все же желая, чтобы это оказалось правдой, высказал сомнение другой мальчишка.

– Собака брешет. Говорю тебе: Вепрь и есть. Ишь страхолюд какой, ворог его, как увидит, тут же обделается, а он его раз – и об колено.

– Я думал, он поболе.

– Да куда боле-то! И без того вон какой здоровый.

Вообще-то особой статью Добролюб не отличался. Да, был крепок. Высок. Но ничего особенного, хотя сила в теле такая, что многие диву даются. Не обидел Бог силушкой, чего уж там. Когда Добролюб слышал из уст окружающих ненавистное прозвище, данное гульдами, он обычно злился. Тому, кто осмеливался назвать его так, доставалось на орехи. Но на кого сейчас прикажете злиться? На ребятишек? Так они не в злобе это говорят, да и смотрят на него как на героя, не меньше. Правда, обидно такое услышать: «Ишь страхолюд какой».

А ведь было время, когда это страшное лицо было пригожим настолько, что девки глаз не сводили, томно вздыхая. Было, да прошло.

Этот мир не был его родиной, хотя тут уж и не скажешь однозначно. Во всяком случае, тело его принадлежало этой то ли реальности, то ли планете: кто знает, куда его занесло – в параллельный мир или на иную планету. Виктор Волков родился на Земле в двадцать первом веке, опережающем по развитию этот мир на несколько веков. Уровень здешней цивилизации напоминал позднее Средневековье той, родной для него Земли. Впрочем, это место для него стало таким же родным, хотя судьба обошлась с ним весьма сурово.

Так уж случилось, что, попав в автомобильную катастрофу, Виктор пришел в себя здесь и оказался при этом в чужом теле, принадлежавшем когда-то скомороху по имени Добролюб, которого привалило деревом. Из обрывочных воспоминаний он сделал вывод, что там, на родине, он погиб, уж слишком серьезным оказалось ДТП, в которое его угораздило попасть. Как так случилось, что душа прежнего владельца тела покинула свою обитель, а его, Волкова, нашла здесь пристанище, ему было невдомек. Но случилось то, что случилось.

В Брячиславии, жителем которой оказался Добролюб, Волков нашел себя. Ему нравилось жить среди этих людей и в этом времени, где все устроено более честно и открыто, а человек стоит ровно столько, сколько стоит его сущность. Хватало и подлости, и злобы, и зависти – обычное в общем-то дело, но все равно справедливости здесь куда больше, чем там, где он жил прежде. Да, здесь можно попасть в холопы и имеется правящий класс. Вот только бояре и дворяне, которые не стесняются подчеркивать свое высокое происхождение, избегают сидеть за одним столом с низшим сословием и откровенно выказывают неприязнь к простолюдинам, по сути, служат этим самым людям. Они не провозглашают пылких и зажигательных лозунгов о равенстве и братстве, они не задумываются о правах человека, мало того – четко указывают на полное бесправие определенных слоев населения. Они могут насмерть запороть своего холопа или убить чужого, отделавшись малой вирой, но при всем при этом они служат людям, даже распоследним холопам. Здесь высокородные не отсиживаются в теплых местечках, посылая на смерть тысячи людей и наживаясь на их крови. Они сами идут в первых рядах на врага. Понятно, что всяких хватает, но это исключение, которое не стоит возводить в правило.

Виктор нашел здесь семью, нашел тех, кто стал для него по-настоящему дорог, хотя все его родные остались там, на оставленной им Земле. А потом в одночасье лишился практически всех, в том числе семьи, жены и дочурки.

Гульды, беспокойные соседи брячиславцев, истово ненавидели всех славен. Время от времени и с завидным упорством они приходили в славенские земли с войной. Именно им Добролюб и обязан своим уродством. Но не за попорченную красоту лютовал он на гульдов. Смерть близких своих никак простить не мог, которых заживо пожгли, а жену перед тем еще и попользовали. Сам он бился, сколько мог, троих срубил, да только и ему досталось. Он потерял сознание, и его посчитали мертвым. Пришел в себя, а подворья-то и нет. Из забытья его вывело горящее бревно раскатившегося сруба, которое и пожгло лицо. Как выжил, и сам не понял, а только когда оклемался, хотел одного… Крови.

За семью он посчитался. Посчитался так, что гульды сильно пожалели о том, что не добили его, когда он лежал посреди полыхающего постоялого двора. На его совести теперь – тысячи жизней ненавистного племени. Виктор не гнушался ничем – он травил, взрывал, жег, стрелял, резал, ни на минуту не задумываясь, прав он или нет. Под его горячую руку, направляемую холодным рассудком, попадали и взрослые, и старики, и дети, но он даже и на секунду не посчитал себя неправым. Что посеешь, то и пожнешь. Буквально омывшись в крови врагов, он все же нашел и непосредственных виновников гибели своих близких. Нашел и покарал. Когда это случилось, тиски, постоянно сжимавшие его грудь, слегка поослабли, а ненависть немного притупилась, вот только не сказать, что окончательно исчезла. Сегодня гульды снова пришли с войной на землю Брячиславии, снова готовы насиловать, убивать, грабить и жечь. Что ж, никто вас сюда не звал.

Виктор бросил последний взгляд на мальчишек, ухмыльнулся. Вот ведь, не хотел пугать, а мальцы с тихим вскриком порскнули с дороги, только пятки засверкали. Да уж, его улыбки сейчас волк испугается и хвост подожмет, что о детях-то говорить. Мысленно махнув на них рукой, он пошел дальше, все больше мрачнея от того, что люди старались податься в стороны, дабы не оказаться у него на пути. Вроде и попривык уже, но иной раз накатывало. Вот и сейчас как оглоблей огрели, даже дыхание сперло.

Люди его, как и ожидалось, находились на подворье. Даже сотники жили в сотницкой казарме, а вот у них – отдельное подворье. По здравому размышлению, воевода решил поселить эту братию обособленно. С одной стороны, отборные бойцы, снаряжения своего – видимо-невидимо, как и имущества. С другой – таких лучше держать в сторонке. Одного взгляда на эти разбойничьи рожи было достаточно, чтобы понять: добра от них не жди. Даже воевода для них не был авторитетом, лишь один человек мог отдавать им команды. Хотя они и считались людьми служилыми, командира своего никак не желали называть десятником – только атаманом и величали.

Во дворе его встретила старушка Любава. Знатная травница и лекарка, к ней люд со всей округи стекается, а она никому и не отказывает. Воевода хотел было возмутиться по поводу присутствия женщины среди военного люда, да потом махнул на все рукой. Вообще многое спускалось Добролюбу. Отчего Любава привязалась к этому человеку, никому было непонятно, но она определенно всегда старалась держаться к нему поближе. Может, оттого, что таким знахаркам время от времени достается от разъяренной толпы, когда ум за разум заходит, а в голове одна каша и хочется всю вину за свои горести свалить на чьи-либо плечи. Для такого дела знахарь подходит как нельзя лучше. Потом и пожалеют, и повинятся, а назад уже ничего не вернуть. А коли рядом с лекаркой приключится такой вот удалец… Нет, злобу лучше выместить на ком-нибудь другом.

– Чего, добрый молодец, голову повесил?

– Скажешь тоже «добрый».

– Добрый-добрый, чай, родичи знали, когда имечко-то давали. А то, что до крови сейчас охочий, дак исцеление твое близко. Скоро совсем появится человек, который жизнь твою перевернет и заставит по-иному на все взглянуть.

– Бабка Любава, ты бросай предрекать-то, – горько усмехнулся Добролюб. – Лекарка да травница ты знатная, на всем свете такой не сыщешь, а вот в будущее ты лучше не зри. Не твое это. Что до доброты, так тебе ведь неведомы мысли мои, а они совсем не добры.

– Дак на ворога идти, откуда тут добру-то быть.

– Бабушка, а есть у тебя травка…

– У меня всякой травки в избытке, и та, что отправить в мир иной может, тоже имеется, потому как если с умом применять, то и она на пользу. Но то не про твою честь, – ничуть не напуганная нахмуренными бровями собеседника, выговорила старушка.

Было дело. Однажды Виктор прокрался в палатки маркитантов и потравил бочки с пивом. Как раз намечался штурм крепости Обережная, в которой сейчас он служил командиром разведчиков, а тогда… Тогда он был простым трактирщиком, израненным и озлобленным, жаждавшим забрать как можно больше жизней гульдов в отместку за то, что совершили их соплеменники. От штурма гульдам пришлось отказаться, так как к утру выяснилось: отравлен целый полк, выжить никто не сумел.

– Бабушка, ты бы сначала выслушала, а потом в крик бросалась.

– Ну говори.

– Нужно колодец потравить в Тихом.

– А я что говорила! – тут же подбоченилась старуха, устремляя на Добролюба победный взгляд и являя собой воплощение неподатливости.

– То, что за смертоубийством к тебе лучше не соваться, я ведаю, потому и прошу тебя не о том, чтобы потравить гульдов насмерть, а о том, чтобы они животами маялись дня два.