Никаких больше попаданцев! - младший Гуль

Никаких больше попаданцев!

Пролог

Серое пространство, где нет линии горизонта. Которое равномерно захватывает своей унылостью и апатией все стороны. Единственное в нём, за что цепляется взгляд — протоптанная тропа, усеянная темными отпечатками многочисленных ног, прошедших по ней. Может быть, поэтому именно здесь скопились все местные «люди». Да только язык их так не повернётся назвать. Тогда пусть будут души. Хотя это не точно. Лишь ощущения у меня, одного из этих мрачных силуэтов, что напоминает тень, оторвавшуюся от земли и перешедшую в трёхмерную плоскость, такие.

«Где я? Почему я?» — это очевидные вопросы. Которые, однако, это место словно и не хочет, чтобы ты задавал. Вместо этого пред тобой есть бесконечная дорога и единственная твоя учесть здесь — идти вперёд до скончания времен. Или твоего сознания. Или как еще назвать то, что тут от меня осталось? Вообще задавать вопросы и рассуждать здесь ощущается тем еще подвигом. И если на каком-то бумажном носителе сборище моих мыслей еще могло выглядеть удобоваримо, то в реальности (этого пространства) между каждой отдельной идеей, предложением, а зачастую и словом проходят… Секунды, минуты, столетия? Тяжело понять. Особенно когда верх ничем не отличается от низа, так же как и слева ничего нет отличного от того, что справа.

Потерявшись в пространстве и лишившись большинства собственных ощущений легко зарыться в кокон собственного разума. Спать наяву. Поначалу я думал, что именно так смогу скоротать вечность. Но когда вокруг нет никакой визуальной подпитки, то рано или поздно даже сны лишаются красок. По крайней мере, так произошло со мной. А путь вперёд предстоял еще долгий. Обычно на таком моменте я бы закатил истерику, начал метаться по однушке из стороны в сторону и отчаянно стонать. Если я еще правильно себя помню.

Но тут… Тут всё учит тебя обретать покой. Как стены мягких светлых тонов в больнице. Ибо смерть пугает неизвестностью. А тут тебе дается прорва времени, дабы с ней как следует ознакомиться. И пусть на деле я это объяснение себе сугубо надумал, но идти с ним стало легче. Только вот что-то даже так тревожило мою душу. Не давало ей раствориться в потоке остальных идущих. И ощущалось это уже отнюдь не как рвущееся наружу волнение или сомнение. А как аномалия.

Я очень нескоро обнаружил её источник, так как искал исключительно внутри себя долгое время. Ну, а как иначе, когда картина вокруг такая томящая и давящая.

— Или же постойте! — вдруг сказал я сам себе, заметив протянувшийся в сторону от основной тропы путь.

Его очерчивала лишь витиеватая серая линия. Понять, как далеко он тянулся, не представлялось возможным. Но только уловив его взглядом, я буквально рванул по нему. Казалось бы, столько времени угробил на смирение, лишь дабы забросить всё в одну секунду. Но как бы парадоксально это не прозвучало, в таком месте особенно ценны для тебя становятся мгновения, что по времени могут длится и сотую долю секунды. Кто-то мог бы даже в этом заявлении найти что-то полезное для себя. Но если этот кто-то не отсюда, то делать так не советую. Ибо как смерть может учить жизни, ха?

***

Было слегка обидно обнаружить в один момент, что и этот мой новый путь растянулся по времени настолько фатально, что я снова успел потерять себя. Но это ладно. Так как после во мне и вовсе зародился, не поверите, страх. Страх, что я сбился с «истинного» пути. Религиозным человеком я, вроде по жизни не был. Лишь слегка суеверным. Да и то из-за отца. Или матери. Вот про остальных людей в своей жизни, кроме себя, я как-то подзабыл. Наверное, потому, что они крепче всего остального привязывают тебя к миру живых.

По итогу дошло до того, что я готов был сдаться, в один момент заметив, что куда бы я не метался, всё равно возвращался именно к этой блеклой серой линии. Тогда как обычно все попытки убежать прочь от толпы приводили тебя сугубо к ней. К дороге, путь по которой создан, чтобы ты забылся и растворился. Сойдя с неё, я потихоньку лишился всех этих «благ», а потому начал постепенно сходить с ума. Это, на удивление, помогало разбавлять бытие красочными картинками, смысла или деталей которых я пусть и не понимал, но всё равно наслаждался. Упивался. Наполнялся жизнью.

И тогда жизнь возникла возле меня. Вместе с первой и последней непреодолимой стеной. Пожалуй, по ощущениям я провтыкал, глядя в пустоту, когда оказался, наконец, на месте назначения, пару лет уж точно. Так как верил, что уже не могу отличить картинку от реальности. Но стоило впервые прикоснуться к тому стебельку, что пророс из пустоты, создав под собой раскол, как прежнее помешательство меня покинуло. Так как я впервые за всё свое посмертие что-то ощутил. И вспомнил, что «Да, именно так и должна ощущаться древесная кора на кончиках пальцев!».

Я был заворожен этим древом настолько, что провел уйму времени, просто наблюдая за тем, как оно растет. Совершенно не обращая внимания на ту стену по соседству, что из раза в раз обдавала холодом. На ощупь она показалась мне схожей стеклу, уберегающему дом от лютой стужи снаружи. Кто-то бы назвал это «льдом», но мне понравилась моя внезапная аллегория больше. Особенно потому, что я вспомнил, как любил наблюдать через окно с таким же стеклом из моей тесной низкой комнатушки в детстве за резвящимися на улице в минус двадцать друзьями. От накативших эмоций я даже попытался дыхнуть на эту громадину пред собой, простирающуюся от края до края по сторонам и тянущуюся выше всяких возможных здесь небес вверх. И ведь капельки остались на нём, образовав ту дымку, которую стоило лишь растереть, дабы увидеть…

Совершенно иной мир. А ведь я и не ожидал, что эта стенка реально от чего-то ограждает этот мир. От другого мира. Который сперва я воспринял как свой: те же громадные стеклянные прямоугольники и цилиндры, обжатые сталью, что скребли небо своими вершинами, машины снующие по улочкам туда сюда, уткнувшиеся в телефоны прохожие, неоновый свет ночей, тусклое сияние отдаленных закоулков, протянувшиеся по границам трущобы. Но я ошибся. Так как весь мой мир не ограничивался одним огромным городом, опоясанным выжженными темным пламенем пустошами. Быть может, я и провел в серости уже не менее тысячелетия,