Темное время - Андрей Васильев Страница 34

— Планетника не хочу, — сразу отказался я. — Очень уж это нервная публика.

Рассказывал мне про них Антип недавно вечерком. Домовой вообще оказался кладезем знаний, потому что жил давно, много чего видел, много чего слышал. Нет, совсем уж замшелые, дохристианские времена он не застал, но исправно запоминал в бытность свою домовенком все, что рассказывал его дед, у которого на воспитании он находился. Водится так у домовых — не отец воспитывает молодое поколение, а дед. Не знаю отчего.

Так вот, о планетниках. Крайне неприятные были существа. Они руководили тучами и, отчасти, ветрами. Могли урожай побить градом потехи ради, могли летом снегом поле засыпать. Это если локально, один из них работал. А если они собирались в кучу, то тут умри все живое! Причем не в переносном, а в буквальном смысле. Если верить Антипу, то в «сильно давнее время» именно планетники послужили причиной смерти «дитяток да женки царя-батюшки, что добро правил». По моим прикидкам, речь шла о Борисе Годунове. Если не ошибаюсь, именно многолетний неурожай, связанный с постоянными холодами и дождями, стал первой предпосылкой для недовольства народа его правлением. Еще, кстати, домовой намекал, что не просто так те планетники такую каверзу устроили. Дескать, «заказали» царя-батюшку. Вытащил кто-то эту публику из Нави, где она спокойно дрыхла, и на Годуновых напустил. И был этот кто-то большой мастер-чародей.

Вот такой дворцовый триллер «а-ля рус». Монархи тоже плачут.

Кстати, частично эти планетники по моему ведомству проходят. Они, когда человеческий вид принимают, чаще всего в свежих покойников вселяются, в тех, что с посмертной червоточинкой были. В утопленников, в висельников, в матерей-детоубийц. Это все их клиентура. Душа была черная, стало быть, тело к ней привыкло, отторгать планетника не станет. Вот и на кой мне такое счастье?

— Да его нынче и не сыщешь, планетника, — отмахнулся дядя Ермолай. — Откуда им взяться? В небесах вон железны птицы порхают стаями, где там теперь умоститься?

Это он, должно быть, о «летунах» с военного аэродрома, что в Кубинке базируется. Эти «воздушные волки» почти ежедневно выделывали кульбиты над Лозовкой как днем, так и ночью, отрабатывая слетанность в парах и звеньях. Так гудели иногда, что я даже ночью просыпался.

— И слава Роду! — сплюнул Карпыч. — Я этих поганцев терпеть не мог. Им как вода нужна была, так они вечно ее из рек черпали. Брать берут, а чтобы обратно вернуть — нет их!

— Не говори, — поддержал его лесовик. — Хорошо, что иные из нас ушли за кромку, да там и остались.

— Верно! — кивнул водяник. — Одно плохо — все одно имеются такие, которые чистую воду баламутят.

И зырк на меня хитренько.

— Это кто же? — не стал чиниться я и подыграл старичку.

— Да вот, понимаешь, какая штука вышла, ведьмак. — Дедок понял, что я его несложную хитрость разгадал. — Тут недавно мужички трубы железные в землю запихивали за каким-то лядом. Вон там, за излучиной. Отсюда не видать, но так и было.

— И? — поторопил я его, уже догадываясь, в чем дело.

— «И», — передразнил меня Карпыч. — И могилу старого мукомола потревожили, паразиты. Того, что первым здесь мельницу снарядил!

— Все равно непонятно, — сказал я дяде Ермолаю.

— Мельники — народ непростой, — степенно объяснил тот. — Как и кузнецы. Мельник, что на реке живет, много чего такого знает, что обычным людям ведать не след. А тот, который первую воду в колесо пускает, и вовсе договор с речным хозяином заключает. И от своего имени, и от имени всех тех, кто за ним тут будет жить да зерно молоть. И цена этого договора — его душа. Не должен он своей смертью помереть, обязан реке ее отдать.

— Проще говоря — пойти и утопиться, — внезапно подала голос Жанна. — Так, дедушки?

— Верно, девка, — одобрил ее слова Карпыч. — А этот лиходей взял да и помер! Не нарочно, правда: сердечная жила у него лопнула, когда мешок на плечи взгромоздил. Но договор-то остался. Мы же не просто так, мы ведь богов в свидетели призывали, как по покону заповедано.

— Им Дара помогла, — перехватил нить рассказа дядя Ермолай. — За мзду немалую, ясное дело. Похоронили мельника на перекрестке дорог, на место то заговор кинули, вроде как все при своем остались.

— А тут перекопали могилу его! — забавно сморщил лицо водяник. — Печать, что Дара положила, сломали! Теперь Степан что ни ночь к моему омуту таскается, хочет в реку попасть, как положено. Только мне такого добра не надо! У него внутри-то все черным-черно, он мне тут всю воду попортит!

— Вот теперь все ясно. — Я выкатил из костра картофельный кругляшок. — Надо его отправить куда подальше, верно?

Не понравилась мне эта ремарка про черноту внутри. Видал я уже одного такого. Хотя… Там-то злодей был, душегуб. А тут — мельник. Может, конечно, он и натворил чего в своей жизни, но умер-то точно своей смертью.

— Молодец, — потер ладошки Карпыч, с них закапала вода. — Прав ты, Ермолай, хороший нам достался ведьмак!

— Не согласен. — Я выкатил из костра еще несколько картофелин. — Никому я не доставался. Просто так получилось.

— «Случилось» да «получилось» девки говорят отцам, когда у них по осени животы вперед лезть начинают, — хохотнул водяник. — А Макошь свою нить прядет не вслепую, она все видит, все знает.

Про Макошь и ее нить жизни я тоже слышал. Мощная была богиня, не чета той, которая на меня пытается узду накинуть. Но она вроде бы и ушла раньше остальных, так мне сказал Вавила Силыч, который, подобно Антипу, много о чем ведал.

— А нынче этот старый мельник пожалует? — спросил я у водяника. — Или он не каждую ночь вахту несет?

— Притащится, — заверил меня тот. — Луна на убыль идет, самое для него то время. Полной-то нечистые души не любят, слепит она их. Как филин в лесу три раза ухнет, как ночь в силу войдет, так и припрется, окаянный.

— Тогда поедим, да и пойдем, — глянул я на небо. — Картошечки печеной не желаете?

— Можно, — степенно согласился тот, лукаво прищурился, отчего стал немного похож на дедушку Ленина, такого, каким его изображали на картинках в детских книгах. — Только ты прежде свою цену назови, ведьмак. Чего пожелаешь за помощь? Злато есть, серебро, мечи да кольчуги имеются, жемчуг речной. Правда, мелковат он, не то что раньше.

— Мечи да кольчуги? — удивился я. — А как они не проржавели?

— Когда мне надо, у меня камни на дне сухими останутся, — с долей самодовольства заявил