Цирк - Анастасия Антоновна Носова Страница 48

Коломбина подошла к бочке и зачерпнула кружкой воду. Кружка была теплой, успела нагреться на солнце, а вода – ледяной. Коломбина пила и продолжала делать вид, что не успела увидеть дедушкину просьбу. Она то и дело бросала взгляд за калитку. На улице ее каждый вечер теперь поджидал черный автомобиль. Она запрыгивала в него, хлопала дверью так, что пугала соседских кур, и уезжала, надеясь, что однажды не вернется ни к деду с бабкой, ни к отцу с его цирком. Она хотела бы ехать с Омаром на его «Ладе» вечно, и чтобы шоссе не кончалось, и не приходилось съезжать на сельскую трясучую пыльную грунтовку.

«Думаешь, мне легко?» – спросил в ответной записке Омар, когда она стала жаловаться ему на дедушку.

Коломбина эмоционально и быстро начала объяснять на пальцах, что случилось, но Омар, покачав головой, ее перебил:

– Я не понимаю.

Снова схватился за ручку и клочок бумаги. «Моя семья говорит, что мне с тобой ходить – харам. Стыдно», – прочла Коломбина и больше Омару ни на что не жаловалась.

К середине лета в село приехал Сан Саныч, встревоженный письмами деда, который о новых знакомствах внучки отзывался нелестно. Он привез новую куклу для дочери, и на этот раз кукла была ее точной копией.

«Я не маленькая!» – вот и все, что Коломбина сказала отцу про его подарок и сбежала из-за обеденного стола при первой возможности. Сан Саныч бросился ее искать, но комната дочери оказалась безжизненной и пустой – с полок и вешалок на Сан Саныча обратились сотни мертвых кукольных лиц, разрисованных блеклыми детскими фломастерами. Коломбина вернулась домой только к вечеру, и Сан Саныч поставил перед дочерью пустой чемодан, а сверху положил одно из последних дедушкиных писем, в котором тот писал про Омара и его семью.

– Ты можешь взять столько вещей, сколько поместится в этот чемодан, – сказал Сан Саныч и подтвердил свое решение на языке жестов. – А это, – он кивнул на письмо, – причина твоего отъезда. Не маленькая же. Разберешься сама, почему так.

Коломбина письмо читать не стала. На вокзал она отправилась с небольшой сумкой. В сумку поместились сменные вещи, зубная щетка и фотография, которую как-то сделал Омар на рыбалке. На снимке Коломбина стояла у кромки воды и сосредоточенно следила за поплавком. «Моя Хи-нана» – было написано с обратной стороны.

До Саратова тряслись в поездах несколько дней, и Коломбина жалела, что не оставила Омару хотя бы приблизительный адрес, на который он мог бы прислать письмо «до востребования». Уже в Саратове, спустя месяц жизни в каморке Саратовского цирка, при котором Сан Саныч возобновил свои обязанности Хранителя, Коломбина случайно получила весточку от Омара.

Дед прислал письмо, и Сан Саныч, сжалившись, показал его дочери. В письме дед писал про обстановку в Чечне и мельком упоминал про Омара: тот женился и ушел в армию. «Катькин жених-то другую нашел и пошел по нашим стрелять», – писал дед. Коломбину же больше интересовало другое: из дедушкиного письма она узнала, какие о свадьбе Омара в их селе ходили слухи. Люди говорили, что свадьбу гуляли три дня и три ночи, гостей было больше пятисот человек, стреляли в воздух, а на свадебном платке невесты Омар приказал вышить золотую рыбу, хвост которой напоминал вагу марионетки.

Глава 8

Подарки

31 декабря 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Оля вбежала в каморку Сан Саныча сразу после шоу, по своему обыкновению не стучась – только дверь раскачивалась туда-сюда, петли скрипели, заливались голосом африканского попугая. Оля спрятала руки за спину, в них зашуршало, громко, как будто к упаковочной бумаге поднесли микрофон. Споткнулась о край коврика в импровизированной прихожей – Сан Саныч, обустраивая свое жилище, наличие прихожей подразумевал – и взмахнула руками, растопырив их в разные стороны, чтобы удержать равновесие и не уронить подарки. Яркие банты и бумага в ее руках переливались, ловили блики ламп и стекла и отдавали часть света назад, отчего комната Сан Саныча мигом наполнилась десятком солнечных зайчиков.

Перед Новым годом в каморке явно убирались, сосуды блестели звонче обычного, на столе и на полках не лежало ни пылинки – наконец-то проявился цвет дерева, из которого их сколачивали.

Из-за двери с номером «13» выглянул Сан Саныч (он уже месяц что-то за ней чинил). Оля запыхалась и никак не могла начать говорить. Она откашлялась и протянула Сан Санычу ладонь, на которой красовался маленький алый сверток – цветная бумага в некоторых местах скомкалась и порвалась, и было видно, как просвечивают сквозь прорехи яркие грани чего-то стеклянного.

– Это вам, – смогла выговорить она, плюнув на заученную речь, и плюхнулась в кресло. – С наступающим!

Сан Саныч благодарно кивнул, отложил отвертку на тумбочку и принял подарок.

– Сан Санычу, – прочитал он, торжественно играя голосом. – «Пусть годы будут не только долгими, но и такими же яркими, как этот подарок». – Сан Саныч хмыкнул. – Спасибо, девочка.

Он потрепал Олю по волосам и попытался по-отечески чмокнуть ее в лоб, но Оля увернулась, и благодарность Сан Саныча так и повисла в воздухе.

– А дочка мне ничего не подарила. – Сан Саныч вдруг поник, разглядывая Олин подарок. – С Огаревым-младшим гулять ушли, а на нас им… – Он махнул рукой, присел на кровать и принялся распаковывать сверток.

– Гулять? – переспросила Оля, и голос ее тоже сделался грустным и поникшим. – Давно?

– Да скоро уж вернуться должны. – Сан Саныч взглянул на часы на своем запястье, а потом покосился на часы с кукушкой – по старой привычке: часы не работали со времен Великой Отечественной, кукушка давно повесилась на своей пружинке, а ставни ее домика покосились и застыли, искореженные временем. – Огаревым собираться надо.

Оля замерла. Она смотрела, как Сан Саныч разворачивает ее подарок: где-то далеко шуршала бумага, хрустел бант и Сан Саныч восклицал от умиления. Не желая верить услышанному, Оля не замечала, что Сан Саныч кружится по комнате с ее подарком – витражным сосудом. Он раскидал по полу упаковку и пританцовывал, разметав ее ногами. Он говорил какие-то слова, похожие на слова благодарности, но Оля слышала только обрывки, отдельные звуки, они рассыпались и теряли смысл, так и не достигнув ее ушей.

– Не опоздают на поезд? – пробормотала она. – Куда они там, ну, в Москве этой?

Сан Саныч поставил витражный сосуд на полку и обернулся к Оле:

– На Цветной.

– Таню не берут?

Сан Саныч кивнул. Перед глазами у Оли промелькнуло лицо Симы и бледная женщина, чем-то